Министр запретил рассылать телеграмму.
Евгений Пырлин:
Более чем через десять лет я познакомился с автором телеграммы, высокоинтеллигентным, обаятельным, скрупулезным до педантизма в отношении проверки фактической стороны любой информации Федором Ивановичем Бугаенко.
Он посетовал, что после возвращения в Москву из Триполи не смог найти концов своей шифровки, которая во многом предвосхитила египетские события начала семидесятых годов. Я рассказал ему, как было дело. Заслуженный, прошедший войну полковник был буквально потрясен и долго не мог прийти в себя от обиды.
Военный разведчик оказался прав. После смерти Насера президентом Египта стал Анвар аль-Садат. Он отослал домой всех советских военных советников, в октябре 1973 года попытался взять реванш в войне с Израилем, а затем подписал мир с еврейским государством…
Трудность для Громыко представляли его отношения с главой правительства, который все еще полагал, что должен руководить внешней политикой.
Косыгин взялся исполнить почти невыполнимую миссию – договориться в 1969 году с китайцами после боев на острове Даманском, который пытались захватить подразделения Народно-освободительной армии Китая.
Алексей Николаевич полагал, что обойдется без Громыко. Но в конце марта Косыгин позвонил в советское посольство в Пекине. Трубку снял советник-посланник Алексей Иванович Елизаветин, который прежде был первым секретарем Ставропольского (Тольяттинского) горкома в Самарской области. Несколько расстроенный Косыгин сказал:
– Я имею поручение политбюро переговорить лично с товарищами Мао Цзэдуном или Чжоу Эньлаем. Мы пытались связаться с ними по аппарату ВЧ-связи, но на телефонной станции в Пекине сидит какой-то хам, отвечает грубо и отказывается соединять меня с ними. Чем может помочь посольство?
Елизаветин объяснил, что теперь связаться с китайскими руководителями без предварительной договоренности с Министерством иностранных дел едва ли возможно. Посольство попросило устроить разговор. Китайский чиновник высокомерно ответил:
– Никакого разговора по телефону быть не может. Если у советской стороны есть что сказать китайскому руководству, то это следует сделать по дипломатическим каналам.
Заместитель председателя СМ СССР Н.А. Тихонов и глава правительственной делегации Демократической Республики Вьетнам, заместитель премьер-министра ДРВ Нгуен Кон во время встречи вьетнамской делегации на Шереметьевском аэродроме. 7 октября 1970
[ТАСС]
Это был невежливый отказ, о чем Елизаветин доложил Косыгину по телефону в сдержанных выражениях, исходя из того, что переговоры по ВЧ-связи китайцы, естественно, прослушивают.
Предыдущая встреча произошла четырьмя годами ранее. В феврале 1965 года Косыгин поехал в Северный Вьетнам, чтобы сообщить вьетнамцам, что они получат массированную военную помощь для противостояния американцам. На обратном пути из Ханоя он сделал остановку в Пекине. Тогда еще китайцы не отказывали главе советского правительства во встрече. Косыгин беседовал с Мао Цзэдуном. Безуспешно пытался уговорить его снизить накал полемики между двумя странами и даже приглашал в Москву. Мао отказался:
– Я устал, не всегда принимаю участие в заседаниях политбюро и, видимо, скоро умру…
Первая удобная возможность поговорить с китайцами возникла во время похорон вьетнамского лидера Хо Ши Мина в сентябре 1969 года. В Ханой прилетели и Косыгин, и глава китайского правительства Чжоу Эньлай. Советские дипломаты предложили китайцам организовать встречу, вспоминал Валерий Васильевич Цыбуков, сотрудник секретариата Громыко и будущий начальник управления кадров МИД. Китайцы долго не отвечали. Косыгин полетел домой. Когда он уже сделал промежуточную посадку в Ташкенте, Пекин сообщил, что Чжоу готов встретиться.
Председатель Совета министров СССР А.Н. Косыгин и председатель Революционного совета АНДР Хуари Бумедьен во время встречи с рабочими металлургического завода в Эль-Хаджаре. Октябрь 1971
[РГАКФД]
В политбюро считали, что Косыгину не к лицу поворачивать назад. Но хитроумный Громыко нашел выход. Косыгин из Ташкента все-таки полетит в Пекин, но в официальном сообщении будет сказано, что он сделал остановку в китайской столице по пути домой. Так и сделали. Беседа в пекинском аэропорту позволила понизить уровень напряженности между двумя странами.
Когда в сентябре 1970 года умер египетский президент Гамаль Абд аль-Насер, на похороны в Каир прилетел Косыгин. Громыко отправил с ним своих дипломатов. Глава правительства сказал сопровождавшему его Борису Леонидовичу Колоколову, будущему заместителю министра иностранных дел России, руководившему тогда протокольным отделом МИД:
– Надо сегодня же посетить вдову.
Египетские дипломаты обещали это устроить:
– Встреча состоится завтра утром, ориентировочно в одиннадцать часов.
На следующее утро Косыгин попросил переводчика прочитать ему заголовки египетских газет. Выяснилось, что накануне руководители Алжира (Хуари Бумедьен) и Судана (Джафар Мохаммад Нимейри) уже побывали на вилле покойного Насера.
– А почему мы не посетили вчера семью Насера? – потребовал Косыгин Колоколова к ответу.
Один из наших дипломатов подсказал:
– В газете написано, что они посетили семью как братья.
Колоколов повторил эту фразу.
– А мы кто? – возмутился Косыгин. – Мы разве не братья арабам? Вы понимаете важность всего происходящего?
Воцарилась тишина.
– Вы понимаете политическую несостоятельность вашей акции? – продолжал Косыгин распекать подчиненных Громыко.
После этих слов все присутствующие предпочли исчезнуть. Остались только начальник Генерального штаба маршал Матвей Васильевич Захаров и помощник Косыгина Борис Терентьевич Бацанов.
– Я вам не могу доверять такое большое дело, – жестко заключил Косыгин. – Вам не следует заниматься больше протоколом.
Борис Колоколов вихрем вылетел из резиденции и помчался к египтянам. Оказалось, Косыгин напрасно гневался. Президентов Алжира и Судана принял сын покойного Насера. Вдова накануне ни с кем не могла разговаривать. Утром она пришла в себя и, как обещала, встретилась с Косыгиным. Алексей Николаевич не счел нужным выразить сожаление по поводу неоправданной вспышки гнева.
Громыко все это было крайне неприятно. Косыгин отдавать иностранные дела не хотел. Возмущался, если внешнеполитические вопросы обсуждали без него. Брежнева это постепенно стало раздражать. Он рассказывал своему окружению, как Косыгин поехал в Англию, позвонил оттуда:
– Ты знаешь, Леня, меня принимает сама королева, в старинном замке, который был заколочен много десятилетий, а теперь ради меня его открыли…
Брежнев покачал головой:
– Я ему говорю: «Алексей, приедешь – расскажешь». И положил трубку. Вот политик!
Громыко твердо встал на сторону Брежнева, вовлекая его в международные дела и отталкивая других. Министр доказывал, что все важные переговоры должен вести не глава правительства, а генеральный секретарь ЦК КПСС. Что касается протокола, то об этом можно договориться.
После ХХIV съезда партии, прошедшего в 1971 году, советские послы стали объяснять в странах пребывания, что все послания в Москву следует адресовать не Косыгину, а Брежневу.
Анатолий Сергеевич Черняев, в те годы заместитель заведующего международным отделом ЦК, оказавшись в кабинете Брежнева, стал свидетелем телефонного разговора генсека с Косыгиным. Леонид Ильич разговаривал, не снимая трубку, используя систему громкой связи, и присутствовавшие слышали весь разговор. Косыгин заговорил о предстоящем визите американского президента Ричарда Никсона в Москву:
– Посмотри, как Никсон обнаглел. Бомбит и бомбит Вьетнам. Сволочь. Слушай, Лень, а может быть, нам его визит отложить?
– Ну что ты!
– А что?! Бомба будет что надо!
– Бомба-то бомба, да кого она больше заденет?
– Да, пожалуй. Но надо ему написать, что ли.
– Да, кажется, у меня лежит какое-то письмо от Никсона. Я еще на него не ответил. Вот и воспользуюсь.
Брежнев тут же связался с Громыко:
– Ты знаешь, Косыгин предложил Никсона отложить. Бомба, говорит, будет.
– Да он что?! – Громыко, по словам Черняева, остолбенел, даже не сразу нашелся что ответить. Потом министр иностранных дел произнес целый монолог по поводу того, что «у этого Косыгина двадцать мнений на каждый день».
– Ну ладно, ладно, – сказал Брежнев. – Обговорим все на политбюро.
Позиция Громыко по внешнеполитическим вопросам была для Брежнева важнее мнения главы правительства.
Много лет проработавший в Министерстве иностранных дел Борис Дмитриевич Пядышев вспоминал (Международная жизнь. 2008. № 7), как со Смоленской площади его взяли на Старую площадь, в аппарат ЦК – в отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями соцстран, которым еще недавно руководил Юрий Андропов. Это было серьезное повышение, но Пядышев в ЦК поразился «строгостью и консерватизмом атмосферы»: «В МИД взаимоотношения сотрудников были куда более демократичными».
А Борису Пядышеву сделали еще более лестное предложение – поработать помощником по международным делам у председателя Совета министров СССР Алексея Николаевича Косыгина. Серьезный пост, с перспективой. Но в правительстве Пядышев трудился совсем недолго.
К нему заглянул Борис Бацанов, который стал начальником секретариата председателя Совета министров:
– Борис, дорогой, крепись. Удача часто ходит рука об руку с испытанием.
Пядышев:
Философский заход Бориса Терентьевича, который обычно лишних слов не тратил и не любил ненужных рассуждений, сразу же с небес спустил меня на землю. Я понял, что последует что-то серьезное.
Борис Терентьевич продолжал:
– К сожалению, из, как говорится, компетентных органов нам сообщили, что при оформлении тебя на должность помощника председателя Совета министров не были выполнены все необходимые требования, и решение Инстанции о назначении на должность п