Громыко вручил верительные грамоты американскому президенту.
Рузвельт нетерпеливо сказал новому советскому послу:
Указ Президиума ВС СССР о назначении А.А. Громыко чрезвычайным и полномочным послом СССР в США. 21 августа 1943
[АВП РФ]
– Дайте, пожалуйста, мне вашу речь, а вот вам моя. Завтра они будут напечатаны в газетах. А теперь лучше перейдем к разговору о возможностях организации совещания руководителей США, СССР и Англии.
Речь шла о подготовке Тегеранской конференции, которая состоялась в конце 1943 года.
Громыко:
На меня произвели сильное впечатление деловой стиль и непосредственность президента. Мне они понравились. Протокол побоку, идет война, так рассуждал Рузвельт. И мне подумалось тогда, что хозяин Белого дома – не аристократ, заботящийся больше всего о том, чтобы облечь свои мысли во внешне изящную форму и тем произвести на собеседника впечатление, а человек дела, с характером, которому может позавидовать любой генерал.
В военные годы Рузвельт и Сталин постоянно переписывались.
Громыко:
При получении письма от Сталина в адрес Рузвельта в советское посольство в Вашингтоне на 16-й стрит к послу приезжал военный помощник президента генерал Эдвин Уотсон. Об этом было условлено с Рузвельтом. Все делалось срочно и архисрочно. Несрочных вопросов тогда почти не было. Получив от меня послание Сталина, генерал немедленно доставлял его президенту. На это уходило не более пятнадцати-двадцати минут, а иногда и меньше.
Однажды в беседе со мной Рузвельт в шутку заметил:
– Уотсон, наверное, не дает вам покоя своими частыми визитами?
Я ответил:
– Господин президент, мы рады этим визитам, и, кроме того, в Москве ведь проделывается то же самое, только в обратном порядке, при передаче ваших посланий Сталину.
Рузвельт отправил послом в Москву Аверелла Гарримана. Его отец, железнодорожный магнат, был одним из самых богатых людей страны. Гарриман вырос в роскоши, недоступной даже президенту.
Но его отец повторял:
Нарком иностранных дел В.М. Молотов, посол США в СССР А. Гарриман и И.В. Сталин на Ялтинской конференции. 4 февраля 1945
[ТАСС]
– Богатство – это ответственность и обязательства. Деньги должны работать на страну.
И Аверелл Гарриман пошел на государственную службу.
Он коллекционировал знаменитостей, как дети собирают почтовые марки. Коллеги замечали: когда речь заходила о Гитлере, Гарриман неизменно повторял, что никогда с ним не встречался. В его словах звучало сожаление. Так охотник сожалеет о трофее, который ушел у него из рук.
«Он всегда занимает место в первом ряду, – писал о Гарримане его коллега, британский посол в Москве сэр Арчибалд Кларк-Керр. – Он желает выглядеть важным и тем самым напоминает покойного президента Теодора Рузвельта, о котором говорили, что он всегда хотел был младенцем на крестинах, женихом на свадьбе и покойником на похоронах».
Его назначение осенью 1943 года послом в Советском Союзе встретили одобрительно. Гарримана в Москве знали, потому что он в двадцатые годы имел концессию на разработку марганцевых руд. Когда концессию закрыли, советское правительство ему все выплатило, так что он остался доволен.
В Москву Гарримана привез государственный секретарь Корделл Халл. 25 октября 1943 года госсекретаря и нового посла приняли Сталин и Молотов.
Позже нарком иностранных дел Молотов заметил:
– Выяснилось, что вы жесткий человек, с вами не просто иметь дело.
Гарриман обиженно ответил:
– Я ваш друг!
– Мы знаем, – сказал Молотов. – Это был комплимент.
Энергичный и преданный делу Гарриман занимался делами восемнадцать часов в сутки и требовал такой же преданности от подчиненных. Докладные записки и аналитические справки, по словам его коллег, посла мало интересовали. Он считал, что в Москве все решают личные отношения. Гарриман чаще других американцев встречался со Сталиным.
Гарриман вел в Москве достаточно скромный образ жизни. В его комнате установили железную печку, трубу вывели в окно. В свободное время он катался на лыжах, играл с дочкой в бридж.
7 ноября 1943 года Молотов устроил в особняке на Спиридоновке пышный прием – пришли члены правительства, советские дипломаты в только что введенных новеньких мундирах, генералы, увешанные орденами, писатели, актеры. Приемы для зарубежных гостей, которые устраивались в голодные военные годы, производили впечатление своей щедростью и роскошью.
Американский журналист восторженно сказал писателю Илье Григорьевичу Эренбургу:
– Впервые за восемь лет я чувствую себя в Москве хорошо. Вот что значит союз!
К американскому президенту в Москве относились заметно лучше, чем к британскому премьер-министру Черчиллю. В военные годы выступления Рузвельта печатались в советской прессе и комментировались самым благоприятным образом.
«Сталин чувствовал себя с президентом вполне комфортно, – вспоминал посол Аверелл Гарриман. – Сталин обращался с президентом как со старшим, всячески стараясь понять, что у него на уме. Мысли Рузвельта ему, очевидно, понравились, он относился к президенту с особым почтением и уважением».
Громыко говорил Гарри Гопкинсу:
– Все послания Сталина, которые я доставлял президенту, в том числе и через вас, проникнуты уважением не только к президенту, но и к вашей стране. Если у обоих лидеров сходные взгляды, разве уже это не говорит о многом? Конечно, Сталин не всегда получал благоприятные ответы на высказанные пожелания, даже настоятельные просьбы. Через несколько дней после нападения гитлеровской Германии советское посольство в Вашингтоне получило за подписью Сталина телеграмму, в которой он просил правительство США поставить Советскому Союзу бронированные плиты для танков. У нас в них испытывалась острая нехватка. Однако положительного ответа на эту просьбу мы не получили. В Москве и в посольстве осталось чувство горечи.
– Да, – сказал Гопкинс, – я знаю; не все, что делала администрация Рузвельта, удовлетворяло Москву. Но затем все же дело выправилось: мы поставляли и военные самолеты, и грузовые автомашины, и морские суда, и немало продовольствия.
В годы войны сотрудничали даже спецслужбы.
Американский военный атташе в Советском Союзе полковник Айвен Итон был антикоммунистом. Он фактически саботировал указания военной разведки наладить обмен реальной информацией с Советским Союзом. Его сменили.
Американская военная миссия прибыла в Москву 3 октября 1943 года и оставалась до 31 октября 1945 года. Руководил миссией генерал-майор Джон Дин, который до этого служил секретарем Объединенного комитета начальников штабов США и Великобритании. Его заместителем назначили генерала Хойта Ванденберга, который в 1946 году возглавит Центральную разведывательную группу (предшественница ЦРУ).
Большую активность проявила американская политическая разведка. 24 декабря 1943 года руководитель Управления стратегических служб Уильям Донован прилетел в Москву. Его приняли нарком иностранных дел Молотов и начальник 1-го управления Наркомата госбезопасности Павел Михайлович Фитин, который даже продиктовал американцам номер своего служебного телефона. Глава американской военной миссии генерал Дин был потрясен – это первый телефонный номер, который ему назвал советский человек.
Уильям Донован – без разрешения Белого дома, Государственного департамента и Комитета начальников штабов – подписал с Молотовым секретное соглашение о сотрудничестве. Договорились, что представительство Управления стратегических служб появится в Москве, а 1-го управления Наркомата госбезопасности – в Вашингтоне.
Молотов сказал послу Гарриману 31 декабря 1943 года:
– Наши работники также удовлетворены встречей с Донованом. Причем предложение Донована о том, чтобы обменяться представителями, будет, видимо, признано целесообразным.
Но в Вашингтоне возмутился настроенный антикоммунистически директор Федерального бюро расследований Эдгар Гувер, который к тому же был в контрах с Донованом.
10 февраля 1944 года он отправил письмо в Белый дом, доказывая, что полковник Донован открывает советским шпионам дорогу в Соединенные Штаты: «Я только что узнал от надежного источника, что Управление стратегических служб и советская тайная полиция (НКВД) достигли соглашения об обмене сотрудниками. Управление стратегических служб отправит своих людей в Москву, а НКВД откроет свое представительство в Вашингтоне… Я считаю, что это крайне опасно и нежелательно – позволить обосноваться в США русской секретной службе, которая начнет проникать в различные правительственные учреждения».
Полковник Донован пришел к президенту за одобрением соглашения о сотрудничестве. Они расположились в Комнате карт – своего рода ситуационном центре Белого дома. Донован изложил Рузвельту преимущества тесной координации с советской разведкой в борьбе с Гитлером. Возражение директора ФБР Гувера насчет появления в стране советских шпионов он отмел с порога:
– Да они уже давно здесь.
Рузвельт шпиономанией не страдал и к работе советских разведчиков в Америке относился спокойно.
Штаты легальных резидентур советской внешней разведки в Вашингтоне, Нью-Йорке и Сан-Франциско были сравнительно небольшими – человек десять (таким же аппаратом располагала военная разведка). Им помогали разведчики, действовавшие под крышей Советской закупочной комиссии и акционерного общества Амторг, штат которых составлял в общей сложности несколько тысяч человек – такие масштабы приобрела работа, связанная с американскими поставками в СССР.
Амторг учредили в Нью-Йорке еще 1 мая 1924 года в качестве частного иностранного акционерного общества для экспортно-импортных операций с Россией. До установления дипломатических отношений с Соединенными Штатами Амторг исполнял функции советского торгового представительства.
Появилась и отдельная резидентура 1-го (разведывательного) управления Наркомата военно-морского флота. Ведомство морской разведки возглавлял контр-адмирал Михаил Александрович Воронцов, который до войны служил военно-морским атташе при посольстве СССР в Германии.