Назначение Добрынина сопровождалось драматической историей. Никита Сергеевич не страдал шпиономанией, но иногда ему казалось, что где-то в аппарате засели иностранные разведчики. Читая подготовленные для него обзоры зарубежной прессы, Хрущев с удивлением видел, что американцам точно известны и состав нашей армии, и ее вооружение. Он возмущенно спросил министра обороны маршала Родиона Яковлевича Малиновского:
– Что же это такое? Может, их агенты имеются в нашем Генеральном штабе? Как противник столь быстро узнает все наши новости?
Флегматичный Родион Яковлевич пожал плечами:
– Видимо, тут заслуга американской воздушной разведки и других технических средств.
Такая же подозрительность охватила Хрущева, когда он узнал, что американское посольство в Москве выяснило имя нового советского посла в Вашингтоне раньше, чем оно было официально названо. 8 января 1962 года, рассуждая на Президиуме ЦК о внешней политике и отношениях с американцами, Хрущев вдруг озабоченно заметил, обращаясь к министру иностранных дел:
– Вообще в Министерстве иностранных дел, товарищ Громыко, надо посмотреть. Сейчас страх сталинский снят, и поослабло. Например, через кого узнал Томпсон, что мы выдвигаем послом Добрынина?
Анатолий Добрынин с апреля шестидесятого года заведовал американским отделом и был членом коллегии Министерства иностранных дел. Перед этим он успел два с половиной года поработать в Нью-Йорке заместителем генерального секретаря ООН.
– Томпсон, – продолжал Хрущев, – получил эту информацию доверительно в то время, когда это никому не было объявлено. А это такое дело, что должны единицы знать. Я и вы. Кто же еще знал кроме вас? Через кого это произошло? И мы не можем узнать. Разболтали. Томпсон говорит, что это доверительно было сказано, поэтому не могу назвать имя, чтобы русские не узнали источник, откуда я узнал. Это уже говорит о том, что есть человек, который ему доверительно говорит. Это уже измена, это уже предательство. Кроме того, я считаю, что американцы имеют кого-то в нашей разведке, потому что просачиваются некоторые материалы, довольно близкие к истине. А почему мы можем исключить, что нет таких людей в МИД?
Помощник по международным делам генерального секретаря ЦК КПСС А.М. Александров, заведующий отделом ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран К.В. Русаков, генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев и первый секретарь ЦК Коммунистической партии Белоруссии П.М. Машеров. 12–13 мая 1973
[ТАСС]
Посол СССР в США А.Ф. Добрынин и главный маршал авиации К.А. Вершинин на XXIV съезде КПСС. 30 марта – 9 апреля 1971
[РГАКФД]
Министр иностранных дел, естественно, спешил защитить свое ведомство.
– Если нужно, я могу сообщить, что мне известно, – доложил Громыко. – Насчет Добрынина. Кроме меня, когда я уходил в отпуск, знал Кузнецов и сам Добрынин, потому что с ним должны были говорить. Я удивился, потому что оба люди надежные. Было поручение выяснить Семичастному. Я спрашивал Семичастного. Он говорит, что, видимо, кто-то из журналистов на приеме сказал. Я говорил с Добрыниным. Он говорит так: на другой день после заседания Секретариата ЦК мне звонят из Комитета по культурным связям – товарищ Жуков – и поздравляют. Добрынин говорит – я ничего не знаю. А потом Романовский узнал, видимо, он был на заседании Секретариата ЦК.
Упомянутый министром Владимир Ефимович Семичастный служил председателем КГБ. Сергей Каллистратович Романовский – заместителем председателя Государственного комитета по культурным связям с зарубежными странами.
– Сведения просочились до заседания Секретариата, – напомнил Леонид Федорович Ильичев, секретарь ЦК по идеологии.
– Томпсон сказал, что его информирует надежный источник, – уточнил Козлов, – и просил не разглашать. Если положим, что кто-то из Секретариата ЦК? Но здесь не может быть такой человек, который постоянно связан с Томпсоном и его информировал. Это исключается, значит, это предположение неправильно.
– Сведения просочились до заседания Секретариата, а не после, – стоял на своем Ильичев.
– Томпсон своим сказал – вы заранее не объявляйте, так как источник разоблачите. Значит, источник, скорее, в МИДе, – продолжал собственное расследование Козлов.
– Мне Добрынин назвал Романовского, – упрямо отстаивал непричастность своего ведомства министр иностранных дел Громыко, – мне, говорит, из комитета позвонили.
– Это очень показательно, – раздраженно заметил Хрущев. – Это надо Жукова спросить, откуда он знает. Информация может быть и от Жукова.
Георгий Жуков, работавший в «Правде», при Хрущеве возглавил Государственный комитет по культурным связям с зарубежными странами.
– Там есть американские агенты, – мрачно заметил Ильичев, – которые в Америке работали.
– Не надо отгораживаться, что это в МИД, – стоял на своем Никита Сергеевич, – там и смотрите. Я бы считал, что надо сейчас придумать какую-то провокацию, разработать и испытать ряд людей на этой провокации. Взять и подбросить какую-то мысль тому агенту, на которого мы думаем, а он проинформирует. Одним словом, надо поработать. Это уже вопрос разведки, контрразведки.
Посол СССР в США А.Ф. Добрынин и президент США Р. Никсон в Розовом саду Белого дома. 1970-е
[РГАКФД]
Но, к чести Хрущева, такие вспышки шпиономании случались у него редко. Трудное продовольственное положение в стране беспокоило Никиту Сергеевича больше, чем американская агентура.
А новый советский посол отправился за океан. Долетел до Нью-Йорка. Там сел на поезд до Вашингтона. Анатолий Федорович Добрынин оказался в одном вагоне с главным шпионом страны – руководителем Центрального разведывательного управления Алленом Даллесом, который не только вошел в историю, но и запечатлен советским кинематографом. «Когда мы выходили из вагона в Вашингтоне, – не без удовольствия вспоминал Добрынин, – нас встречала большая группа корреспондентов. Я думал, что встречают Даллеса. Судя по всему, так думал и сам Даллес. Оказалось, однако, что встречали не его, а нового посла СССР в США. Даллес был заметно разочарован».
Анатолий Добрынин поставил рекорд: проработал послом в Вашингтоне почти четверть века – при нем сменились шесть президентов Соединенных Штатов.
Ботинок как орудие внешней политики
Совместную с Хрущевым поездку на сессию Генеральной Ассамблеи ООН осенью 1960 года Андрей Андреевич Громыко запомнил на всю жизнь. Обычно руководители государств, оказавшись в ООН, быстро начинают скучать. Но Хрущев полностью отдался новому для него делу. Он словно вернулся в годы своей юности, когда сражался на митингах с противниками генеральной линии партии.
В первый раз Хрущев стал скандалить, когда выступал генеральный секретарь ООН Даг Хаммаршельд, которого в Москве сильно не любили. Никита Сергеевич стучал кулаками и призвал к себе на помощь соседей:
– Громыко, дипломаты, поддерживайте.
Министр и его подчиненные постукивали осторожнее и опасливее. Хрущев повернулся к соседям – украинской делегации во главе с первым секретарем республиканского ЦК Николаем Викторовичем Подгорным. Тот с удовольствием поддержал Хрущева.
Но в тот раз необычный демарш советского руководителя особого впечатления не произвел. А Никита Сергеевич вошел во вкус. Когда представитель Филиппин заговорил о том, что Советский Союз аннексировал Прибалтику и подавил народное восстание в Венгрии, Хрущев, как положено, поднял руку, чтобы попросить у председательствующего слово по порядку ведения. Но председательствующий, видимо, его не видел.
Первый секретарь ЦК КПСС Н.С. Хрущев во время выступления на утреннем заседании XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке. 12 октября 1960
[ТАСС]
Хрущев разозлился. Никита Сергеевич, вспоминал его переводчик Виктор Суходрев, пытался топать ногами, но на полу лежал ковер. Тогда стал стучать кулаками. Отчаянно барабанил и сидевший рядом с ним министр иностранных дел Громыко. Потом Андрей Андреевич рассказывал, что он этого не делал и, напротив, пытался успокоить Хрущева. Но на сохранившихся хроникальных кадрах видно, что министр старался не отставать от первого секретаря ЦК.
А на следующий день Хрущев, сняв с ноги полуботинок, стал стучать им. Впоследствии Никита Сергеевич объяснял это по-разному. Но сразу после этой истории высказался откровенно: он так молотил кулаками, что у него часы остановились. И это его совсем разозлило:
– Вот, думаю, черт возьми, еще и часы свои сломал из-за этого капиталистического холуя. И так мне обидно стало, что я снял ботинок и стал им стучать.
Громыко вспоминал, что произошло это во время выступления британского премьер-министра Гарольда Макмиллана: «В той части речи, где Макмиллан употребил особенно резкие слова по адресу Советского Союза и его друзей, Хрущев нагнулся, снял с ноги ботинок и стал с силой стучать им по столу, за которым сидел. А так как перед ним никаких бумаг не было, то звук от удара ботинка по дереву получался основательный и разносился по всему залу. Это был уникальный случай в истории ООН. Надо отдать должное Макмиллану. Он не приостановился, а продолжал зачитывать свою заготовленную заранее речь, делая вид, что ничего особенного не произошло. А в это время зал Генеральной Ассамблеи замер, наблюдая эту в высшей степени оригинальную и напряженную сцену».
Впоследствии Громыко напишет, что эпизод, когда Хрущев стучал ботинком, – позор. Но сам он в тот момент был готов идти с хозяином до конца. Хотя губы у него побелели – подобного скандала Организация Объединенных Наций еще не знала.
К Никите Сергеевичу бросился генерал Николай Степанович Захаров, начальник 9-го управления (охрана высшего руководства страны) Комитета госбезопасности, он не на шутку опасался за своего подопечного. Генерал Захаров проводил Хрущева.
Почему Никита Сергеевич оказался в Нью-Йорке вместе с Громыко, которому по должности полагалось участвовать в работе Генеральной Ассамблеи ООН?