– Если разразится война, она будет тотальной. Мы будем вести войну на уничтожение Израиля. Мы готовы к этой войне и уверены в победе.
Председатель Организации освобождения Палестины Ахмед Шукейри заявил, что когда арабы разгромят Израиль, то уцелевшим евреям позволят вернуться в те страны, откуда они приехали. И с ухмылкой садиста добавил:
– Но мне кажется, что никто не уцелеет.
Израильский министр иностранных дел Абба Эбан прилетел в Вашингтон. Но министр обороны Соединенных Штатов Роберт Макнамара дал понять, что не желает втягиваться в арабо-израильский конфликт. Он был полностью поглощен вьетнамской войной, которая так дорого обошлась стране и сломала его блистательную карьеру. Израильского министра приняли в Белом доме. Президент Линдон Джонсон вспоминал: «Очень медленно я сказал израильскому министру: “Израиль не останется в одиночестве, если только не пожелает действовать в одиночку”. Министр молчал, и я повторил эту фразу еще раз».
Американский президент объявил, что вводит эмбарго на поставки всех видов оружия в страны Ближнего Востока. Фактически это было направлено против Израиля. Египет и Сирия получали советское оружие. Министр иностранных дел Израиля вернулся домой с разочаровывающими новостями:
– Мы увидели мир, разделившийся на тех, кто жаждал уничтожить нас, и тех, кто не собирался и пальцем пошевелить ради нас.
Ближний Восток двигался к войне.
22 мая президент Насер заявил, что закрывает Тиранский пролив для судов, идущих в Израиль и из Израиля. Тиранский пролив – единственный выход в Красное море из Акабского залива, где находится важнейший израильский порт Эйлат. Государство, практически лишенное природных ископаемых, нуждалось в импорте важнейших товаров и энергоносителей. Закрытие пролива восприняли в Израиле как фактическое объявление войны.
23 мая премьер-министр Леви Эшкол заявил, что попытки помешать проходу израильских судов будут рассматриваться как акт агрессии. Насер сказал советскому послу: «Израиль грозил всегда, что в случае закрытия проливов он развяжет войну. Если Израиль прибегнет к военной силе, Объединенная Арабская Республика ответит на это всеми имеющимися средствами». На следующий день Египет заявил, что приступает к минированию вод в Акабском заливе и приводит в боевую готовность флот и авиацию.
Нефть в Израиль доставляли суда под либерийским флагом. Президент Либерии уведомил Насера, что его суда больше не будут возить нефть еврейскому государству.
Руководители Израиля казались Насеру людьми нерешительными: они все время что-то обсуждали, советовались с депутатами, прислушивались к мнению общественности и прессы. Нет, они не рискнут начать войну… В такой выигрышной ситуации, наверное, думал Насер, можно добиться многого из того, что прежде казалось невозможным.
А в Москве происходили большие перемены. Став руководителем партии, Леонид Ильич Брежнев вынужден был считаться с мнением других влиятельных членов политбюро. Среди тех, кто не входил в брежневскую команду, выделялся секретарь ЦК Александр Николаевич Шелепин, бывший руководитель комсомола и бывший председатель КГБ, моложе и энергичнее Брежнева. Вокруг него группировались недавние выходцы из комсомола, которые заняли видные посты в органах госбезопасности, внутренних дел, аппарате ЦК, идеологических учреждениях. Они отзывались о Леониде Ильиче пренебрежительно и говорили, что страну должен возглавить Шелепин.
Брежнев начал постепенно избавляться от возможных соперников, от тех, кто с ним спорил, кто на политбюро высказывал иную точку зрения. Ближайшим соратником Шелепина являлся молодой председатель Комитета госбезопасности генерал-полковник Владимир Ефимович Семичастный.
Леонид Ильич опасался самостоятельного и решительного Семичастного с его широкими связями среди бывших комсомольцев и искал повод сменить руководителя КГБ. Когда в марте 1967 года находившаяся в Индии дочь Сталина, Светлана Иосифовна Аллилуева, попросила в американском посольстве политического убежища, повод нашелся.
На заседании политбюро 18 мая 1967 года Брежнев неожиданно обвинил Семичастного в ошибках и освободил от должности. Он даже не решился оставить Семичастного в Москве, сослал его в Киев.
Брежнев опирался на поддержку мощного украинского клана в политбюро, лидерами которого были председатель Президиума Верховного Совета СССР Николай Викторович Подгорный и киевский руководитель Петр Ефимович Шелест. Они придерживались крайне жесткой линии во внешней политике, считали необходимым поддержать арабских друзей, чтобы те разобрались с Израилем.
Сам Брежнев предпочитал осторожную и выдержанную линию. Но он еще несколько опасался международных дел, чувствовал себя не слишком уверенно, во внешнеполитических вопросах прислушивался к мнению других, более самоуверенных и нахрапистых членов политбюро, которые и определяли советскую политику на Ближнем Востоке в решающие дни 1967 года.
Новым председателем КГБ утвердили секретаря ЦК Юрия Владимировича Андропова. Назначение стало для Андропова не очень приятным сюрпризом. В те годы переход из секретарей ЦК в председатели КГБ рассматривалось, скорее, как понижение. Ближним Востоком Андропов прежде не занимался, он служил послом в Венгрии, потом секретарем ЦК по социалистическим странам.
В Москве был один человек, который мог точно оценить положение дел на Ближнем Востоке. Министр иностранных дел Андрей Андреевич Громыко. Но одна из главных трудностей Громыко состояла в том, что члены политбюро либо совсем ничего не понимали в мировых делах, либо верили в какие-то мифы. Не будучи членом политбюро, он не решался спорить со старшими по партийному званию.
К тому же Андрея Андреевича профессионально интересовали только Соединенные Штаты, крупные европейские страны и Организация Объединенных Наций. К государствам «третьего мира» у него сердце не лежало. Он не считал их серьезными партнерами. «Громыко, – вспоминал профессор, доктор исторических наук Евгений Дмитриевич Пырлин, в ту пору один из руководителей отдела Ближнего Востока Министерства иностранных дел, – всегда с определенной осторожностью относился к ближневосточным проблемам и не стремился глубоко в них “погружаться”».
А Насер с каждым днем вел себя все агрессивнее. Возможно, уже не мог остановиться. Возможно, вынужден был учитывать позицию второго человека в стране: главнокомандующий вооруженными силами маршал Хаким Абд аль-Амер выступал за военные действия. Насер не мог позволить себе более миролюбивую позицию, иначе Амер оказался бы бóльшим патриотом и претендовал бы на первые роли в государстве. Зато после войны Насер именно маршала Амера сделает козлом отпущения и заставит заплатить за военную катастрофу своей жизнью…
Беседуя с советским послом, израильский министр иностранных дел Абба Эбан твердо сказал: «Израиль ни в коем случае не хотел бы военного столкновения с Египтом». Он высказался за взаимную «деэскалацию», то есть предлагал политическими мерами решить возникшие проблемы. Фактически израильский министр просил советскую дипломатию сыграть роль посредника: передайте Насеру, что мы не хотим воевать и готовы предпринять шаги, которые снимут напряженность. Но Громыко не стал рекомендовать Насеру наладить диалог с Израилем через посредников и тем самым избежать вооруженного конфликта.
27 мая премьер-министр Израиля Леви Эшкол сказал советскому послу, что хотел бы приехать в Москву и обсудить ситуацию на Ближнем Востоке. Он намеревался объяснить советским руководителям, что Израиль заинтересован в мирном урегулировании возникших проблем.
В те дни телеграммы от послов в странах Ближнего Востока расшифровывались вне всякой очереди и шли, как говорят в Министерстве иностранных дел, по большой разметке, то есть отправлялись членам политбюро. Телеграмма посла не должна была превышать четырех страниц. Документы большего объема разрешалось посылать только по особым поводам, иначе существовал риск нарваться на выговор.
В Москве решили принять Леви Эшкола, если президент Египта и сирийское руководство не возражают. Насер не возражал. Но премьер-министр Сирии Зуэйн и находившийся в Москве сирийский президент аль-Атаси попросили ни в коем случае не принимать израильтянина, предупредив, что его приезд вызовет в арабском мире недоверие к политике Советского Союза. Москва не стала огорчать сирийских друзей.
Таким образом, советское руководство нисколько не помогло арабским друзьям в трудную минуту. Напротив, благословило их на пути к военной катастрофе. Правда, в самые последние дни в Москве забеспокоились: а вдруг и в самом деле война начнется? Попытались надавить на Израиль. Громыко просил у политбюро санкции, чтобы сделать грозное представление послу Израиля в Москве.
2 июня министр иностранных дел принял израильского посла Катриэля Каца и пригрозил ему – военные действия могут погубить еврейское государство: «Если правительство Израиля решило бы взять на себя ответственность за развязывание военного конфликта, то оно должно было бы заплатить полной мерой за последствия такого шага».
Арабские лидеры перестарались: они так демонстративно проводили мобилизацию, перебрасывали войска к границе, так уверенно обещали уничтожить Израиль и сбросить всех евреев в море, что израильтяне им поверили. Считая, что лучшая оборона – это нападение, израильтяне нанесли удар первыми.
Накануне шестидневной войны израильский Генеральный штаб невысоко оценивал боевые возможности арабских стран, но и сам не ожидал такой быстрой победы над многочисленными противниками.
6 июня заместитель Громыко Владимир Семенов записал в дневнике:
Вчера утром разразилась война между Израилем и ОАР.
Все переменилось. Сирийский министр иностранных дел из рычащего льва стал напуганной собачкой. Президент Насер утратил почти все, чего он добивался, объединив под знаменем решения палестинской проблемы почти всех арабов… Бои продолжаются, но поражение арабов, их новое историческое унижение несомненно.