Спал я поверх одеяла, одетый. В валенках.
Я уронил руку с лежанки и поднял попавший под нее листок…
Никогда я этого не читал… Более того, никогда я этого не писал!»
То есть, роман написан!
Но кто его дописал?
Почему произошло подобное выключение сознания?
Сколько времени длилось это состояние отрешенности?
Не явилось ли данное выпадение из реальности смертью, за которой вскоре последовало воскрешение?
На эти вопросы у Битова не было ответа. Он осознавал лишь одно – сие был абсолютный аут, вход в который и выход из которого лежал уже за гранью человеческого понимания, это не являлось сном, но и не было явью.
Мне не спится, нет огня;
Всюду мрак и сон докучный.
Ход часов лишь однозвучный
Раздается близ меня…
Значит, все-таки Александр Сергеевич запустил часы в «Пушкинском доме», хотя в предложении, с которого текст предположительно мог начаться – «взглянул на часы – они стояли», они были неподвижны.
Мертвы.
Вообразим себе такую ситуацию – сочинитель оказывается в прострации, думает, что начатый им роман, его же и раздавил, похоронил под толщей смыслов, образов и сюжетных линий. Вынужден рассуждать следующим образом: «…роман мы опишем как жанр такого объема и такой протяженности, при котором невозможно, чтобы автор продержал каким бы то ни было усилием состояние, в котором приступил к нему. Роман – это жанр, в котором неизбежно меняется сам автор, жанр, отражающий, чем дальше, тем больше, изменение не столько героев, сколько самого автора».
Следовательно, происходит изменение автора, который постепенно превращается в другого человека.
Вот этот другой человек «Пушкинский дом» и дописал за одну ночь, или за один миг, или за одну другую жизнь…
Обо всем об этом Битов думает, сидя на крыльце, а затем, докурив, поднимается к себе на чердак, чтобы там продолжить работу, садится к столу и только сейчас понимает, что часы, висящие на стене, идут.
Странно, а ведь он их не запускал…
Или все-таки Пушкин?
Москва Битова
К Москве я придышался.
Во дворе дома № 134 по Профсоюзной улице стоит автомобиль ВАЗ-2104, в котором спит человек. Он кое-как устроился на водительском сиденье, которое откинул до упора, поджал ноги, повернулся на правый бок, подложив под щеку правую ладонь, а левой прикрыв глаза, потому что в лицо светит уличный фонарь. Под утро человеку придется проснуться, чтобы запустить двигатель и включить печку, это произойдет потому, что он замерзнет. А пока он спит и ему снится, будто он гуляет по Бульварному кольцу большого средневекового города. Он точно знает, что это не Ленинград, потому что здесь все по-другому – и дома, и улицы, и люди, здесь даже дышится по-другому, но он уже придышался во сне и ему нравится, что ленинградский дух сырости и прелых водорослей, одуряющий запах мокрого цемента и дешевого кислого или сладкого вина уже не преследует его. Выходит, что здесь дышится легче. «А как же быть с дымом отечества? – сам себе улыбается во сне человек. – Да никак не быть! Отечество – там, дым – здесь, и наоборот».
С тем он и переворачивается на другой бок, задевая ногами рулевую колонку, упираясь лбом в подлокотник двери как в дерево, растущее на бульваре, из глубины которого доносится стихотворение Бродского:
Воротишься на родину. Ну что ж.
Гляди вокруг, кому еще ты нужен,
кому теперь в друзья ты попадешь?
Воротишься, купи себе на ужин
какого-нибудь сладкого вина,
смотри в окно и думай понемногу:
во всем твоя одна, твоя вина,
и хорошо. Спасибо. Слава Богу.
Как хорошо, что некого винить,
как хорошо, что ты никем не связан,
как хорошо, что до смерти любить
тебя никто на свете не обязан…
И снова человек улыбается во сне – «Конечно, знал Иосиф грибоедовское “когда ж постранствуешь, воротишься домой…”, конечно, помнил латинскую максиму “Et fumus patriae dulcis” и предпочитал он все-таки сладкое вино».
Затем человек отходит от дерева, в которое уперся головой, потирая лоб, садится на скамейку и закуривает – нет, ничего нового, обычный табачный дым забирается в его ноздри.
Оглядывается по сторонам, наблюдает, как абсолютно пустой бульвар начинает заполняться ветром, что раздвигает деревья, шевелит ветви, гонит по дорожкам сухие листья и песчаную пыль.
Это означает, что человек замерз.
Так и есть, застыл.
Он просыпается в машине как-то рывком, судорожно, словно и не спал вовсе, тяжело вертит головой, потому что затекла шея, неловко шарит в карманах, достает очки, надевает их, затем извлекает из бардачка ключи от машины, запускает двигатель и включает печь.
Только теперь становится ясно, что перед нами наш герой, наш автор.
Он лежит на спине, заложив руки за голову, и неподвижно смотрит в лобовое стекло, над которым нависает огромный, как дредноут из картины Феллини «E la nave va» («И корабль плывет…»), двенадцатиэтажный панельный дом, где под самой крышей, в двухкомнатной квартире с видом на Тропаревский лес живет графиня Ольга Шамборант де Вильвер д’Альсест.
А печка меж тем уже раздухарилась, заслонки сопла дребезжат мерно, монотонный звук включенного двигателя убаюкивает.
Сам того не замечая, Битов засыпает вновь.
Графиня Ольга Георгиевна Шамборант де Вильвер д’Альсест родилась в 1945 году в семье графа Георгия Георгиевича де Шамборанта и Веры Леонидовны Меранвиль де Сен Клер в Москве.
История фамилии Шамборант в России предположительно берет свое начало в 1812 году, когда полковник, граф Жан-Франсуа де Шамборант, оказавшись в русском плену, стал Иваном Ивановичем Шамборантом, получил звание гвардейского офицера и стал верой и правдой служить своему новому Отечеству (хотя по другой версии де Шамборанты появились в России после 1789 года).
Дед Ольги Георгиевны – Георгий Александрович де Шамборант – родился во Владикавказе в 1891 году. Во время Первой мировой войны служил в Красном Кресте. Член РСДРП(б) с 1916 года. В 1920-х был дважды арестован и даже побывал в Соловецком лагере особого назначения, откуда его освободили в 1932 году. Жил в Воронеже, работал диспетчером сборочного цеха на заводе «Электросигнал». В 1938 году «за клевету на руководителей партии и правительства» был арестован в третий раз и расстрелян.
Георгий Георгиевич де Шамборант, отец Ольги, соответственно, родился в 1914 году в Курской губернии. После расстрела отца он вместе с матерью Ольгой Модестовной (урожденной Карамышевой) был выслан из Москвы, где получал высшее образование. Во время войны воевал на Кавказском фронте. В 1950-х годах работал инженером-проектировщиком в Гипрохлопкопроме, в 1990-х принимал активное участие в становлении общества «Мемориал». Умер в 2014 году в возрасте 100 лет.
Незадолго до смерти Георгия Георгиевича ему посвятил свое небольшое эссе под названием «Корни не отбрасывают тени» на тот момент уже бывший его зять Андрей Битов. В конце этого эссе были такие слова: «Он доказал своим потомкам, что и они могут попытаться прожить столько же, если сохранят, как он, честь, совесть, достоинство и благородство» и приписка курсивом – «Я набросал этот рассказик ночью, и мне приснился (и это правда) Сталин».
Невольное свидетельство того, что «великий вождь и учитель» продолжал преследовать автора в надежде, что тот все-таки покажет ему свое лицо, а не свой бритый затылок, сообщит нечто важное, нечто секретное, как то – «корни не отбрасывают тени… но как странно переплетаются корни вокруг осыпавшихся могил!» (А. Г. Битов).
В 1969 году умерла Мария Иосифовна Хвиливицкая.
В 1969 году американские астронавты высадились на Луну.
В 1969 году прошла премьера мультфильма «Ну, погоди!»
В 1969 году премьер-министром Израиля стала Голда Меир.
В 1969 году вышли «Уроки Армении» Андрея Битова.
В 1969 году Светлана Аллилуева была лишена гражданства СССР.
В 1969 году в Москве прошел Третий Всесоюзный съезд колхозников.
В 1969 году умер народный артист РСФСР, лауреат Сталинской премии Марк Наумович Бернес.
В 1969 году были опубликованы Тезисы ЦК КПСС к 100-летию со дня рождения В. И. Ленина.
В 1969 году Ольга Шамборант окончила биофак МГУ и начала работать в Институте химии природных соединений (ныне Институт биоорганической химии РАН) под научным руководством доктора химических наук Юрия Анатольевича Овчинникова – восходящей звезды советской науки, будущего академика, кандидата в члены ЦК КПСС, Героя Социалистического Труда.
В короткой автобиографической справке помимо официальной информации Ольга Георгиевна сообщала о себе следующее: «Много болела, но хорошо училась… Первые стихи написала в шесть лет, в возрасте, который до сих пор ощущается мной как родина моего истинно личного состояния души и мироощущения… Попытки писать стихи предпринимала затем в подростковом возрасте, в юности – в связи с погружением в Цветаеву… Практически никому их не показывала и не читала. Питалась ими в одиночестве».
Может быть, по этой причине она не стала писать кандидатскую и защищаться, хотя к тому были все основания, находя делом своей жизни все-таки не биологию, а литературу.
С Андреем познакомилась во время его московских блужданий периода Высших курсов сценаристов и режиссеров.
Битов вспоминал: «Я сумел познакомиться с обеими девушками на улице, чтобы жениться на них и иметь от них детей».
По другой версии, их встреча традиционно произошла в ЦДЛ.
И наконец, еще одна версия – тут якобы сработал давний интерес автора к академической среде, к ученым мужам. Волею случая (через друзей) он оказался в компании университетских биохимиков (может быть, отсюда изначальное стремление Левушки Одоевцева стать биологом?), где Ольга была в обществе своего научного руководителя. Можно предположить, что фамилию Битова в этой компании уже слышали.