Громыко порой обвиняли в «западном уклоне» советской внешней политики, в том, что другие направления якобы недооценивались им. Однако сама международная действительность того времени предопределяла первостепенную концентрацию внимания на американской и западноевропейской проблематике, а также на вопросах обуздания гонки вооружений. Сам Андрей Андреевич в своих воспоминаниях так писал о важности для нашей страны отношений с Соединенными Штатами: «Вся история советско-американских отношений убедительно показывает, что, когда СССР и США идут курсом взаимопонимания и сотрудничества, выигрывают их народы, интересы международной безопасности».
Дипломатическая деятельность – труд тяжелый
В 1970—1980-е годы многие на Западе говорили о Громыко, как о «дипломате номер один». Ведущая лондонская газета «Таймс» писала в 1981 году: «В возрасте 72 лет он – один из самых активных и работоспособных членов советского руководства. Человек с прекрасной памятью, проницательным умом и необычайной выносливостью… Возможно, Андрей Андреевич является самым информированным министром иностранных дел в мире».
Объективности ради следует признать, что в деятельности МИДа под руководством Андрея Андреевича были не только достижения и успехи. Дипломатия Громыко не была свободна от промахов, ошибок, упущений. Главными из них в перестроечный да и в постперестроечный период принято считать действия СССР в Чехословакии и Афганистане, обострение в отношениях с Китаем и Японией, хотя уже сейчас ясно, что эти решения вряд ли стоит оценивать так однозначно. К тому же надо сказать, что отношениями с соцстранами, в первую очередь, занимался не МИД, а Отдел по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран ЦК КПСС. «Решения большой политики» вообще принимались на уровне Политбюро ЦК КПСС, членом которого А. А. Громыко стал только в 1973 году, то есть после 16 лет пребывания на посту министра иностранных дел. Например, документы, связанные с вводом войск в Чехословакию в 1968 году, показывают, что Громыко присутствовал на обсуждении данного вопроса в Политбюро, но не был его инициатором и имел четко определенную функцию: обеспечить внешнеполитические условия ввода войск, чтобы предотвратить вмешательство Запада. Хотя нужно, конечно, учитывать абсолютную лояльность и преданность Громыко-дипломата лично носителю высшей политической власти, о чем тоже уже говорилось. Это качество позволяло А. А. Громыко много лет работать с советскими лидерами, весьма отличными друг от друга.
И все же главное в политическом наследии Громыко – это его государственный, компетентный и в высшей степени ответственный подход к делу, преданность интересам своей страны, которую он хотел видеть процветающей, сильной, влиятельной и великой державой. При нем МИД стал эффективным, высоко профессиональным и сравнительно дешевым инструментом внешней политики. Во многом благодаря этому и сегодня, несмотря на известные наши проблемы, МИД обладает уникальным интеллектуальным и кадровым потенциалом, собранностью, четкостью и дисциплинированностью. Андрей Андреевич умел подбирать и растить кадры. При нем сформировались и внесли заметный вклад в осуществление внешней политики СССР видные советские дипломаты – А. Ф. Добрынин, Ю. М. Воронцов, Ю. А. Квицинский, А. Г. Ковалев, С. П. Козырев, Г. М. Корниенко, В. В. Кузнецов, Н. М. Луньков, В. С. Семенов, О. А. Трояновский и многие другие. Несмотря на свою внешнюю суровость, Громыко был, скорее, доброжелательным человеком, проявлявшим большую лояльность в отношении своих сотрудников. Те, кто хорошо знал Андрея Андреевича, упоминая об этом его качестве, отмечают и то, что его манера поведения не претерпевала существенных перемен по мере того, как он поднимался все выше по ступенькам государственной и партийной иерархии.
Громыко считал, что дипломатическая деятельность – труд тяжелый, требующий от тех, кто им занимается, мобилизации всех своих знаний и способностей. Задача дипломата – «бороться до конца за интересы своей страны, без ущерба для других». «Работать по всему диапазону международных отношений, находить полезные связи между отдельными, казалось бы, процессами», – эта мысль была своеобразной константой его дипломатической деятельности. «Главное в дипломатии – компромисс, лад между государствами и их руководителями».
Сам умелый переговорщик, Громыко понимал искусство дипломата как умение завязывать и поддерживать полезные контакты с иностранными дипломатами и представителями властных структур для получения необходимой информации, а затем квалифицированного ее анализа. Из иностранных политиков и дипломатов Громыко выделял госсекретарей США Г. Киссинджера и С. Вэнса, министров иностранных дел ФРГ В. Шееля и В. Брандта, итальянских премьер-министров А. Моро и А. Фанфани, британских премьеров Г. Вильсона и Г. Макмиллана. Очевидцы отмечали огромную энергию Громыко, его выносливость, колоссальную трудоспособность, умение работать быстро и эффективно, высокую компетентность. Его феноменальная память вызывала удивление даже у видавших виды политиков.
Многие считали и продолжают считать Громыко скованным, угрюмым, скупым на эмоции и юмор человеком, что подчеркивалось и его строгой одеждой, и общим внешне суровым обликом. Однако в деловом общении, которое, безусловно, для министра иностранных дел основное, эти черты с лихвой компенсировались «остротой ума и глубоким знанием дела, внушавшим уважение».
– Все наши успехи, – говорил Громыко сыну Анатолию, – на переговорах, приведших к заключению важных международных договоров и соглашений, объясняются тем, что я был убежденно тверд и даже непреклонен, в особенности когда видел, что со мной, а значит и с Советским Союзом, разговаривают с позиции силы или играют в «кошки-мышки». Я никогда не лебезил перед западниками и, скажу тебе откровенно, после того как меня били по одной щеке, вторую не подставлял. Более того, действовал так, чтобы и моему не в меру строптивому оппоненту было несладко.
К началу 80-х годов достижения разрядки начали размываться, стал снова вырисовываться призрак холодной войны, активизировалась гонка ракетных вооружений. В этих условиях А. А. Громыко вел курс на то, чтобы не ломать сложившееся соотношение сил, подчеркивая необходимость решения назревших международных проблем за столом переговоров. В результате обоюдных усилий к осени 1984 года наметился серьезный диалог между СССР и США. В сентябре 1984 года по инициативе американцев в Вашингтоне прошла встреча Андрея Громыко с Рональдом Рейганом – первые переговоры Рейгана с представителем советского руководства. Эта сентябрьская встреча стала венцом, заключительным аккордом в дипломатической деятельности самого долговременного советского министра иностранных дел.
Рейган признал за Советским Союзом статус сверхдержавы. Но еще более значительным стало другое его заявление после окончания встречи в Белом доме: «Соединенные Штаты уважают статус Советского Союза как сверхдержавы (superpower)… и у нас нет желания изменить его социальную систему».
Таким образом, дипломатия Громыко добилась от США официального признания принципа невмешательства во внутренние дела Советского Союза. В феврале того же года в радиообращении к стране Рейган заявил: «Я снова подчеркиваю стремление Америки к искреннему сотрудничеству между нашими двумя странами… Вместе мы сможем сделать этот мир лучшим, более мирным местом». Казалось, что это была новая стратегическая установка, подтвержденная выступлением Рейгана в сентябре на сессии Генеральной Ассамблеи ООН. Оно было посвящено изложению программы советско-американского сотрудничества – как сказал Рейган, «тому, что Соединенные Штаты и Советский Союз могут вместе достичь в предстоящие годы».
Последующие события подтвердили, что после встречи Громыко с Рейганом психологический климат в советско-американских отношениях не просто изменился к лучшему, – такое в прошлом уже бывало не раз и не два. Знаменательно было другое – стремление правительства США к плодотворному диалогу с Советским Союзом. В сентябре 1984 года правительство Рейгана предложило, чтобы СССР и США договорились об учреждении постоянно действующего механизма встреч министров обеих стран. «Такие встречи, – сказал президент, – могут способствовать быстрому развитию нового политического климата взаимопонимания, и это важно, если стремиться предотвратить кризисы и добиться с помощью переговоров контроля над вооружениями».
После сентябрьской встречи Рейгана с Громыко ворота к плодотворному советско-американскому диалогу были открыты. Появилась возможность перехода от холодной войны и даже от состояния разрядки к сотрудничеству на основе биполярного мира. Это и был венец дипломатии Громыко. В Женеве осенью 1984 года состоялась его встреча с госсекретарем США Шульцем, все шло к организации в 1985 году встречи в верхах между Рейганом и генсеком ЦК КПСС.
Однако советско-американский кондоминиум – совместное управление международными делами – не состоялся. После кончины Черненко к власти в СССР пришел Горбачев. Начало «перестройки» и приход к руководству М. С. Горбачева означали конец «эры Громыко» в советской дипломатии.
Самое парадоксальное заключается в том, что он сам поспособствовал этому. Известно, что он сыграл решающую роль в избрании Горбачева Генеральным секретарем ЦК КПСС, первым предложив его кандидатуру на высший пост на заседании Политбюро после смерти К. У. Черненко. Комментируя свою позицию, он говорил: «Я поддерживал не просто Горбачева, а большие перемены»…
Каких же перемен в жизни страны хотел Андрей Андреевич? Поддерживали ли его в таком стремлении другие члены высшего партийного органа власти? И если да (а за избрание Горбачева высказались тогда все присутствовавшие на заседании члены Политбюро), то что их к этому подвигло? Неужели они хотели потерять страну, а вместе с ней и свою власть, и почет, и те огромные привилегии, которыми пользовались в силу своего положения? Трудно в такое поверить, не правда ли? Но что же тогда заставило их, умудренных жизнью и опытом старцев, отдать все полномочия по управлению могущественной державой в руки легковесного болтуна и демагога, к тому же не решавшего ни одного вопроса государственной политики без совета с женой?