Стояло жаркое лето, когда изограф и княжий отрок выехали из Владимира.
Оба они ехали верхами, на луке седла Мирона висела большая торба с различными принадлежностями изографного искусства. Его молодой спутник вёз с собою угольники и кисти. Выехав из города, они отправились по знакомой им обоим дороге в Киев.
Мирон, по своему обыкновению, распевал на пути духовные канты. Марина молчала; мысли её были далеко, возле горячо любимой матери, отыскать которую она решила во что бы то ни стало. Путники отъехали довольно далеко от города, когда солнце стало садиться.
Крестьяне, не тревожимые этот год междоусобицами, засеяли поля: по обеим сторонам дороги колосилась золотистая рожь.
- Где ж, дедушка, заночуем? - спросил Максим.
- Где Бог приведёт, Максимушка! Тебе лучше знать: не впервые этой дорогой едешь!..
Совсем уже стемнело, когда путники добрались до небольшого выселка, лежавшего на берегу речки. Марине почему-то вспомнилась её первая встреча со стариком нищим, это было как раз то место, где она его встретила. Какое-то предчувствие говорило ей, что она его опять увидит. И оно не обмануло девушку. Ведя коней к речке на водопой, она заметила согбенную фигуру и невольно вздрогнула.
- Здравствуй, желанная! - ласково проговорил старик нищий.
Марина изумлённо на него взглянула.
- Дивишься словам моим? - усмехнулся нищий. - Знаю я, милая, знаю ещё больше, знаю, зачем в Киев-град пробираешься! Попомни, как я тебе сказал: "Живы оба!" Так и теперь будет тебе скоро радость великая, с родимой повстречаешься… Опосля другому чуду дивиться будешь!
Изумлённая Марина хотела расспросить его, но встревоженные кони вдруг стали рваться из её рук, и в это время нищий исчез.
Вернувшись в избу, Марина нашла Мирона, ожидавшего её ужинать.
- Долгонько ты, Максимушка, коней-то поил! Темно таково стало, - обратился к ней старый изограф. - Поужинаем да и спать. Чуть свет в путь тронемся.
После ужина молодая девушка, находившаяся всё ещё под обаянием таинственных слов чудного старика, рассказала Мирону о своей встрече. Крепко задумался старый…
- Не простой это человек, Максимушка! Перст Божий виден на нём… Вещие слова прорицает!..
Помолившись перед иконой, старик крепко заснул, а девушка всё ещё сидела, раздумывая о словах старого нищего.
XXXII
Князь Андрей был прав: хотя воевать ни с кем не предвиделось, но в верной дружине появилась надобность. Недолго торжествовали новгородцы свою победу; весь удел Новгородский ещё до осады Новгорода был разорён суздальскими войсками. Крестьяне разбежались, сёла и деревни опустели, некому было возделывать землю.
Наступил голод.
Новгороду неоткуда было получать хлеба, и волей-неволей новгородцам пришлось обратиться за ним в Суздальскую область.
- Поволишь отпустить новгородцам хлеба? - спросили князя Андрея его крестьяне.
Князь не велел давать хлеба.
Заволновался Новгород… Не раз собиралось вече, но ничего не могли придумать.
- Ишь, оно дело-то какое выходит, - говорил Лука, - умирать без хлеба приходится…
- Кажись, все у нас в Новгороде имеется!
- Всего-то много, а хлеба нет…
- Эх, у мира животы и тонки, да долги…
- Сами виноваты! Не нужно было с князем суздальским в ссору идти!
- Князь и посадник у нас умные, выручат! - успокаивал Лука.
- Чего тут, дядя, выручать, коли жрать нечего!
- Одно слово, идти прямо к суздальскому князю и просить по чести!
Разговаривавшие обратились к посаднику Якуну.
- Не даст он, други, хлеба нам, пока сидит в Новгороде нелюбый ему князь! - ответил последний.
- Не погибать же Новгороду из-за князя! Коль не мог нам помочь, пусть подобру от нас уходит… Пойдёмте просить в Суздаль, пусть дадут нам князя, который им люб!
Роман Мстиславич поневоле должен был оставить Новгород. Тем временем отец его Мстислав скончался, и он поехал в Василев на его стол. Новгородцы сейчас же послали послов в Суздаль просить нового князя. Андрей знал великую нужду Новгорода в хлебе и, как опытный политик, не сразу согласился.
- Как давать-то вам князя! - насмешливо проговорил Андрей. - Опять не люб вам станет, опять прогоните!
Сознавая свою вину, новгородцы молчали.
- Теперь ведь голод заставил вас прийти ко мне, а чуть животы набьёте, опять кричать станете: "Умрём за святую Софию!"
Тяжело было слушать новгородцам насмешливые слова князя. Это хорошо понимал и сам Андрей.
- Аль дать уж вам? - вдруг смилостивился он. - Только, чур, не ссорьтесь с ним! Пошлю вам Рюрика Ростиславича, чай, знаете, поди?
Потупились новгородские послы, не люб был им предлагаемый князь: он был в числе князей, нападавших на Новгород. Кроме того, они отлично знали мстительный характер Ростиславичей и боялись.
Другого исхода не было, пришлось согласиться.
- Голод не тётка! - насмешливо проговорил Харлампий Краюга, когда вернувшееся посольство объявило на вече о выборе нового князя.
- Подкормимся - так и переменим! - сказал кто-то из новгородцев.
Ту же надежду питали и все новгородцы. По-прежнему собирались они тайно, судили и рядили о поступках своего князя и ждали только случая, чтобы сменить его.
Старик Акинфий не раз говорил на вече:
- Какого же ещё вам князя нужно? Сами своей волей правите, князь из неё не выходит, а вы все недовольны!
- Эх, дедушка! Не привык Осударь Великий Новгород в путах ходить!
- Не по душе нам князь: строптив больно! - добавил Лука.
- Жгуча крапива родится, да во щах уварится! - сказал старый гость.
Понял и Рюрик, что не усидеть ему на новгородском столе, и когда брат его Роман [69], после смерти Глеба Юрьевича, был поставлен Андреем киевским князем, он перебрался к нему на юг.
- Вот толковал, дядя, о крапиве-то! - шутил Краю-га. - Она и сама по себе и вымерзла…
Снова задумались новгородцы и обратились к Андрею за новым князем. Андрей не стал долго томить их и посадил на новгородский стол сына своего, Юрия.
- На этот раз даю вам сына в князи, не забижайте его!
Этот выбор князя пришёлся по душе новгородцам.
XXXIII
Вместе с молодым князем перебрались в Новгород Фока и Василько. Отправляя сына на княжение, Андрей обратился с наказом к сопровождавшим его дружинникам:
- Служите сыну моему, как и мне! Не давайте его в обиду новгородцам! А коли что - ко мне вы шлите весть: я с Новгородом справиться сумею!
На этот раз Новгород принял своего нового князя "с ласкою великою". Ещё далеко за городом били челом ему посадник Якун, бояре и именитые граждане.
Старик Акинфий был очень обрадован возвращением Фоки.
- Привёл Господь нам с тобой опять свидеться! - радостно приветствовал он дружинника. - То-то внучка обрадуется тебя увидеть! Ты у нас и живи.
- Аль опять меня в боковушку засадить хочешь?
- Теперь ты с князем сюда приехал, а не на разор… Гостем нашим будешь!
Фока скоро прибежал в дом Акинфия: его неудержимо тянуло повидаться с Евфимией, которая своею ласкою так скрасила его плен. Как маков цвет зарделась девушка, увидя нежданного гостя. Она с волнением смотрела на него.
- Неужто и впрямь это ты, парень? - удивлённо-радостно воскликнула наконец девушка. - Вот не чаяла тебя видеть!..
- Беседуйте, милые, промеж себя! - ласково улыбаясь, сказал старик.
Он давно заметил сближение молодых людей и радовался этому.
"Хорошая была бы парочка, если б поженить их!" - думалось Акинфию. В возвращении Фоки он видел указание свыше.
Василько тоже понравилась эта девушка, он сейчас же сказал товарищу:
- Вот для тебя и невеста!
В эту минуту далёкий образ Марины предстал перед его глазами.
"Где-то она теперь? - тоскливо подумал он. - Неужели мы для того встретились, чтобы никогда больше не увидеться?"
Оба названые брата сделались частыми гостями в доме Акинфия. Поселиться у последнего Фоке не пришлось. Дружинники помещались на княжем дворе, и князь, несмотря на просьбы Фоки, не разрешил ему жить в другом месте.
Василько особенно полюбился работник Кузьма. Кряжистый молодой дружинник давно искал себе достойного противника, последнего он нашёл в Кузьме. Частенько они боролись на просторном дворе дома, причём победа была на стороне то одного, то другого. Не всегда удавалось громадному новгородцу уложить кряжистого суздальца. При виде их борьбы загорались старческие глаза Акинфия. Вспоминал он в эту минуту, как в былое время плавал на ладьях далеко по Ильменю, с ливонцами меткой стрелой переведывался [70], охраняя свои товары, как разил мечом врагов Осударя Великого Новгорода… всё вспоминал в это время старый гость новгородский.
- Эх, - говорил он борцам, - был и у меня сынок, да сразила его стрела вражеская! Умерла с тоски и жена его, оставив малютку Евфимию на моё попечение… Недолго мне и самому жить осталось! - вздыхал старик. - На кого тогда моя сиротка останется? Нашёлся бы при жизни моей добрый молодец, друг ей по сердцу, - выдал бы я внучку за него… Тогда бы мне и умереть было легко!..
Внимательно слушал Василько слова старика и как-то раз, сидя с ним вдвоём, решился ему сказать:
- А что, дедушка Акинфий, какую думу про моего товарища Фоку ты держишь?
- Неча сказать… и лицом, и разумом вышел… Смирен больно… Да ты с чего меня пытать-то вздумал? - усмехнувшись, спросил он Василько.
Тот замялся.
- Товар, дедушка, у тебя водится, так я купца тебе нашёл!
Старик пытливо взглянул на собеседника.
- Ишь ты, парень, какой разговор завёл… Такое дело круг пальца не обведёшь… Подумать нужно!..
- Да что тут думать, дедушка! Сам, поди, видишь! - и Василько указал на оживлённо беседующих молодых людей.
Старик ничего не ответил. Истово перекрестившись на образ Спаса, он подошёл к внучке.