[ТАСС]
Александр Минеев, руководивший в Ханое корпунктом ТАСС, вспоминал:
Утром будит звонок дежурного коменданта: «Посол вызывает». Для советских людей за границей посол был высшим начальством.
Борис Николаевич Чаплин разъярен:
– Сегодня Обатуров мне скандал закатил. Он, мол, вьетнамцам план обороны составляет, а копия уже, наверное, в китайском Генштабе.
В кабинет зашел маленький худой старичок с рубленым крестьянским лицом, и посол кивком указал на меня. Передо мной стоял человек, который освобождал Европу от нацизма, в 1956-м давил танками восставший Будапешт, а в 1968-м – весеннюю Прагу. Теперь он отчитывал меня за телетайписток.
В ханойском отделении ТАСС работали две девушки. Была у них подружка, красавица-брюнетка, машинистка аппарата военного советника. Познакомились с молодым дипломатом-сербом, и он их пару раз всех троих приглашал к себе… С подачи генерала армии красавицу этапировали в Москву первым же рейсом, а моим телетайписткам не продлили командировки. Связь с иностранцем.
Советские войска на Дальнем Востоке были приведены в состояние полной боевой готовности, но с места не сдвинулись. Отправили боевые корабли в Южно-Китайское море и поставляли Ханою оружие по воздуху. Воздушно-десантную дивизию перебросили в Монголию, поближе к КНР.
В апреле 1979 года в Китае подвели итоги вьетнамской войны:
– Советский Союз не посмел двинуться с места.
Генри Киссинджер полагал, что таков излюбленный китайский прием. Когда китайцы чувствуют, что сила противника растет, они отвечают тем, что подрывают уверенность противника в себе, и получают право заявить о своей психологической победе. Вьетнам постоянно должен был находиться в напряжении, думать о возможности второй войны, держать на северной границе большую группировку войск…
Эпоха вражды между двумя странами завершилась только в 2000 году, когда президент Вьетнама Чан Дык Лыонг приехал в Пекин, чтобы встретиться с главой Китая Цзян Цзэминем. Встречу назвали исторической.
– Мы не знаем, какого следующего шахматного хода ждать от китайской стороны, – жаловался министр иностранных дел Громыко своим подчиненным. – Средняя норма терпения, умноженная на тысячу, – вот что нам нужно. Этот запас выдержки у нас есть. Не следует поддаваться наскокам, личным выпадам. Эта линия остается в силе.
Зато очевидная слабость Народно-освободительной армии Китая несколько успокоила советских генералов, встревоженных ростом военных расходов КНР. В Министерстве обороны предлагали развернуть на Дальнем Востоке мощную группировку сухопутных сил и построить там сеть укрепленных районов. Осуществление этого проекта потребовало бы от десяти до двадцати миллиардов долларов – непосильные деньги для советского бюджета.
«Ученые Академии наук, – вспоминал профессор Георгий Геннадьевич Малинецкий, заместитель директора Института прикладной математики им. М.В. Келдыша (научный центр, работавший на оборону), – проанализировав экономику, демографию, военно-стратегический потенциал страны, пришли к выводу, что до 2000 года развитие Китая не позволяет создать угрозу, устранение которой потребовало бы предложенных военными мер. Результаты математического моделирования исторических процессов в Кремле приняли во внимание, что позволило избежать неоправданно огромных затрат».
Разумную сдержанность Москвы многие назвали пассивностью, признаком ослабления СССР в конце холодной войны. Все эти неприятные разговоры явно подействовали на советских вождей. В таком случае не стал ли ввод войск в Афганистан в конце того же года попыткой реванша за вялую поддержку Вьетнама?..
Неожиданно для Москвы драматический характер приобрели события в социалистической Польше.
14 августа 1980 года на гданьской судостроительной верфи началась забастовка из-за того, что уволили раздражавшего начальство Леха Валенсу. 15 августа забастовка распространилась на другие предприятия. В ночь на 17 августа образовался межзаводской забастовочный комитет, председателем избрали электрика Валенсу. Бастующие бригады потребовали создания независимых профсоюзов.
Забастовка оказалась важнейшим событием для города. У ворот собирались толпы, забастовщикам приносили еду, одеяла, лекарства. Приходили врачи, священники служили мессу. Вспыхнула забастовка и в Щецине. Властям пришлось вступить в переговоры с забастовавшими рабочими на судоверфях Щецина и Гданьска. После подписания 31 августа соглашения с рабочими в Гданьске возник первый в социалистическом лагере свободный профсоюз «Солидарность».
Руководитель Польской объединенной рабочей партии Эдвард Герек не сумел предотвратить такого поворота событий. Ему этого не простили ни в Варшаве, ни в Москве. 6 сентября Герек вынужден был уйти с поста первого секретаря. Он рекомендовал на свое место сравнительно молодого члена политбюро и секретаря ЦК Стефана Ольшовского, сторонника твердой линии. Считалось, что он ставленник Москвы и других социалистических стран.
Министр обороны СССР Д.Ф. Устинов встречает делегацию Польской Народной Республики во главе с первым секретарем ЦК ПОРП, председателем Совета министров ПНР В. Ярузельским. 20 декабря 1982
[ТАСС]
«Ольшовский сам активно за себя лоббировал, не стесняясь утверждать, будто его поддерживают советские и другие союзники, – вспоминал генерал-лейтенант Виталий Павлов, который возглавлял представительство КГБ СССР в Варшаве. – Он ссылался на телефонный разговор с послом СССР в ГДР Петром Абрасимовым, а также с самим Эрихом Хонеккером. Хонеккер якобы заявил, что он и “другие союзники” считают Ольшовского самой подходящей кандидатурой, и уже пожелал ему успеха».
В Москве поспешили откреститься от Ольшовского. Председатель КГБ Андропов сказал министру внутренних дел Польши Чеславу Кищаку: никакой поддержки Ольшовскому не оказывалось и оказываться не будет. Что касается звонка посла Абрасимова, то министр Громыко уже объяснил Петру Андреевичу, что не надо вмешиваться в чужие дела.
Л.И. Брежнев и первый секретарь ЦК ПОРП Э. Герек в Крыму. 25 апреля 1976
[ТАСС]
Стефана Ольшовского в Москве другом не считали. На заседании польского руководства кто-то заметил:
– Если мы не решимся пресечь действия распоясавшихся экстремистов, то кончится тем, что нас всех эти экстремисты повесят на телеграфных столбах.
И тут Ольшовский бросил реплику:
– Или в Польшу придут советские войска, и мы опять-таки окажемся на тех же столбах.
Кресло первого секретаря ЦК в Варшаве занял Станислав Каня, несмотря на очевидную скромность его талантов. Именно тогда распространилась сомнительная шутка: «Лучше Каня, чем Ваня». Лучше сделать приятное Москве и терпеть слабую фигуру, чем вызвать недовольство советского старшего брата.
У Громыко в Министерстве иностранных дел отношениями с европейскими социалистическими странами ведал Борис Поклад. Во время очередной поездки в Польшу его поразило, что сотрудники посольства и сами поляки по-разному оценивали происходящее в стране. Поклад передал свои впечатления послу – им был Станислав Антонович Пилотович, недавний секретарь ЦК компартии Белоруссии. Посол безапелляционно заявил:
Министр иностранных дел СССР А.А. Громыко, генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев и первый секретарь ЦК ПОРП С. Каня. 30 октября 1980
[ТАСС]
– Обстановка в Польше спокойная, и мы ее контролируем.
И, чтобы подтвердить свою правоту и закончить неприятный для него разговор, положив руку на аппарат ВЧ, добавил:
– Я чуть ли не каждый день говорю с Леонидом Ильичом.
«Наивный ты человек, – подумал Поклад. – Если завтра что-то случится в Польше, отвечать будешь ты, а Леонид Ильич будет ни при чем». И то, что потом произошло в Польше при Б.И. Аристове, по его словам, было результатом тех процессов, которых не хотел замечать Пилотович.
В 1978 году Станислава Пилотовича отозвали из Варшавы. Работник его ранга обычно получал назначение в более приятную страну. Пилотовичу, отмечал Поклад, «после освобождения от должности не нашлось места в Министерстве иностранных дел». Его вернули в Минск на пост ниже, чем он занимал до Варшавы.
В Польшу отправили послом первого секретаря Ленинградского горкома Бориса Ивановича Аристова. Помощники Громыко рекомендовали ему не торопиться с оценкой ситуации в стране. «Однако месяца через два-три, – пишет Поклад, – из Варшавы пришла именно такая телеграмма. Ситуация в Польше оценивалась в целом как напряженная. Эта депеша вызвала сильное раздражение на Старой площади, причем на высоком уровне… Сыр-бор разгорелся главным образом из-за того, что посол не имел права давать такую серьезную телеграмму, пробыв всего-ничего в стране».
Аристов спокойно объяснил:
– Но ведь эту телеграмму писал не я один, над ней работал коллектив посольства, который знает обстановку в Польше…
Польским властям пришлось подписать соглашение с руководством профсоюза, предоставив «Солидарности» официальный статус. Соглашение подписывалось на глазах всей страны, под объективами телевизионных камер. Когда настала очередь Леха Валенсы ставить подпись, он достал яркую сувенирную ручку, оставшуюся от визита в Польшу Папы Иоанна Павла II. Взъерошенный слесарь являл контраст с надутой важностью партийных чиновников, вынужденных сесть с ним за один стол.
Ясно было, что, если реформы в Польше будут продолжаться, бациллы демократии распространятся на другие социалистические страны. Власть пугало то, что в профсоюз вступало все больше членов партии, которые тоже выступали за демократизацию. Забастовки приобретали политический характер – рабочие требовали свободы печати и честных выборов.
«При каждой встрече с министром Громыко и послом Добрыниным, – вспоминал государственный секретарь Соединенных Штатов Александр Хейг, – я постоянно подчеркивал, что всякая надежда на прогресс в решении любого вопроса, затрагивающего наши две страны, зависит от поведения Советов в отношении Польши».