Первый секретарь столичного горкома говорил о том, что очевидное превосходство израильской авиации над египетской ставит вопрос о надежности противовоздушной и противоракетной обороны Москвы. Достаточно ли защищена наша столица от авиации и ракет возможного противника?
– Настало время на одном из пленумов заслушать доклад о состоянии обороны страны, – предложил Егорычев. – Меня, например, как члена военного совета Московского округа ПВО, весьма беспокоит, что противовоздушная оборона столицы недостаточно надежна. Существующая система все более морально стареет, модернизация ее должного эффекта уже не дает, создание же новой системы ПВО столицы слишком затягивается.
Пока Егорычев выступал, стояла гробовая тишина. После выступления зал проводил его аплодисментами. Никто и представить себе не мог, что так резко и свободно московский секретарь выступал по собственной инициативе. Все были уверены, что речь одобрена Брежневым:
– Какое блестящее выступление! Какая смелость в постановке вопроса! Какая глубина мысли!
Егорычеву вечером звонили домой, поздравляли. Когда он пришел на заседание пленума на следующий день, то почувствовал, что отношение к нему переменилось. Членов ЦК обрабатывали всю ночь. «Из моих слов о волевых решениях, которые нанесли немалый ущерб вооруженным силам, Брежнев и Устинов поняли, что эта критика в их адрес, – вспоминал Егорычев. – Секретарь ЦК Дмитрий Федорович Устинов принял упоминание о “не в меру ретивых исполнителях” идей Хрущева о вооружениях на свой счет. И он был недалек от истины. Его фамилия была в моем выступлении. Но в последний момент я ее убрал. Подумал, и так ясно, о ком идет речь. Позже мне один из министров оборонной отрасли рассказал, что после моего выступления их всех собрал Устинов. Дмитрий Федорович, говорил он, от злости просто на стенку бросался. Кричал: “Мы этого Егорычева в пыль сотрем”».
Устинов, человек властный и амбициозный, не терпел вмешательства в свои дела. И уже давно никто не смел сомневаться в его действиях. А тут не только Егорычев, но и другие позволили себе высказываться о состоянии дел в военной промышленности.
Критически оценил советскую политику на Ближнем Востоке (то есть работу Громыко), действия Министерства обороны и военной разведки первый секретарь Ленинградского обкома Василий Сергеевич Толстиков:
– Мы оказываем многим странам помощь оружием, причем в ряде случаев безвозмездно. Но невольно встает вопрос – всегда ли хорошо используется эта помощь? Если судить по тому, как использовали наше оружие арабы, то можно прямо сказать, что плохо. Обидно, что тысячи подготовленных в наших академиях и училищах офицеров для армий арабских стран оказались неспособными к отражению агрессии и правильному использованию оружия. Обидно, конечно, и то, что имеющие боевой опыт наши офицеры и генералы, находящиеся многие годы в арабских странах, не могли как-то повлиять на ход событий и вовремя проинформировать политбюро о действительном положении дел в армиях арабских стран. Видимо, плохо работает Главное разведывательное управление.
Свое недовольство руководству военно-промышленного комплекса высказал и первый секретарь Челябинского обкома Николай Николаевич Родионов:
– На Урале в значительной степени утрачены навыки производства броневой защиты танков, не ведутся в необходимых размерах опытно-исследовательские работы по совершенствованию марок и технологии производства броневой стали… Надо приостановить катастрофическую текучесть кадров с оборонных заводов. Где уж тут говорить о сохранении секретности и высокой мобилизационной готовности. Не знаю, как в других местах, но у нас в Челябинской области самые плохие жилищные условия, больше всего бараков осталось на заводах Министерства оборонной промышленности.
Обиженный Дмитрий Федорович Устинов бросился к Брежневу. Леониду Ильичу втолковывали, что Егорычев лезет не в свои дела и вообще сознательно подрывает авторитет генерального секретаря, который является председателем Совета обороны и Верховным главнокомандующим. Может быть, этот Егорычев сам рассчитывает стать генеральным секретарем?
Кадровые последствия не заставят себя ждать. Все критически высказавшиеся перейдут в подчинение Громыко. Василий Толстиков вскоре будет отправлен послом в Китай, оттуда в Голландию – и на пенсию. Николая Родионова тоже уберут с партийной работы, переведут к Громыко в Министерство иностранных дел, потом отправят послом в Югославию.
Выступление Егорычева вовсе не было направлено против Брежнева. Напротив, он рассчитывал на поддержку генерального секретаря. Но он посмел вторгнуться в военную сферу, которая являлась монополией Брежнева. Предложение обсудить на пленуме военные и внешнеполитические дела, закрытые даже для членов ЦК, истолковали как недоверие Брежневу, как стремление потребовать от него отчета. Внешняя и военная политика – прерогатива генерального секретаря. Остальные должны слушать и выполнять.
Поздно вечером доверенные секретари из «группы быстрого реагирования» получили указание дать отпор Егорычеву. Утром слово взял кандидат в члены политбюро, первый секретарь ЦК компартии Узбекистана Шараф Рашидович Рашидов.
Рашидов не был так уж близок к Брежневу. Леонид Ильич, скажем, не приглашал его к себе домой. Зато в окружении генерального секретаря Шарафа Рашидовича привечали. Никто не умел делать подарки лучше Рашидова, который знал вкусы и пристрастия московских начальников. Он не мелочился. Не просил встречной услуги за только что оказанную любезность. Он полагал важным повсюду иметь друзей. Рашидов охотно откликнулся на просьбу одернуть московского секретаря. С укором сказал Егорычеву:
– Николай Григорьевич, противовоздушная оборона столицы начинается не в Москве, она начинается в Ташкенте. Состояние армии, ПВО на высоком уровне. Правда, мы не все знаем, но то, что мы знаем, говорит о том, что партия и правительство сделали все, чтобы и наша страна, и наш народ стали непобедимыми.
«Я сидел и думал, – вспоминал Егорычев, – когда в сорок первом враг оказался у порога столицы, то вся полнота ответственности за оборону Москвы легла на плечи москвичей. Конечно, нам помогала вся страна, но ведь это я со своими товарищами, а не Рашидов, сидели в окопчике у моста через канал с гранатами и бутылками, ожидая немецкие танки».
Шарафу Рашидову вторил кандидат в члены политбюро, первый секретарь ЦК компартии Грузии Василий Павлович Мжаванадзе:
– Я немного знаком с положением дел обороны страны, в том числе и противовоздушной обороны Москвы… Если бы я ничего не знал, я чувствовал бы себя очень плохо, очень неловко, услышав о таком положении дел с противовоздушной обороной Москвы. То, о чем говорил тов. Егорычев, я не все знаю, но я знаю, что противовоздушная оборона Москвы осуществляется не только непосредственно под Москвой, а далеко от Москвы, начиная прямо от границ СССР…
Армейский политработник Василий Мжаванадзе стал руководителем Грузии, когда после смерти Сталина и ареста Берии подыскивали первого секретаря, не связанного с прежним руководством республики. Василий Павлович ощущал себя полным хозяином в Грузии, что создало благодатную почву для массовой коррупции в республиканском аппарате. Ходили слухи, будто и семья первого секретаря не осталась в стороне от этого плодотворного для чиновников занятия. Выполнив поручение Брежнева, Мжаванадзе продлил свое пребывание на партийном Олимпе.
Молодой первый секретарь Горьковского обкома Константин Федорович Катушев, чья карьера еще только начиналась, выступил жестко. Он осудил уже самого Егорычева:
– Мне непонятен тон выступления тов. Егорычева, когда он говорил о противовоздушной обороне Москвы. Я думаю, что он совершенно не прав. Я знаю, что оружие, установленное и в нашей области, и в других соседних областях, которые являются ближними подступами обороны Москвы, является весьма совершенным, с большими возможностями и находится в надежных, опытных руках, способных отразить любые попытки нападения.
Катушев вскоре получит большое повышение – на следующий год его переведут в Москву, он станет самым молодым секретарем ЦК.
А вот еще один мобилизованный на борьбу с Егорычевым – первый секретарь Краснодарского крайкома Григорий Сергеевич Золотухин – просто сказал, что незачем членам ЦК лезть в такие серьезные вопросы:
– Мне кажется, что ставить вопрос о том, чтобы широко обсуждать состояние наших Вооруженных Сил на пленуме ЦК, видимо, совершенно нецелесообразно, потому что это высшие наши интересы. Они, конечно, секретные. И чем меньше людей будет знать эти секреты, тем лучше для самих секретов.
Григорий Золотухин когда-то потряс видавшего виды Хрущева. Вернувшись из поездки по стране, Никита Сергеевич, пораженный увиденным и услышанным, рассказывал на Президиуме ЦК:
– Вот Золотухин все хотел, чтобы его пороли, чтобы сняли штаны и пороли. Все виноватым себя признавал и приговаривал: да, товарищ Хрущев, надо штаны снять и меня выпороть. Он это три раза повторил. Я уже не вытерпел и сказал ему: «Что это вы все штаны хотите снять и зад нам показать? Вы думаете доставить нам удовольствие?» Какой это секретарь?
Золотухин тоже получит повышение. Его переведут в Москву и назначат министром хлебозаготовок.
– Хотел этого или не хотел бы этого товарищ Егорычев, он бросил тень на оборону, на наши славные вооруженные силы, – подвел итог Брежнев. – В отрыве от жизни, видимо, и состоит политическая ошибка товарища Егорычева, которая и привела его к тому, что он легко начал говорить об обороне страны. Я не буду, товарищи, развивать этой темы.
После пленума Леонид Ильич обзвонил членов политбюро:
– Московская городская партийная организация нуждается в укреплении, и Егорычева стоило бы заменить. Я предложил Гришина. Все согласились…
Виктор Васильевич Гришин был старше Егорычева, искушеннее и потому занимал эту должность восемнадцать с половиной лет. Гришин поставил своей задачей ничем не огорчать генерального секретаря.