Ленинградский писатель, один из основателей литературной группы «Горожане», Владимир Губин вспоминал: «В эти годы множились литературные кружки и литературные объединения. Чудом можно считать обстоятельства, что в обществе вдруг отворилась возможность наговориться между собой по душам и что город после серийных репрессий сталинской эпохи нашел у себя резервы блистательных воспитателей и наставников литературной молодежи».
Руководителем ЛИТО Горного института был поэт, переводчик педагог Глеб Сергеевич Семенов (Глеб Борисович Деген), к тем годам уже имевший опыт ведения литературной студии в Ленинградском дворце пионеров в 1946–1948 годах.
Возможность издать сборник поэтов-горняков, членов институтского ЛИТО, возникла во многом и благодаря поддержке профессорско-преподавательского состава ЛГИ им. Г. В. Плеханова, профессоров М. М. Тетяева, М. Н. Годлевского, А. М. Журавского, П. А. Татаринова, Е. А. Салье, некоторые из которых именно в эти годы были реабилитированы и вернулись в Ленинград из мест заключения.
Читаем в книге выпускницы Горного института, поэта и мемуариста Елены Андреевны Кумпан «Ближний доступ к легенде»: «Первый сборник, включавший стихи горняков старшего поколения, которые или вообще не успели попасть в глебовское ЛИТО, или были в нем, но давно разъехались работать по необъятным просторам нашей страны, прошел тихо и спокойно, принят был благосклонно (им-то и восхитился первокурсник Битов. – М. Г.). Окрыленные этой удачей, мы собрали второй сборник, который включал уже стихи ныне действующего ЛИТО (в который уже были включены стихи второкурсника Битова. – М. Г.). Началась длинная тягомотина прохождения нового, второго сборника через цензуру».
Однако желание начинающих поэтов, по словам Е. А. Кумпан, «приблизиться вплотную к жизни и вскрыть или ее неправду и ужас, или ее поэтичность и прелесть» повлекло за собой драматические и, как многим ошибочно казалось, непредсказуемые последствия. Увы, всё было предсказуемо изначально, а на весьма благое и безобидное желание горняков последовала жесткая реакция ленинградских идеологов. Зыбкая грань между «оттепелью» и «заморозками» оказалась фикцией, система мгновенно перешла в наступление.
Из доклада первого секретаря Ленинградского горкома КПСС И. В. Спиридонова на пленуме горкома КПСС: «Среди некоторой части вузовской молодежи стали проявляться нездоровые настроения. Эти настроения особенно заметны у некоторых студентов, участвующих в работе различного рода литературных объединений, кружков художественной самодеятельности, в выпуске газет, альманахов. Например, группа студентов II курса Института инженеров железнодорожного транспорта им. академика В. Н. Образцова выпустила рукописный журнал “Свежие голоса”. Журнал выступил против социалистического реализма, за так называемую “свободу творчества”».
Масло в огонь подлило стихотворение Лидии Гладкой (члена ЛИТО Горного института, комсорга курса), посвященное венгерским событиям 1956 года, с которым она выступила на институтском комсомольском собрании (вскоре текст разошелся по Ленинграду в машинописном варианте и прозвучал на зарубежных «голосах»):
Там красною кровью
залит асфальт,
Там русское «Стой!»
как немецкое «Хальт!»
«Каховку» поют
на чужом языке,
И наш умирает
на нашем штыке…
‹…›
Устало «Аврора» скрипит
на причале,
мертвящие зыби её укачали.
Как ни странно, но сборник выпустить все-таки удалось. Уже запущенный издательский маховик остановить оказалось не так-то просто. Более того, несколько экземпляров были переправлены в Москву на открывшийся летом 1957 года VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов.
Е. А. Кумпан вспоминала: «Там сборник и был зацапан нашими бдительными службами. Что произошло дальше – не трудно представить тем, кто помнит то время. Тем, что сборник был зацапан на фестивале, и объясняется, что гром грянул именно из Москвы. И даже не к нам в институт сперва донесся этот гром, а обрушился на ленинградские идеологические власти, а уж оттуда ударил в кабинет нашего ректора. Ректор был маркшейдером, как поговаривали – службистом, очень далеким даже от геологии, а уж тем более – от геологической поэзии. Возможно, он вообще с трудом припомнил, что у него в институте работает какое-то ЛИТО и водятся поэты, все это было для него большой неожиданностью и неприятностью, на него посыпались “выговоры с предупреждением” и прочее».
От развязки этой истории дохнуло Средневековьем и 1933 годом в Германии одновременно. Оставшийся тираж второго сборника стихов студентов-горняков был сожжен на заднем дворе института.
Елена Кумпан писала: «Аутодафе, учиненное над нашим сборником… мы восприняли очень трагически, и можно сказать, что пепел нашего сожженного сборника до сих пор стучит в наших сердцах».
На происшедшее спустя годы откликнулся и Александр Моисеевич Городницкий, геофизик, поэт, бард, один из создателей ЛИТО Горного института:
Наш студенческий сборник сожгли в институтском дворе,
В допотопной котельной, согласно решенью парткома.
Стал наш блин стихотворный золы неоформленным комом
В год венгерских событий, на хмурой осенней заре.
Возле топкого края василеостровской земли,
Где готовились вместе в геологи мы и в поэты,
У гранитных причалов поскрипывали корабли,
И шуршала Нева – неопрятная мутная Лета.
Понимали не сразу мы, кто нам друзья и враги,
Но все явственней слышался птиц прилетающих гомон,
И редели потемки, и нам говорили: «Не ЛГИ»
Три латунные буквы, приклепанные к погонам.
Ветер Балтики свежей нам рифмы нашептывал, груб.
Нас манили руда и холодный арктический пояс.
Не с того ли и в шифрах учебных студенческих групп
Содержалось тогда это слово щемящее «поиск»?
Воронихинских портиков временный экипаж,
Мы держались друг друга, но каждый не знал себе равных.
Не учили нас стилю, и стиль был единственный наш:
«Ничего кроме правды, клянусь, – ничего кроме правды!»
Не забыть, как сбежав от занятий унылых и жен,
У подножия сфинкса, над невскою черною льдиной,
Пили водку из яблока, вырезанного ножом,
И напиток нехитрый занюхивали сердцевиной.
Что еще я припомню об этой далекой поре,
Где портреты вождей и дотла разоренные церкви?
Наши ранние строки сожгли в институтском дворе
И развеяли пепел – я выше не знаю оценки.
И когда вспоминаю о времени первых потерь,
Где сознание наше себя обретало и крепло,
Не костры экспедиций стучатся мне в сердце теперь,
А прилипчивый запах холодного этого пепла.
Примечательно, что имя Битова не фигурирует ни в каких воспоминаниях о том злосчастном событии (околодиссидентских в том числе), хотя он был автором именного того, второго сожженного сборника.
У В. Л. Британишского мы находим такие слова: «Но вот Андрей Битов в интервью о тех годах выделяет не второй сборник, а первый, появление которого, как он говорит, было событием в его биографии. Это притом, что стихи самого Битова появились впервые не в первом, а во втором, сожженном сборнике».
Деталь интересная и требующая, как думается, своего комментария.
По свидетельству самого писателя, его появление в литературном объединении ЛГИ им. Г. В. Плеханова носило отчасти детективный, отчасти фарсовый характер.
Читаем у Битова: «И я увидел этих пишущих людей, а потом меня все-таки спросил руководитель семинара, что я пишу, и я понял, что мне будет дорога закрыта, если я не отвечу, и поскольку там все читали свои стихи, я прочитал стихи брата. Я некоторые его стихи помнил наизусть. Брат был на пять лет меня старше, учился на филфаке. Он сочинял под Северянина. Прочитал, ребята поморщились, но приняли меня. Потом уже пришлось самому попотеть. И я написал поэму, наверное, ужасную, в духе раннего Маяковского… Услышал: “Тут что-то есть. А про свои первые стихи забудь”. Так хотелось крикнуть: “Это был не я, это не моё!” И потом два мои жалких стишка включили-таки в следующий сборник».
Из воспоминаний Нины Валериановны Королевой, литературоведа, поэта, соседа Битовых-Кедровых по дому на Аптекарском: «Два его стихотворения лучше не цитировать, а пересказать. В них еще слаба техника стиха, но есть нерв трагедии. Например, стихотворение “Горе”: “Кошек она не любила”. Героиня не любила кошек, – собственно, больше мы о ней ничего не знаем. Но когда пришла беда в ее жизнь, когда растерянная, одинокая женщина осталась одна с единственным живым существом – своей нелюбимой кошкой, автор не рассказывает, в чем ее горе, но сообщает единственную деталь: “А она, как прежде, разве бедная./ Присев на корточки на полу, / Гладила кошку в углу/ И говорила: ‘Бедная”. Замечательная деталь».
Одно из заседаний институтского ЛИТО по приглашению своего сына посетила Ольга Алексеевна. Она писала: «Было интересно; несколько тревожно, когда разгорались страсти; многое спорно; но критика в подавляющем большинстве бестолкова, хотя и разнобока. Владеет Андрюша собой хорошо и читает неплохо… реагировали на все ужасно по-молодому; смеялись, кричали, топали, в особенности, когда критика не совпадала с оценкой молодежи».
Однако вскоре Андрея «продернули в стенной газете института за стремление публиковаться и за формализм двух опусов. Пишет он порядочно часто; попадет в очередной горняцкий сборник. Через стихи старается разобраться в путанице ощущений, скромно скажем, “спорных”. При незрелой его голове и свойственной поспешности все это рискованно. Но как выход из “вещи в себе”, все-таки, плюс».
Итак, амбиции начинающего стихотворца были удовлетворены, другое дело, что примеривать на себя гордое имя поэта 19-летний студент-горняк не решался, как, впрочем, и перечитывать свои вирши. Уничтожение же сборника с очевидными свидетельствами своей творческой несостоятельности пришлось как нельзя кстати.