Судьбы же эти решались во Владимире, где собрались представители всех крупных городов Суздальской земли. «Уведавше же смерть княжю ростовци, и суждалци, и переяславци, и вся дружина от мала и до велика съехашася к Володимерю», — свидетельствует летописец{376}.[204] Здесь, на вече, которое вновь обрело силу и значение, утерянные им в годы княжения Андрея Боголюбского, должно было состояться избрание нового князя на освободившийся княжеский стол.
Кажется, непосредственное участие в этом вече принимали и убийцы князя, по-прежнему сохранявшие своё влияние в княжестве. (Впрочем, их имена более в летописи не упоминаются.) Повлияло на решения веча и присутствие во Владимире или поблизости от него послов других русских князей. Напомню, что как раз накануне своей гибели Андрей вёл переговоры со смоленскими Ростиславичами, которые просили у него Киев для старшего Романа. Андрей обещал посоветоваться с союзными ему князьями и, вероятно, послал с этой целью и к своим черниговским союзникам, и в Рязань, к зятю Глебу Ростиславичу, и в Муром. Послы Глеба Рязанского успели прибыть во Владимир; что же касается черниговских и муромских послов, то их присутствие здесь источниками не отмечено, хотя исключать этого тоже нельзя. Как оказалось, участники владимирского веча более всего боялись нападения именно Глеба Рязанского и муромских князей. Ещё недавно те и другие были младшими союзниками и подручными Андрея, но теперь, после гибели князя, они могли предъявить счёт его преемникам на княжеском столе, а может быть, и претензии на какие-то суздальские земли — во всяком случае так казалось тем, кто собрался во Владимире. Вероятно, и у Глеба, и у сыновей покойного Юрия Владимировича Муромского накопилось слишком много обид, и во Владимире знали об этом. Да и рязанские послы, что называется, подливали масла в огонь, пугая владимирских «мужей» возможной местью своего князя. Эти соображения и склонили участников веча к тому, чтобы предложить владимирский стол племянникам Андрея, братьям Ростиславичам, некогда изгнанным Андреем за пределы княжества. Главную роль в этом выборе сыграло их родство с Глебом Рязанским, женатым на их родной сестре. К Глебу и было решено обратиться за посредничеством в столь важном деле.
Летописец дословно воспроизводит рассуждения собравшихся во Владимире «мужей»:
— Се уже так случилось: князь наш убит, а детей у него нету, сынок его мал, в Новгороде, а братья его в Руси (то есть на юге. — А. К.). За кем хотим послать из своих князей? У нас князья муромские и рязанские близко, в соседях; боимся мести их (в Лаврентьевской летописи: «лести их». — А. К.): когда пойдут внезапно ратью на нас, а князя у нас нет. Пошлём к Глебу с такими словами: «Князя нашего Бог поял, а хотим Ростиславичей, Мстислава и Ярополка, твоих шурьёв».
При этом симпатии самого летописца всецело были на стороне других претендентов на княжеский стол, младших братьев Андрея — Михаила и Всеволода Юрьевичей. Это неудивительно, ибо трудился он уже после утверждения сначала одного, а затем другого на владимирском княжеском столе. Потому летописец и сопроводил свой рассказ укорами в адрес собравшихся во Владимире «мужей», которые забыли своё прежнее обещание Юрию Долгорукому принять на княжение младших его сыновей. (Вот когда о нём вспомнили, и вот когда оно вновь приобрело актуальность и юридическую силу!) Не скрыл летописец и роль рязанских послов в выборе князя: владимирцы, по его словам, забыли крестное целование и тогда, когда принимали на княжение Андрея, и потом, когда изгоняли, по его воле, младших Юрьевичей из княжества, и теперь, после Андреевой смерти, — когда «послушали Дедильца и Бориса, рязанских послов». Нельзя исключать и того, что владимирские «мужи», и прежде всего те, кто имел отношение к убийству Андрея, попросту боялись мести со стороны Юрьевичей, рассчитывая на снисходительность — а может быть, даже на одобрение своих действий — со стороны племянников Андрея Ростиславичей.
Итак, по решению веча, владимирские послы отправились к Глебу в Рязань, а затем, вместе с Глебовыми послами (надо полагать, теми же Дедильцем и Борисом), — в Чернигов, где пребывали тогда племянники Андрея. Их и позвали на княжение:
— Отец ваш добр был, когда княжил у нас (в Радзивиловской летописи: «коли жил у нас». — А. К.). А поедьте к нам княжить, а иных не хотим!
Под «иными» подразумевались дядья Ростиславичей, князья Михалко и Всеволод Юрьевичи. Но и они находились там же, в Чернигове, у князя Святослава Всеволодовича. Как оказалось, черниговский князь поддерживал Юрьевичей — или, скорее, не хотел утверждения во Владимире Ростиславичей, что означало бы резкое усиление их дяди, Глеба Рязанского. Видимо, Святослав и сыграл решающую роль в том, что четверо князей заключили между собой договор, что будут действовать заодно. Договор этот был скреплён целованием креста, совершённым в присутствии черниговского епископа. «И здумавше сами, рекоша: “Любо лихо, любо добро всем нам. Пойдём все четверо: двое Юрьевичей и двое Ростиславичей”, — сообщает летописец. — …И утвердившеся межи собою, давше старейшинство Михалку».
Как именно предполагалось делить княжество между четырьмя князьями, непонятно. Пока же все четверо двинулись в Суздальскую землю. Впереди ехали двое: старший, Михалко Юрьевич, и младший (не по возрасту, но по статусу), Ярополк Ростиславич. Но когда князья добрались до пограничной Москвы, их остановили. Дружина, в которой заправляли ростовские бояре, была недовольна их решением. А потому Ярополку велели ехать дальше, а Михалку — дожидаться племянника в Москве. Утаившись от дяди, Ростиславич пустился в путь. В Переяславле его встретила дружина, здесь же ему целовали крест как князю. О недавнем признании «старейшинства» дяди Ярополк, разумеется, предпочёл забыть. Узнав о случившемся, Михалко отправился во Владимир. От былого союза четырёх князей не осталось и следа. К начавшейся обычной вражде дядьёв и племянников прибавилась давняя вражда ростовцев к жителям бывшего «мизинного» Владимира, возомнившим, будто их город может тягаться со «старшими» городами княжества. Ростовское и суздальское войско осадило Михалка во Владимире; к братьям Ростиславичам присоединились и рязанские и муромские полки. Примечательно, что на сторону племянников сразу же перешёл и первый воевода князя Андрея Борис Жидиславич; впоследствии он окажется в Рязани, у князя Глеба Ростиславича. По свидетельству поздних владимирских источников, Ростиславичей поддержали и «Кучковичи» — участники заговора и убийства Андрея Боголюбского{377}.
Осада города продолжалась семь недель. Во Владимире начался голод, и жители вынудили Михалка либо мириться с племянниками, либо «промышлять» о себе самому, то есть покинуть город. Михалко выбрал второе и ушёл в Черниговскую землю. Владимирцы же открыли ворота Ростиславичам — но не прежде, чем утвердившись с ними крестным целованием, что их городу не будет причинён вред. Не против Ростиславичей бились владимирцы, объясняет летописец, но против ростовцев и суздальцев, похвалявшихся сжечь город и держать в нём своего посадника. (Мы уже вспоминали их слова, как раз тогда сказанные о жителях Владимира: «…то суть наши холопы, каменщики».) Своим упорством владимирцы добились для себя существенных выгод: они получили не посадника, но полноценного князя. По договору, заключённому ими на «всей воле», во Владимире сел на княжение Ярополк Ростиславич; в Ростове же княжеский стол занял его старший брат Мстислав. Так в результате междоусобной войны Суздальская земля в первый раз была поделена надвое. Ярополк тут же заключил союз со смоленскими князьями Ростиславичами, скрепив его браком с дочерью их союзника, витебского князя Всеслава Васильковича. Мстислав вскоре тоже женился — вторым браком — на дочери бывшего новгородского посадника Якуна Мирославича. К тому времени новгородцы изгнали из города Андреева сына Юрия и приняли на княжение юного Мстиславова сына Святослава (рождённого в первом браке). Позднее, после бегства из Суздальской земли, в Новгороде сядет на княжение и сам Мстислав Ростиславич.
Но Ярополк недолго оставался владимирским князем. По словам летописца, он правил городом так, будто то была не его, а чужая волость, полностью доверившись посадникам и «детским», приведённым им «из Руси», то есть из черниговских и других южнорусских земель; «они же многу тяготу людям сим створиша продажами и вирами». «А сами князья молоды были, слушая бояр», — продолжает летописец, словно бы забывая, что братья к тому времени были уже вполне взрослыми людьми и даже младшему из них Ярополку исполнилось не меньше двадцати трёх лет. Особое возмущение владимирцев вызвало то, что Ярополк со своими советниками в первые же дни отобрал ключи от ризницы соборной церкви Пресвятой Богородицы и разграбил всё её «имение», а также отнял у неё «города и дани, что… дал церкви той блаженный князь Андрей». Это было воспринято как ограбление всего города, ибо имущество соборного храма считалось принадлежащим всей городской общине. Дошло до того, что главная владимирская святыня, чудотворная икона Божией Матери, была вывезена из Владимира в Рязань! Всё, что сделал для их города князь Андрей, шло прахом, рушилось на глазах. Кажется, только тогда владимирцы и осознали наконец, насколько обязаны убитому князю. Они явили свою «обиду» жителям Ростова и Суздаля, но те на словах, может быть, и посочувствовали им, а в действительности только радовались их унижению, твёрдо поддерживая Ростиславичей. Тогда-то владимирцы и послали в Чернигов за Михалком, обещая принять его на княжение и стоять за него насмерть:
— Ты еси старее в братьи своей («старее» в смысле династического счёта. — А. К.), пойди во Владимир. А если что замыслят на нас ростовцы и суздальцы — то как с ними Бог даст и Святая Богородица!
Михалко с братом Всеволодом и сыном Святослава Всеволодовича Черниговского Владимиром (а значит, и с черниговской подмогой) двинулся к Москве. Ярополк со своим полком выступил против дяди, стремясь не пропустить его к Владимиру. Но войска разминулись. Как узнал Ярополк, Михалко был в то время тяжело болен. Преследуя дядю по пятам, он послал весть брату: