В результате успешной работы восточногерманской разведки новым канцлером стал Гельмут Шмидт, занявший куда более жесткую позицию в отношении Советского Союза и ГДР. В годы Второй мировой обер-лейтенант вермахта Шмидт воевал на восточном фронте. Его танковая дивизия пыталась взять Ленинград. Ему повезло, он остался жив. В августе 1945 года его отпустили из британского лагеря для военнопленных. Ему было двадцать шесть лет, из них восемь он прослужил в вермахте.
Гельмут Шмидт назвал Советский Союз «Верхней Вольтой, вооруженной ракетами», подчеркивая индустриальную отсталость Москвы во всех областях, кроме военной.
В 1975 году новый канцлер ФРГ вел переговоры с Брежневым и Громыко. Переводил Александр Богомолов, он со временем и предал гласности следующий диалог.
– Дело Гийома, – поделился своими заботами Гельмут Шмидт, – доставило много неприятностей немецким социал-демократам.
– Гиойм? – удивился Брежнев. – Мне эта фамилия неизвестна.
Он повернулся к Громыко:
– Может, ты знаешь эту фамилию?
– Слышу в первый раз, – ответил министр иностранных дел.
В аппарате КГБ не раз предпринимали попытки самостоятельно, в обход Громыко и Министерства иностранных дел, участвовать во внешней политике.
Георгий Маркович Корниенко, который после Кузнецова многие годы был первым заместителем министра иностранных дел, полагал, что это делалось в обход Андропова. Сам Корниенко начинал в территориальных органах госбезопасности, окончил Высшую школу Наркомата госбезопасности, служил в центральном аппарате внешней разведки и понимал, как работает система.
Он хорошо знал Андропова и полагал, что одно важное положительное качество Юрия Владимировича часто оборачивалось против него. Председатель КГБ доверял своим подчиненным. Но иногда, идя на поводу у своего аппарата, принимал ошибочные решения. «Мне известны десятки случаев, – вспоминал Корниенко, – когда его собственные подчиненные просто-таки нагло обманывали Юрия Владимировича».
Первый секретарь ЦК СЕПГ Э. Хонеккер на встрече со школьниками. 1974
[РГАКФД]
Однажды посол в Соединенных Штатах Анатолий Федорович Добрынин прислал личную шифровку министру Громыко. Советник американского президента по национальной безопасности Генри Киссинджер сообщил Добрынину, что в Вашингтон из Москвы прилетает некий представитель советского руководства, которому поручено установить с ним, Киссинджером, особый канал.
Посол был весьма раздражен вмешательством в его дела. Сама возможность появления новой фигуры подрывала его позиции в сложной дипломатической игре с американцами. Но вопрос министру Добрынин задавал не от себя, а от имени Киссинджера, который ехидно интересовался, зачем Москве еще один конфиденциальный канал связи? Такой канал, по предложению американского президента Ричарда Никсона, давно установили между Киссинджером и Добрыниным – для предварительного обсуждения самых важных вопросов и обмена срочной информацией.
Удивленный Громыко вызвал Корниенко и показал ему телеграмму Добрынина. Выяснилось, что в Вашингтон с тайной миссией собирались командировать некоего Виктора Луи, советского гражданина, которому позволялось то, что смертельно опасно для других. В узком кругу его называли «Луй».
«За столом у Виктора Луи все было иностранное, – вспоминал прозаик Анатолий Тихонович Гладилин, случайно попавший к нему в гости, – и посуда, и рюмки, и бутылки, и еда. Причем не из “Березки”, а прямиком из загнивающей Европы… Виктор Луи пригласил спуститься в библиотеку. Подвальная комната, очень ухоженная, оборудованная в книжный зал. Я шарил глазами по полкам и тихо ахал. Весь “самиздат”! Весь “тамиздат”! Полное собрание всей антисоветской литературы. Этих книг хватило бы, чтобы намотать полный срок не одному или двум диссидентам, а целому пехотному батальону».
Он жил на даче в Баковке, в старом генеральском поселке, куда приглашал интересовавших его (и, видимо, его работодателей) людей. Литературовед Давид Перецович Маркиш писал о нем:
Виктор Луи слыл могущественным и загадочным человеком с замашками сибарита. Знакомство с ним, от греха подальше, творческие интеллигенты не афишировали – но бывать у него на даче бывали, и охотно.
А Виктор Евгеньевич принимал хлебосольно, показывал картины, коллекционную бронзу, скульптуры Эрнста Неизвестного в саду, шесть или семь роскошных автомобилей в гараже: «порше», «бентли», «вольво». С затаенной гордостью коллекционера демонстрировал машины и ронял как бы невзначай:
– У меня их больше, чем у Брежнева.
И от такого признания озноб пробирал визитера.
Значительно лучше знал этого загадочного человека сын Хрущева Сергей Никитич. Он пишет, что особое положение Луи объяснялось его сотрудничеством с КГБ:
Меня познакомили с Виталием Евгеньевичем Луи. Многие почему-то звали его Виктором. Отсидев десять лет по обычному в сталинское время вздорному обвинению, Луи вышел из тюрьмы после ХХ съезда…
Виталий Евгеньевич устроился работать московским корреспондентом в одну английскую газету, что обеспечивало ему несравненную с обычными советскими гражданами свободу выездов и контактов. После женитьбы на работавшей в Москве англичанке (ее звали Дженифер) его положение еще больше упрочилось.
Переводчик В.М. Суходрев, советник по национальной безопасности США Г. Киссинджер и генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев в охотничьем хозяйстве в Завидово. Точная дата съемки не установлена. 4–9 мая 1973
[ТАСС]
Конечно, за разрешение работать на англичан госбезопасность потребовала от Луи кое-какие услуги. После недолгих переговоров поладили, и вскоре Виталий Евгеньевич стал неофициальным связным между компетентными лицами у нас в стране и соответствующими кругами за рубежом. Он стал выполнять деликатные поручения на все более высоком уровне, начал общаться даже с руководителями государств.
Громыко ничего этого не знал. Корниенко растолковал своему министру, что за человек Виктор Луи, и предположил, что кто-то на площади Дзержинского действительно пытается обзавестись собственным каналом связи с Белым домом – «в порядке конкуренции» с Министерством иностранных дел.
Андрей Андреевич конкуренции на своем поле не терпел. Он позвонил Андропову и зачитал ему телеграмму Добрынина. Юрий Владимирович тут же устроил показательную разборку. Соединился с начальником разведки Владимиром Александровичем Крючковым. Тот поклялся, что 1-е Главное управление не использует Виктора Луи.
Опытный Корниенко шепнул министру, что с Луи работает не разведка, а контрразведка. Громыко попросил Андропова задать тот же вопрос второму главку. Начальника управления не оказалось на месте. Его заместитель уверенно доложил председателю КГБ, что контрразведчики к этому не причастны. Притом проявил детальное знание предмета, сообщив, что у Виктора Луи сломана нога и никуда лететь он вообще не может.
На этом разговор закончился. Громыко распорядился отправить Добрынину телеграмму с просьбой информировать Генри Киссинджера, что его ввели в заблуждение. Тем временем дотошный Корниенко позвонил начальнику консульского управления МИД и поинтересовался, не запрашивалась ли американская виза для Виктора Луи? Тот проверил и доложил, что паспорт Виктора Луи был отправлен в посольство США с просьбой выдать визу. Распорядился об этом заместитель начальника консульского управления, представлявший в министерстве интересы Комитета госбезопасности. А буквально пару минут назад он же приказал позвонить в американское посольство с просьбой немедленно вернуть паспорт без визы.
Министр иностранных дел Громыко ревниво относился к любым попыткам вторгаться в его епархию. Кроме тайной дипломатии с Израилем. В данном случае Громыко не возражал против инициатив смежников. Отсутствие дипломатических отношений с еврейским государством исключало прямое участие Министерства иностранных дел.
Активным сторонником налаживания секретного канала связи с еврейским государством был председатель КГБ Юрий Андропов. Миссию поручили директору Института востоковедения Академии наук Евгению Максимовичу Примакову.
Примакову благоволил влиятельный референт Брежнева Евгений Матвеевич Самотейкин. Он окончил МГИМО и работал в Министерстве иностранных дел, пока в 1964 году Брежнев не пригласил его в свой аппарат. После смерти Леонида Ильича Самотейкина отправили послом в Австралию.
Самотейкин в меру возможности поддерживал самостоятельно мыслящих людей, заказывал им записки на самые деликатные внешнеполитические темы, что позволяло ему предлагать своему шефу оригинальные идеи. В июле 1971 года он попросил Примакова набросать предложения по советской политике на Ближнем Востоке. Евгений Максимович в осторожной форме рекомендовал «некоторые инициативные шаги в отношении Израиля», с которым Советский Союз разорвал дипломатические отношения после шестидневной войны. Тогда арабские страны радостно приветствовали это решение. Тем более что они стали получать советское оружие в удвоенном количестве. Казалось, что Советский Союз приобрел себе на арабском Востоке друзей на вечные времена. Но вскоре выяснилось, что Советский Союз не в состоянии играть ключевую роль на Ближнем Востоке, потому что не имеет дипломатических отношений с Израилем.
А.А. Громыко и советник по национальной безопасности США Г. Киссинджер. 1969
[АВП РФ]
Самотейкин показал записку Примакова Брежневу, который ее одобрил. Леонид Ильич сам считал разрыв отношений с Израилем шагом эмоциональным и потому недальновидным. Но как их восстановить, если в Москве заявили, что это станет возможным только после полного ухода израильской армии с завоеванных во время войны территорий?
Примаков стал выполнять важную миссию, одобренную решением политбюро от 5 августа 1971 года. С августа 1971-го по сентябрь 1977 года Евгений Максимович тайно ездил в Израиль или встречался с израильскими представителями в столице нейтральной Австрии. Его собеседниками были руководители страны – премьер-министр Голда Меир и министр иностранных дел Абба Эбан, потом новая команда – премьер-министр Ицхак Рабин, министр иностранных дел Игал Аллон, министр обороны Шимон Перес.