Андрей Громыко. Дипломат номер один — страница 77 из 111

[ТАСС]


Брежнев писал Никсону: причина кризиса и нехватки доверия – ложная информация, цель которой «добиться ухудшения отношений между США и СССР и подорвать личное взаимное доверие между нами». А между Добрыниным и Киссинджером сложились необычно доверительные отношения. В самые отчаянные минуты Киссинджер приезжал в советское посольство. Они с Добрыниным уединялись в кабинете посла на втором этаже. В этой комнате когда-то были два больших окна, выходившие на лужайку и на улицу. Оба окна из соображений безопасности заложили кирпичами. Внутри этой каменной коробки соорудили кабинет посла, гарантированный от прослушивания.

Однажды во время переговоров Брежнев зачитал Киссинджеру секретную телеграмму советского посла о беседе с госсекретарем. Киссинджер подтвердил: Добрынин написал все абсолютно точно. «Если бы в эту запись, – говорил потом Добрынин, – вкралась хоть крупица неточности, я бы не только навсегда утратил возможность вести конфиденциальные беседы с американским руководством, но и в глазах наших лидеров предстал бы в профессионально неприглядном виде».

1973 год – первое в истории взаимоотношений двух стран военное противостояние на море, которое могло перерасти в глобальное столкновение. Американские военные держались осторожно не только потому, что этого требовал приказ Вашингтона. Они вовсе не были уверены в возможности одержать победу.

В первые дни октябрьской войны советские генералы радовались успехам своих арабских подопечных. Министр обороны Андрей Антонович Гречко и начальник Генерального штаба Виктор Георгиевич Куликов через советское посольство в Каире советовали египтянам не снижать темп наступления. Когда арабские армии стали терпеть поражение, искали способа им помочь.

Евгений Пырлин из ближневосточного отдела Министерства иностранных дел обратил внимание на шифротелеграмму, которую военные хотели отправить в Каир:

В один из пасмурных октябрьских дней я был ответственным дежурным по министерству. Мне среди прочего предстояло подписывать к отправке изрядное количество шифротелеграмм других ведомств, передававших свои сообщения по линии МИД.

Около десяти вечера ко мне зашел сотрудник шифровального отдела. Будучи старым и опытным работником, он обратил мое внимание, что на одной из шифровок в скобках стоит фамилия В.В. Кузнецова. Это означало, что авторы шифровки хотели бы «освятить» какую-то свою акцию авторитетом первого заместителя министра иностранных дел.

Начальник Генерального штаба Куликов приказал главному военному советнику информировать египетское военное командование, что советская сторона разрешает использовать ракеты Р-17 класса «земля – земля» для массированного удара по Эль-Аришу. Через этот порт на севере Синайского полуострова, надежно прикрытый израильтянами с моря и воздуха, поступал основной поток американской военной техники. В соответствии с имевшейся, официально оформленной договоренностью использование египтянами ракет этого класса должно быть предварительно санкционировано советским военным руководством.

Ракета Р-17, разработанная в конструкторском бюро Сергея Павловича Королева, получила за границей название «Скад». Дальность полета – триста километров. Способна нести как обычную, так и ядерную боеголовку. На шифротелеграмме гриф «вне очереди» – значит, до утра ждать нельзя. Но у подчиненных Громыко возник вопрос: не ожесточит ли такой удар Израиль, войска которого уже изготовились к броску через Суэцкий канал в направлении Каира? Не приведет ли он к потерям среди моряков американских судов, доставлявших в израильские порты снаряжение и боевую технику?

Дипломаты задержали отправку шифротелеграммы и обратились к своему начальству. Помощник первого заместителя министра Кузнецова сказал, что шеф на политбюро. Пырлин позвонил в приемную, которая находилась рядом с залом заседаний политбюро в Кремле. Через пару минут трубку взял Кузнецов.

Евгений Пырлин:

Отчетливо слышу, как на другом конце провода возникает, мягко говоря, оживленная дискуссия между Кузнецовым и автором шифровки В.Г. Куликовым, также приглашенным на заседание Политбюро, причем из уст начальника Генерального штаба звучат отнюдь не парламентские выражения в мой адрес, причем самым мягким было обвинение в «явном самоуправстве».

Василий Васильевич говорит мне:

– Мы тут посоветуемся, и я перезвоню тебе через четверть часа.

Звонок раздался менее чем через десять минут.

У аппарата Громыко:

– Ну, что у вас там?

Выслушав объяснение, помолчал минуту и распорядился:

– Телеграмму не отправлять!

Андрей Андреевич сохранял хладнокровие в любой ситуации.

«Надо было спасать наших друзей – Египет и Сирию, – объяснял советскую политику помощник Брежнева по международным делам Андрей Александров-Агентов. – После напряженных обсуждений, длившихся в политбюро не только дни, но и ночи напролет, было решено действовать не провокационно, но со всей категоричностью… Я хорошо помню, как обсуждение этой острейшей в тот момент проблемы происходило глубокой ночью в правительственном фойе за сценой Кремлевского Дворца съездов, куда члены политбюро удалились с какого-то торжественного концерта».

Все эти действия замышлялись как демонстрация силы. Но кризис имеет свою логику, один шаг влечет за собой другой. Демонстрация силы едва не переросла в настоящее противостояние двух ядерных держав. Даже неплохие личные отношения Брежнева и Никсона не могли избавить обе страны от подозрительности и недоверия. Война не разразилась в значительной степени благодаря Брежневу и помогавшему ему Громыко. В те дни они проявили осторожность и выдержку, не позволили превратить политический кризис в нечто большее.

26 октября решение о повышении боеготовности американских войск отменили. Совет Безопасности ООН благодаря сотрудничеству Москвы и Вашингтона принял новую резолюцию, и теперь уже на Ближнем Востоке боевые действия действительно прекратились. Окруженная египетская армия была спасена.

В своем кругу Громыко заметил:

– Арабы без нас ничего не смогут сделать. Они это знают и знают, что мы это знаем. Прекращение огня было принято по инициативе Советского Союза, без этого ничего бы не было.

Брежнев отправил новое послание Никсону, на сей раз составленное в примирительных тонах. Советский Союз больше не угрожал бросить на Ближний Восток свои войска. 30 октября президент Никсон пригласил в Белый дом посла Добрынина:

– Передайте генеральному секретарю, что, пока я жив и нахожусь на посту президента, я никогда не допущу реальной конфронтации с Советским Союзом.

Можно сказать, что дипломатия Киссинджера и Громыко позволила предотвратить ядерную войну… Ричард Никсон называл этот момент – прямое противостояние Соединенных Штатов и Советского Союза в октябре 1973 года – самым серьезным кризисом за все годы его долгой политической карьеры.

После октябрьской войны Брежнев сказал Громыко:

– Будем участвовать в переговорах, и надо гарантировать границы Израиля. И в свое время установим дипломатические отношения с Израилем.


Председатель Президиума ВС СССР Н.В. Подгорный и президент Соединенных Штатов Америки Р. Никсон обмениваются рукопожатиями после подписания Соглашения о сотрудничестве между СССР и США в области охраны окружающей среды. Среди присутствующих: министр иностранных дел СССР А.А. Громыко, генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев, председатель СМ СССР А.Н. Косыгин. 11 апреля 1972

[РГАКФД]


Министр заметил:

– Арабы обидятся. Шум будет.

Брежнев выругался:

– Пошли они к е… матери! Мы сколько лет им предлагали разумный путь. Нет, они хотели повоевать. Пожалуйста: мы дали им технику, новейшую – какой во Вьетнаме не было. Они имели двойное превосходство в танках и авиации, тройное – в артиллерии, а в противовоздушных и противотанковых средствах – абсолютное превосходство. И что? Их опять раздолбали. И опять они драпали. И опять вопили, чтобы мы их спасли. Садат меня дважды среди ночи к телефону поднимал. Требовал, чтобы я послал десант. Мы за них воевать не будем. И затевать мировую войну из-за них тем более не собираюсь…

Но политбюро так и не решилось радикально поменять ближневосточную политику, хотя арабские братья ни в грош не ставили советских политиков.

Государственный секретарь США Генри Киссинджер рассказывал, как в 1974 году он с помощью «челночной дипломатии», то есть перелетая из Дамаска в Иерусалим, добился соглашения о разъединении сирийских и израильских войск на Голанских высотах. В день, когда Киссинджер и сирийский президент Хафез Асад завершали работу над документом, в Дамаск прилетел советский министр Громыко. «В девять часов вечера его самолет уже был над Дамаском, – не без удовольствия вспоминал Киссинджер. – В это время у нас с Асадом был самый разгар работы. Начальник штаба ВВС Сирии заверил меня, что все уладит. В результате самолет Громыко начал описывать круги над городом. Когда через сорок пять минут у него почти кончилось горючее, я милостиво согласился, чтобы его самолет приземлился при условии, что его поставят подальше от моего самолета. Самолет советского министра загнали куда-то в дальний темный угол аэродрома, где Громыко приветствовал заместитель министра иностранных дел Сирии, так как все вышестоящие сирийские руководители были заняты переговорами со мной».

Считается, что внешнюю политику Советского Союза определяла идеология. Это не совсем так. В Ираке убивали коммунистов, а Москва молчала, не желая ссориться с багдадскими руководителями. Аятолла Рухолла Хомейни, придя к власти в Иране, уничтожил просоветскую партию «Туде». Москва смолчала, чтобы не раздражать Хомейни. Западные дипломаты много раз пытались обсудить с Громыко положение в Камбодже, где у власти находился Пол Пот и где кровь лилась рекой. Министр стереотипно отвечал:

– У нас нормальные отношения с этой страной, и мы не владеем никакой информацией, которая подтверждала бы ваши сведения.