Из интервью Андрея Битова: «Я знаю, что все думали, что принадлежат убеждениям, но на самом деле они принадлежали политике… У меня было только отношение к хорошей литературе, другого деления не было. Вот Шукшин он для меня левый или правый? Или Казаков? Или Горбовский? Нет, конечно».
Из эссе А. Г. Битова «Анти-CV» от 25 июня 2013 года: «Существование в противофазе к противостоящим лагерям… то ли было, то ли стало моей природой».
Выходит, что Битов был сам по себе.
Очень точно об этом сказала писатель и литературный критик Наталья Иванова: «Сам по себе. Наособицу. В стороне. И – сам себе: поколение. Сам себе – направление. Литературное одиночество А. Г. Битова имеет не только минусы (“Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке” – это не про него), но и свои плюсы.
Сам себе – романист (“Роль”, роман-пунктир; “Пушкинский дом”, написанный давно, пришедший к читателю только что), рассказчик, географ-историк-эссеист (“Уроки Армении”, “Выбор натуры”), эколог (“Птицы, или Новые сведения о человеке”), литературовед (“Предположение жить”), критик (“Статьи из романа”)… И совсем уж неожиданно – поэт (“Книгу путешествий” завершает большое стихотворение “Пейзаж”)».
А еще – сам себе остров, который является абсолютной величиной одиночества, ради которого, откровенно говоря, и было затеяно это бесконечное путешествие по Империи.
Островное сознание расконвоированного работает независимо от сиюминутного, существует вопреки обстоятельствам и эмоциям, ведь оно десятилетиями формировалось в семье, в кругу близких и родных людей, где здоровый центризм (без припадочного впадения в крайности) и умение пойти на разумный компромисс были неукоснительным порядком вещей, что позволили выжить в годы Большого террора, войны и в послевоенную эпоху, сохранив при этом незыблемость устоев.
Впрочем, столь уж хороша была эта незыблемость, особенно в ветреную погоду? Оставалось ли в ней место для живой мысли?
Из повести Андрея Битова «Жизнь в ветреную погоду»: «Он обнаружил себя вдруг стоящим около тысячу раз виданного луга, держащимся за коляску, и сын его лепетал что-то. Тогда как бы обратным движением киноленты, на которой отснят взрыв, когда назад летят все осколки, и дым и пламя текут назад, сгущаются и уходят, как джинн в бутылку, и остается ровное пространство, словно ничего и не взрывалось, Сергей выделил себя крохотной точкой в пространстве и был как бы пьян. Он возвращался назад, катил перед собой свое подобие, свои глаза, свою радость… Медленно побрел он назад, против ветра, мимо склада и мимо разгружавшихся вагонов, и мусор летел ему в лицо, “какой большой ве-тер”, он переходил пути, и в этом перешагивании рельсов было такое одиночество и во всей этой пустоте, обдутости кругом, “напал на наш ос-тров”, им овладело ощущение отрезанности от мира, и это было хорошо, ос-тров… действительно, остров!.. Гладкая отмель, и желтое мутное море, и хибарки на тонких ногах, и крыши из широких жестких листьев, “и снял с домов кры-ши”, ветер гнал большой лист картона, тот вставал, замирал на мгновение, затем шлепал по насыпи и прокатывался, лежа и пыля, и снова его переворачивало, и на какой-то краткий, но очень длительный по ощущению миг он замирал и, дрожа, сопротивлялся ветру. А вот его тихий дом, и крыша цела. Его дом, его крепость…»
И вновь автор, отматывая киноленту назад, увидел себя со стороны, причем, многократно увидел, сквозь время, пространство и череду поколений, увидел себя идущим по полю, увидел себя «крохотной точкой», увидел себя, наконец, ребенком, лежащим в коляске, и как никогда осознал, что это и есть он сам, един во многих лицах, смотрящий на себя и других с разных сторон и ракурсов через ограненное и потому ломающее изображение стекло.
Взгляд резкий.
Взгляд затуманенный.
Взгляд в зеркало.
Взгляд на календарь.
2 января 1979 года.
Окна комнаты № 8 Центрального дома литераторов (ЦДЛ), расположенного на улице Герцена (ныне Большая Никитская) в Москве, запотели и на них, как в детстве, можно рисовать пальцем, проделывать глазки. Дело в том, что в это относительно небольшое помещение набилось человек сорок с лишним, надышали…
Здесь идет расширенный секретариат Московского отделения СП СССР, посвященный выходу альманаха «Метро́поль».
Битов видит сидящих в президиуме Феликса Кузнецова и Егора Исаева, Юлию Друнину и Станислава Куняева, Булата Окуджаву и Николая Грибачева, Михаила Алексеева и Александра Михайлова. Руководящий состав Московской писательской организации в полном составе, и настроен он весьма решительно.
Секретариат открывает Феликс Феодосьевич Кузнецов (это он, как мы помним, помог Битову решить жилищный вопрос) и докладывает по существу – в обход правления Московского отделения СП рядом советских литераторов машинописным образом был издан литературный альманах, который, скорее всего, они переправят на Запад и там напечатают.
По комнате № 8 разносится гул негодования, смешки, выкрики.
Слово берет Василий Павлович Аксенов (член СП СССР с 1960 года), один из создателей «Метро́поля». Он сообщает собравшимся, что передавать альманах на Запад никто не собирается, более того, издатели «Метро́поля» хотят отнести его товарищу Стукалину и просить издать альманах в СССР (Борис Иванович Стукалин (1923–2004), председатель Комитета по печати при Совете министров СССР, заведующий Отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС. – М. Г.).
И вновь собрание наполняется криками и язвительными замечаниями – «если каждый будет собирать альманах и ходить к Стукалину, что же из этого получится?» – «Русского леса не хватит», – звучит в ответ. Также с мест доносятся реплики: «Товарищи катятся по наклонной плоскости, намазанной мылом»; «в альманахе хорошо у тех, кто и сам хорош»; «это глубокая антисоветчина, против которой мы, как граждане и коммунисты, будем протестовать»; «зачем протаскивать в литературу голую порнографию?»; «не в том слава литератора, чтобы обследовать общественные нужники».
Слово вновь берет Аксенов, он сравнивает «Метро́поль» с джазовым «джем-сейшеном», где каждый музыкант в праве играть свою тему, называет альманах «незаредактированным сборником», пытается говорить о творческом поиске. Его принимают в штыки.
Неожиданно встает Битов и предлагает присутствующим прослушать статью богослова и публициста Виктора Тростникова (автора альманаха) о философском обосновании поиска в литературе.
Предложение встречают со смехом – «нет, уж увольте».
Битов садится на свое место и отворачивается к окну.
Проделывает пальцем в инее глазок и сквозь него смотрит на улицу.
В это время со стороны улицы Герцена в окно восьмой комнаты заглядывает автор и приникает к глазку. Он пытается разглядеть, что там происходит внутри…
А внутри говорят все вместе, хором – Фазиль Искандер (автор альманаха) и Егор Исаев, Евгений Попов (автор альманаха) и Николай Грибачев, Василий Аксенов и Юлия Друнина, Лазарь Карелин (секретарь правления МО СП) и Юрий Грибов (главный редактор «Литературной России»).
Даже Андрей Битов что-то говорит.
То есть автор видит самого себя, что-то говорящего о «нормальной литературе», но его перебивают.
Наконец над столом президиума возвышается фигура Феликса Кузнецова.
Жестом он приглашает собрание к тишине, и тишина наступает.
Звучит постановление секретариата: «Считать альманах делом недопустимым, безыдейным, низкохудожественным, противоречащим практике советской литературы… Если альманах будет напечатан за границей и составители [или] авторы совершат эти действия, поставить вопрос об исключении из СП СССР».
На этих словах Феликса Феодосьевича глазок, проделанный пальцем в оконном инее, затуманивается полностью, затягивается ледяной слюдой (автор вспоминает, что в Соловецком монастыре окна слюдой как раз и заделывали).
Через три дня после описанных выше событий в передаче радиостанции «Голос Америки» «В мире книг» литературовед, издатель, профессор Мичиганского университета Карл Проффер, в 1978 году издавший «Пушкинский дом» Андрея Битова, сообщит о желании опубликовать и «неподцензурный» альманах «Метро́поль» в своем издательстве «Ardis Publishing». Следует признать, эта новость стала неожиданностью для большинства авторов сборника (выходит, что В. П. Аксенов сказал неправду?).
Вскоре это произошло – альманах был напечатан сначала в виде репринта, а затем переиздан в новом наборе.
Ответ Московского отделения СП СССР последовал незамедлительно: «Любые попытки оторвать художников от корневых гуманистических традиций русской советской литературы терпят неизбежный провал и конфуз. Так получилось и с организаторами альманаха “Метро́поль”, пытавшимися под предлогом “заботы” о советской литературе добиться от нас публикации сочинений не только антихудожественных, но и идейно несостоятельных, – в противном же случае вызвать дежурные сетования буржуазных средств массовой информации о мнимом отсутствии “свободы слова” в СССР. Альманах этот, где в обилии представлены литературная безвкусица и беспомощность, серятина и пошлость, с полным единодушием осудили ведущие наши писатели и критики, по заслугам оценившие этот сборник как порнографию духа».
А потом последовали репрессии (как и было обещано в постановлении секретариата от 22 января 1979 года) – писатели Виктор Ерофеев и Евгений Попов были исключены из СП СССР. В знак протеста из Союза вышли Семен Липкин, Инна Лиснянская и Василий Аксенов, который вскоре выехал в США и был лишен советского гражданства. Тогда же в Штаты уехал и Юз Алешковский, один из авторов альманаха.
Фазиль Искандер, Белла Ахмадулина и Андрей Битов подписали письмо протеста, пригрозив секретариату выйти из Союза писателей, если Ерофеева и Попова не восстановят в писательской организации.
На фоне разразившегося международного скандала, за метропольцев вступились Уильям Стайрон, Артур Миллер, Эдвард Олби, Джон Апдайк, Курт Воннегут. Изгнанникам было предложено вернуться в СП, но при условии признания ими