[ТАСС]
– Никита хотел надуть американцев. Кричал на Президиуме ЦК: «Мы попадем ракетой в муху в Вашингтоне!» И этот дурак Фрол Козлов ему вторил: «Мы держим пистолет у виска американцев!» А что получилось? Позор! И чуть в ядерной войне не оказались. Сколько пришлось потом трудов положить, чтобы поверили, что мы действительно хотим мира. Я искренне хочу мира и ни за что не отступлюсь. Однако не всем эта линия нравится. Не все согласны.
Помощник генерального секретаря Александров-Агентов возразил:
– Ну что вы, Леонид Ильич. Население страны двести пятьдесят миллионов, среди них могут быть и несогласные. Стоит ли волноваться по этому поводу?
Брежнев отмахнулся:
– Ты не крути, Андрюша. Ты ведь знаешь, о чем я говорю. Несогласные не там где-то среди двухсот пятидесяти миллионов, а в Кремле. Они не какие-нибудь пропагандисты из обкома, а такие же, как я. Только думают иначе!
Л.И. Брежнев и Дж. Форд во время беседы. 23 ноября 1974
[ТАСС]
Вместе с тем не следует преувеличивать способность Брежнева здраво оценивать то, что происходило за границами Советского Союза. Посол Добрынин вспоминал беседу с генеральным секретарем один на один осенью 1976 года, когда в США в разгаре была предвыборная кампания. Брежнев искренне удивлялся, почему Джеральд Форд не сделал знаменем своей кампании «борьбу за мир», что повело бы за ним «всех честных американцев». Добрынин пытался объяснить ему настроения американцев, но успеха не имел. Брежнев оставался в плену идеологических догм. Он хотел улучшения отношений с Америкой, завидовал ее успехам, но верил, что рано или поздно социализм повсюду победит в соревновании с капитализмом.
Игра в шахматы по-крупному
Андрей Андреевич мог часами вести переговоры, ничего не упустив и ничего не забыв. Перед Громыко лежала папка с директивами, но он ее не открывал, вспоминал переводчик Суходрев. Он делал пометки синим карандашом. Если речь шла о сложных разоруженческих материях, где важна масса цифр и технических подробностей, то он зачитывал только цифры. Все остальное держал в голове, хотя его коллеги, в том числе американские госсекретари, преспокойно листали толстые папки и просто зачитывали все важное.
Громыко серьезно изучал своего будущего партнера на переговорах, пытался понять его методы ведения беседы, расспрашивал послов о будущем собеседнике. Он обладал уникальной памятью. Мог вдруг поинтересоваться каким-то событием, скажем, двухмесячной давности, и его помощники и заместители часто оказывались в неловкой ситуации, поскольку не помнили, что же там произошло. Когда возникала проблема, он сразу искал аналог в истории дипломатии. И если находил, то знал, как решить новую проблему.
– У всех память разная, – говорил Громыко. – Но если дипломат укрепляет себя в мысли, что память у него слабая, то это просто скверно. Разумнее не жаловаться на свою память, а тренировать ее и развивать.
Громыко сознавал, какой ущерб может причинить неправильно сказанное слово. Хорошие дипломаты отличаются от плохих и посредственных умением четко формулировать. Все важнейшие документы ложились на стол министра. Дипломаты часто поражались точности его правки, он чувствовал тончайшие нюансы.
А.А. Громыко в рабочем кабинете в МИД СССР. Конец 1970-х
[АВП РФ]
Андрей Андреевич хорошо владел английским языком, но обязательно требовал перевода. Громыко не разрешал на переговорах синхронного перевода, всегда настаивал на последовательном. Эта процедура сильно затягивала переговоры, но давала ему дополнительное время на размышление. При синхронном переводе непросто уловить тонкости, детали. А Громыко еще и внимательно слушал, как переводят его собственные слова, поправлял переводчика. Неточности в переводе его страшно раздражали.
Его партнеры ценили и то, что его «да» было столь же надежным, как и его «нет».
Андрей Андреевич говорил сыну, напутствуя его перед заграничной командировкой:
– Запомни золотое правило дипломатии – когда идет переговорный процесс, абсолютно недопустимо сразу раскрывать другой стороне все карты, хотеть решить проблему одним махом. Многим политикам кажется, что стоит только убедительно изложить свои предложения, продемонстрировать искренность и стремление к сотрудничеству, как все получится. Это иллюзия!
Если вам удалось достичь успеха на переговорах, учил мидовскую молодежь министр, не спешите кричать об успехе, хотя лавры и принадлежат вам. Сделайте так, чтобы заключение договора стало заслугой высшего эшелона власти.
Громыко, вспоминал посол Гриневский, вывел три золотых правила дипломатии.
Первое. Требуйте все по максимуму.
Второе. Предъявляйте ультиматумы. Не жалейте угроз, а как выход из создавшегося положения предлагайте переговоры. Всегда найдутся люди, которые клюнут.
Третье. Начав переговоры, не уступайте ни на шаг. Они сами предложат вам часть того, что вы просили. Но и тогда не соглашайтесь, а выжимайте большее. Вот когда получите половину или две трети того, чего у вас не было, тогда можете считать себя дипломатом.
Правила Громыко неизменно срабатывали, пока западные дипломаты его не раскусили. У него появился сильный партнер – Генри Киссинджер.
Президент Ричард Никсон желал войти в историю в качестве миротворца. Он хотел, чтобы его самого считали ключевой фигурой в вопросах внешней политики. Он решительно, а иногда и просто оскорбительно отстранял от принятия решений Государственный департамент и госсекретаря Уильяма Роджерса. Щекотливые переговоры президент поручал своему помощнику, считая, что этот человек, который все еще говорил с сильным немецким акцентом (Киссинджер родился в Германии, его привезли в Америку ребенком), не составит ему конкуренции.
Но, вопреки ожиданиям президента, Генри Киссинджер стал весьма популярной фигурой. Он сумел установить деловые отношения с советским руководством. Громыко иногда называл Киссинджера «чертом», но очень серьезно относился к нему и доверял его обещаниям.
20 апреля 1972 года Киссинджер прилетел в Москву с секретным визитом. В аэропорту его встречали первый заместитель министра иностранных дел Василий Васильевич Кузнецов и генерал-лейтенант Сергей Николаевич Антонов, начальник 9-го управления КГБ.
Американцев на огромной скорости доставили в комплекс резиденций для иностранных делегаций на Ленинских горах. Киссинджер, который только что побывал в Пекине, пришел к выводу, что архитектура ему знакома: в китайской столице он жил в таком же особняке. Различие состояло в том, что в Китае гостевые дома находятся в большом парке со множеством озер и из одного дома виден другой, хотя проходы между ними охраняются часовыми. На Ленинских горах каждая резиденция окружена высокой стеной, ворота всегда закрыты.
В одной из комнат стоял огромный старый сейф, и гостям любезно советовали хранить в нем секретные бумаги. Но американцы не доверяли гостеприимным хозяевам. Сотрудники Киссинджера заподозрили, что внутри сейфа находится движущийся механизм, нечто вроде кухонного лифта, с помощью которого ночью документы можно спускать вниз, где хозяева могли бы с ними познакомиться… Все документы они держали в большом цинковом ящике, который днем неотлучно охранял агент секретной службы. Ночью ящик ставили между кроватями в комнате, где спали двое агентов.
Когда хотели что-то обсудить, выходили на улицу. Но и там беседовали вполголоса, потому что охранники западногерманского канцлера Вилли Брандта предупредили американцев: подслушивающие устройства могут быть и на деревьях. Киссинджер в шутку сказал Громыко, что в парке есть одно странное дерево, чьи ветки всегда склоняются в его сторону, куда бы он ни шел…
Через месяц Киссинджер прилетел в Москву уже вместе с Ричардом Никсоном. Президента свозили в Ленинград. Киссинджеру пришлось остаться в Москве, чтобы продолжить переговоры с Громыко. Киссинджер еще несколько раз приезжал в Советский Союз. Всякий раз в плане стояла поездка в Ленинград, и всякий раз от нее пришлось отказываться из-за сложных переговоров.
Киссинджер однажды сказал Громыко:
– На мой взгляд, разговоры о поездке это просто приманка, с помощью которой меня заставляют сотрудничать с вами. Я вообще не верю в то, что Ленинград действительно существует.
Л.И. Брежнев и Г. Киссинджер. Май 1973
[ТАСС]
– А где же совершилась наша революция? – парировал Громыко.
– В Санкт-Петербурге, – нашелся Киссинджер, незнакомый с деталями российской истории и не подозревавший, что в 1917 году северная столица называлась Петроградом.
В мае 1973 года вновь Генри Киссинджер прилетел в Москву. На сей раз его отвезли в охотничий заповедник в Завидово. Пять дней Брежнев вел беседы с советником американского президента.
Иногда переговоры проходили в весьма экзотических условиях. Однажды Брежнев предложил поохотиться на кабанов. Государственный секретарь стрелять не стал, Брежнев одного кабана свалил, а другого ранил. Егерь отправился за ним в погоню. Остались Брежнев, Киссинджер и Суходрев, который достал из сумки продукты: батон белого хлеба, буханку черного, колбасу, сыр, огурцы, помидоры и бутылку «Столичной».
Брежнев по-свойски сказал Киссинджеру:
– Ну что, Генри, приступим? И не сиди без дела – бери нож и режь колбасу.
Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев и государственный секретарь США Г. Киссинджер. 20 октября 1973
[ТАСС]
Суходрев перевел, и Киссинджер взялся за нож. Они втроем выпили бутылку, а разговор шел на важнейшую тему – об отношениях с Китаем. Брежнев требовал ответа: не затевают ли американцы союз с Китаем против СССР? И всячески отговаривал от сближения с Пекином.
Летом 1972 года Ричард Никсон и его люди решили установить подслушивающие устройства в штаб-квартире демократической партии, чтобы узнать стратегию своих соперников на приближающихся президентских выборах. Им не повезло. Непосредственные участники этой операции были арестованы, и постепенно следствие добралось до Белого дома.