И наконец – страсть, которая, гнездясь в душе посредством привычки, становится как бы естеством ее. Демон представляет человеку предмет или лицо, возбуждающих страсть, воспламеняет, по мысли Отцов Церкви, его к исключительному их люблению таким образом, что человек невольно порабощается ими, утрачивает волю и впадает в безумие.
Описанные выше этапы изменения человеческой личности, ее раздвоения, погружения ее юдоль страстей, и есть по сути уход в бессознательное, путь в которое, по утверждению Фрейда, лежит через сновидения. Автор, безусловно, понимает это, ведь пришли же ему в голову слова «сны – репетиция ада», вынесенные в эпиграф первой главы этой книги.
И вот из этих репетиций, из этих потусторонних штудий складывается текст, который становится в своем роде демиургом, работающим над автором (не автор над ним!). Сочинителю же только и остается, что синтезировать обыденное и фантазию, явь и сон, персонажей, существовавших в реальности, и их двойников.
Всякий раз, встречаясь в Митишатьевым, Одоевцев становится беспомощным заложником прилога и сочетания, сложения и пленения, наконец, и самой страсти. Проходит этот путь поэтапно, понимает, что оказывается на «некоем плацу, по которому шествует предательство», но шествует рядом «в ногу» безропотно и безвольно.
С другой стороны, будучи созданным из порока, как Голем из глины и грязи, Митишатьев-Микишатьев является одновременно и злодеем, и жертвой, потому как наделен злом априори, не по своей воле, оно и является той самой сокровенной его тайной, которую он вынужден вечно таить в себе, принимая облик того или иного существа, того или иного человека, душа его скорбит при этом, но ум бодрствует, даже неистовствует.
Читая роман, вопрос – «а существовал ли этот персонаж на самом деле?» – возникает сам собой.
Ответ на него мы находим в части «Выстрел» Раздела третьего «Пушкинского дома» – нет, не существовал.
Читаем: «Перед глазами оказалась толстая папка… Человек (назовем теперь так наше “тело”) долго и тупо смотрел на эту папку. На ней был наклеен белый квадратик с четкой надписью: М. М. Митишатьев. Детективный элемент в русской романистике 60-х годов (Тургенев, Чернышевский, Достоевский), диссертация на соискание ученой степени кандидата филологических наук…»
Да это ни что иное, как могильная плита некого М. М. Митишатьева, а точнее сказать, его кенотаф. Мы не знаем ни годов его жизни, ни его имени, ни его отчества (впоследствии Битов будет говорить о некоем своем однокласснике Логинове как об одном «из прообразов будущего Митишатьева из будущего «Пушкинского дома», кажется, он не так давно умер, как, впрочем, и другой его прообраз»), да и с фамилией все не так просто – то ли Митишатьев, то ли Микишатьев (а при наличии фантазии и Мельтешатьев вполне подходит). Разве что три буквы «М» (в эзотерике М есть символ соединения мужского и женского начал или андрогина) да какое-то упоминание о «детективном элементе».
Нерешаемый ребус, ей-богу, загадка, свой вариант разгадки которой мы и рискнем предложить читателю.
«Я вспоминаю застывающие, черные в снежной окантовке реки, непрозрачное, белесое небо над неоглядной тайгой, вспоминаю охотничий гон, сверкающие на ладони алмазы. И сейчас, дописывая последнюю страницу, я думаю о тех, кто пытливо всматривается в карту, где ты, синяя птица? Где искать тебя, как поймать? Отвечу: синяя птица прописана в дальнем краю». Этими словами заканчивается повесть «Синяя птица прописана в дальнем краю», в которой идет речь о 26-летнем Иване Харитоновиче Никитченко, молодом романтике, уехавшем из столицы в Якутию, в город Мирный, чтобы работать учителем немецкого языка в местной школе.
Повесть эта была напечатана в 3, 4 и 5-м номерах «Учительской газеты» в 1964 году.
Ее автором был Олег Георгиевич Битов, который к тому времени уже два года работал в газете спецкором, был на хорошем счету, много публиковался, много ездил по стране.
В круг профессиональных интересов журналиста Битова входили общественно-политические темы и журналистские расследования, очерки социально-бытовых проблем и вопросы культуры.
Вот например, такая заметка Олега Георгиевича от 20 июля 1967 года: «На 12-м этаже гостиницы “Москва”, где по традиции проводятся пресс-конференции всех фестивалей, начиная с самого первого, в это утро было многолюдно, как в метро, и светло, как в киностудии, шумно, как на вокзале… Необычная многолюдность и длительность пресс-конференции (продолжалась полтора часа, втрое больше нормы) явилась следствием и отражением успеха, выпавшего на долю советского конкурсного фильма “Журналист”… Трудно не согласиться с режиссером и сценаристом фильма Сергеем Герасимовым: нам журналистам, отнюдь, не везло в последние годы и в кино, и на сцене. Если в кои-то веки появлялся на экране человек с блокнотом и фотоаппаратом, то непременно этаким петрушкой в модном костюме, незадачливым, докучливым и бесталанным… Сергей Герасимов выступил решительно против этого и против любого подобного штампа. В его новом фильме действуют журналисты наши и зарубежные, столичные и периферийные, молодые и опытные, с именами и без, но все они, без исключения, не схемы и не пародии, а люди, как люди. Фильму “Журналист” предстоит долгая экранная жизнь, потому что он не оставит зрителей равнодушными, потому что они, и особенно молодые, найдут в нем над чем поразмыслить и о чем поспорить».
Профессиональный интерес Олега Георгиевича к картине был понятен хотя бы и по той причине, что на фоне литературных успехов Андрея Георгиевича в работе Сергея Аполлинарьевича была поднята важная и весьма актуальная для братьев Битовых тема – сопоставимы ли журналистика и писательство в плане отношения к художественному слову, испытывает ли журнальный текст давление текста прозаического, изначально затрагивающего «вечные темы» в отличие от журнальной публикации, обращенной к повседневной жизни и априори считающейся «низким» жанром.
Ольга Алексеевна, конечно, знала об этих сомнениях и переживаниях своего старшего сына, и пыталась, как могла, поддержать его: «Твой рассказ может быть очень хорошим, тонким, а в лучах солнца, и светлым, к чему ты сам совершенно правильно пришел. В двух местах берегись уйти за недопустимый край: не опускай слишком героя – он молод, а это гарантия здорового отношения к действительности… Ты, не заметно, чтоб уходил в достоевщину; ожидание солнца и встреча с ним – прекрасная канва, отбрасывающая пессимизм. Но отделывать тебе придется рассказ тщательно, он требует ювелирной работы. Впечатления крайнего Севера смогут сделать рассказ богатым. Ветер, солнце краски мрачности переживаний уравновесят. Хорошо бы, чтоб ты его хоть вчерне дописал до конца. Доделать сумеешь и позднее, а написать – уже нет. Ты быстро растешь. А это песнь невозвращающейся юности. Пиши».
Рассказ и статья.
Фельетон и повесть.
Публицистика и роман.
«– А правда, что все журналисты мечтают написать роман?
– Нет, – солгал я», – скажет спустя годы Сергей Довлатов.
Публикация в 1964 году в «Учительской газете» повести Олега Георгиевича «Синяя птица прописана в дальнем краю», по сути, стала реализацией этой мечты, однако нигде впоследствии Андрей не упомянет о ней, обойдет молчанием эту публикацию старшего брата, хотя признавал за ним склонность к литературному творчеству (тут вспоминается комичная ситуация со стихами Олега, которые Андрей выдал за свои при поступлении в ЛИТО Горного института).
Нина Ивановна Целищева, журналист, редактор, педагог, автор «Учительской газеты», знавшая Олега по работе, причисляла его к «золотым перьям» этого издания. По воспоминаниям Нины Ивановны, в середине 1960-х годов «сверху» в адрес легендарного советского педагога, детского писателя, кандидата педагогических наук, участника войны Василия Александровича Сухомлинского (1918–1970) стали раздаваться обвинения в «подмене борьбы библейской проповедью», упреки в пропаганде «идей мещанского индивидуализма». Разумеется, в «Учительской газете» были обязаны принять участие в этой официальной травле.
«Никогда не забуду того весеннего партийного собрания: оно напоминало сражение на баррикадах, только к штыку тогда “приравняли перо”… Один за другим поднимались журналисты “УГ” на трибуну: Олег Битов, Владимир Ермолаев, Игорь Тарабрин… все горячо выступили… в защиту В. А. Сухомлинского против его шельмования» (Н. И. Целищева).
Эпизод показательный и о многом говорящий. Во-первых, о бесспорной порядочности Олега Георгиевича, о его умении грамотно вести себя в коллективе. А во-вторых, о его абсолютной включенности в систему, в которой он по мере продвижения по карьерной лестнице займет место сообразно со своими дарованиями, интересами и амбициями.
Итак, в «Учительской газете» Битов проработает с 1962 по 1979 год – сначала в должности собкора, потом – ответственного секретаря.
Затем пойдет, как тогда говорили, «на повышение» в «Литературную газету» (орган Правления СП СССР), в отдел зарубежной культуры, который впоследствии и возглавит.
Его мама, Ольга Кедрова, писала в своем «безответном собеседнике» в 1978 году: «Олег уже в пути на новую работу в “Литературную газету”. Как-то ему там привыкнется? Пусть бы хорошо! За 17 лет “Учительская” себя исчерпала, сменить было как раз пора. Да и случай такой скоропалительный, с неба. Олегу уже 46 лет… семья у Олега окончательная, а интересует зарубежная фантастика (как Горю) и переводы. “Лит газета” ближе. Хорошо бы еще чтоб утряслось с Огневым (Владимир Федорович Огнев (1923–2017) – критик, прозаик, сценарист, один из старейших сотрудников “Литературной газеты”. – М. Г.), они друг другу понравились. В “Учительской” проводили его, в редакции, тепло, жалеют многие расставаться, писали стихи, стенгазету, пели».
Впрочем, об О. Г. Битове той поры сохранились и другие воспоминания.
Александр Бородин: «Я полтора десятка лет работал вместе в Олегом сначала в редакции “Учительской газеты”, где он служил ответственным секретарем, а я был его заместителем, потом в редакции “Литературной газеты”, отделом зарубежной литературы которой он заведовал. Несмотря