ажу, между тем как мысли отвлечены чем-нибудь совершенно иным.
Когда, получасом позже, Таня поднялась, говоря, что отец будет беспокоиться, и ушла, Андрею показалось, что в комнате сразу потемнело и чего-то недостаёт.
– Какое у нее милое лицо! – заметила Лена после ее ухода.
Андрей улыбнулся.
– Я не знаю. Спросите мнение Жоржа на сей счёт, – сказал он, указывая в сторону своего друга, вышедшего провожать гостью на лестницу. – Я в этом не судья.
Андрей скрытничал, на этот раз по крайней мере, потому что внутренне он был совершенно согласен с Леной. Сегодня лицо Тани было действительно прелестное. Но какое ему дело до этого?
Жорж вернулся, и они возобновили разговор, прерванный приходом Тани.
Около двенадцати часов к ним присоединились Зина и Василий Вербицкий, приехавший из Женевы вместе с Леной. Андрей исполнил данное им обещание и постарался об их скором возвращении.
Зина пришла сильно встревоженная, и даже на невозмутимом лице Василия видны были следы волнения.
– В чем дело? – спросил Жорж.
Зина показала им письмо из Дубравника, полное ужасающих подробностей об обращении с политическими заключёнными. Оно дошло до апогея в неслыханном до того факте: по приказанию прокурора молодая девушка, имя которой сообщалось, была раздета донага в присутствии тюремщиков и жандармов, прежде чем ее заперли в камеру, под тем предлогом, что тюремные правила требуют точного описания примет всякого заключённого.
Известие это было встречено гробовым молчанием. Веселье товарищеской беседы исчезло. Мрачный дух мщения носился над ними, и каждый из присутствовавших был поглощён одними и теми же злыми мыслями.
– Этого нельзя оставить безнаказанным!
– Нужно сделать показательную расправу! – воскликнули Лена и Жорж почти одновременно.
Андрей ничего не сказал, потому что считал лишним говорить о том, что было совершенно очевидно.
– Так именно и решили наши в Дубравнике, – сказала Зина. – Они только просят в своём письме послать им опытную женщину для конспиративной квартиры. Им еще нужен хладнокровный человек с твёрдой рукой.
– Я готов к их услугам, – поспешно сказал Андрей.
– Нет, – вмешался Василий своим медленным, ленивым голосом. – Я сказал Зине еще до прихода сюда, что поеду.
Зина подтвердила его слова, прибавив, что гораздо лучше ехать Василию. Вопрос о первенстве не играл, конечно, никакой роли, но Андрей завязал уже кое-какие деловые сношения в Петербурге и занялся настоящим делом; Василий же только что приехал и как нельзя более подходил для предстоящего дела в Дубравнике.
Ее голос оказался решающим.
– Хорошо, пусть будет так, – согласился Андрей. – Но, если вам понадобится кто-нибудь на подмогу, черкните мне слово.
Выбор женщины решался сам собою. Зина была уже раньше в Дубравнике, и все права и все необходимые качества были на ее стороне.
Таким образом, оба волонтёра были выбраны. Вопрос должен был еще обсуждаться на ближайшем заседании комитета, который имел решающий голос. Но это было одной формальностью. Они знали заранее, что никаких возражений не последует.
– Кстати, – обратилась Зина к Лене, – не займёте ли вы мое место во время моего отсутствия?
Лена ответила, что была бы очень рада взяться сейчас же за какое-нибудь дело.
Зина стала посвящать ее в подробности, и в результате обнаружилась работа довольно внушительных размеров: пропаганда среди молодёжи, пропаганда между рабочими и тайная переписка с заключёнными в крепости.
– Не знаю, справлюсь ли я со всем этим, – нерешительно сказала Лена, – особенно с перепиской: я совсем не знаю, как это ведётся.
Жорж обещал взять на себя эту обязанность и предложил ей свою помощь временно и в остальном деле.
– Вы скоро пустите корни повсюду, – сказал он весело. – Завтра мы зайдём к моему приятелю, молодому студенту, члену одного из кружков, через него вы познакомитесь с остальными. В другом кружке вы уже имеете знакомую.
– Кого?
– Татьяну Репину, которую вы только что видели.
– Это очень приятно, – сказала Лена.
– Таня была здесь? Что-нибудь случилось? – спросила Зина.
Известия из Дубравника заставили забыть незначительный инцидент обыска у Репина.
Зина, однако, была поражена им более, чем остальные.
– Репин знает о причине обыска?
– Нет, ему ничего не сказали, и ни он, ни мы не можем понять, откуда это стряслось, – ответил Жорж.
– А мне кажется, что я знаю, – сказала Зина.
– Неужели?
– Это в связи с арестами в Дубравнике. В письме оттуда есть отдалённый намёк, но я его не поняла сначала. Они упоминают об аресте адвоката Новаковского, кажется, хорошего знакомого Репина, и прибавляют, чтобы я предупредила «Панде́кта[24] номер первый». Я никак не могла догадаться, к кому относится это прозвище. Теперь ясно, что они имели в виду Репина. Всегда так выходит при излишке усердия в конспирации.
– Но вы бы не успели его предупредить, если бы даже тотчас догадались, – сказал Андрей. – Приказание об обыске у Репина было дано, очевидно, по телеграфу. Кроме того, ему ничего дурного не сделали, и нам незачем особенно огорчаться.
– Правда. Но я боюсь, что дело на этом не кончится. Новаковский серьёзно замешан. Это может открыться каждую минуту, и у Репина еще раз сделают обыск, но уже с более значительными последствиями. Нужно предупредить его, чтобы он не убаюкивал себя обманчивой безопасностью.
Так как неблагоразумно было бы идти в дом адвоката, то и решили, что кто-нибудь зайдёт к Криволуцкому и передаст ему письмо для Репина.
Глава VIIIРазмышления Репина
Зина и Вербицкий отправились в назначенное время в Дубравник, и через несколько дней получилось письмо об их благополучном прибытии. Еще через десять дней пришло другое письмо, с известием от Зины, что дело идёт на лад и что «счёты скоро будут сведены». Но эти счёты свести не удалось ни тогда, ни позже. Случилось так, что прокурор, по распоряжению которого учинено было гнусное издевательство, узнал о грозившем ему смертном приговоре. Охваченный паническим ужасом, он оставил город под предлогом внезапной болезни. Через месяц до революционеров дошло известие о его добровольной отставке.
Как ни были злы на него революционеры в Дубравнике, им пришлось оставить его в покое. У террористов было ненарушимым правилом, что с той минуты, как официальное лицо добровольно сходит со сцены и перестаёт быть вредным, его ни в каком случае нельзя убивать из одной мести. Нескольким трусам удалось таким образом избежать назначенной им кары.
Группа людей, собравшаяся для мщения, не была, однако, распущена. Так как они уже были на месте, имели конспиративную квартиру, часовых и все остальное наготове, то было предложено предпринять более трудное дело: освободить трех революционеров: Бориса и его товарищей – Левшина и Клейна, сидевших в ожидании суда в дубравниковской тюрьме. Зина написала об этом петербуржцам, и они от души одобрили новый план, обещая помочь товарищам деньгами и, если нужно, людьми.
Андрей ждал каждый день, что его позовут в Дубравник, но не удивлялся, когда проходили недели за неделями, а он все еще оставался на старом месте. Было условлено, что Зина, заведовавшая приготовлениями, не будет звать его до приближения момента решительного действия, а он знал по опыту, как трудно организовать такого рода попытки.
В Петербурге было пусто и скучно, как это обыкновенно бывает в летние месяцы. Палящий зной короткого лета гонит из душного, пропитанного миазмами города всех, кто только имеет возможность вздохнуть свежим воздухом. Рабочий и интеллигентный класс спешат в деревню: одни – для работы, другие – для отдыха, и этим ослабляется движение во всех отраслях общественной и интеллектуальной жизни в столице. Революция, как и все остальное, отдыхает во время жаркого сезона, и ее горючие элементы рассеиваются широко и далеко по всей стране.
В этом году, впрочем, лето было оживлённее обыкновенного, главным образом благодаря пропаганде между фабричными рабочими, которых в столице довольно много и летом и зимою. Андрей посвятил этому делу всю свою энергию, пока его услуг не требовалось ни для чего другого. В прежние годы он усердно занимался пропагандой между рабочими. У него было в этой среде много знакомых, и некоторые из них были еще в Петербурге; теперь они приветствовали его как старого приятеля. Недели в две Андрей вполне свыкся с людьми и с делом. Рабочие любили его за простоту и серьёзное отношение к занятиям и слушали с удовольствием его простые, понятные речи. Со своей стороны Андрей чувствовал себя хорошо среди рабочих и предпочитал пропаганду между ними всякой другой работе. В этом он представлял полную противоположность Жоржу, который находил более подходящую для себя сферу среди студентов и образованных людей, где его блестящие качества производили больше эффекта.
Было светлое, жаркое воскресенье в первой половине августа. Андрей возвращался с рабочего собрания на Выборгской стороне, находившейся в его ведении. Дойдя до Литейного моста, он взглянул на никелевые часы. Было ровно шесть, и он стал размышлять, перейти ли ему мост и вернуться к себе на квартиру или же сесть на конку, которая через час подвезёт его почти к самым дверям дачи Репина на Чёрной речке. День и час были самыми подходящими для визита. Но все-таки он не сразу решился. Он навестил Репиных два раза на прошлой неделе, и несомненно было бы благоразумнее не показываться опять так скоро. Туча, собиравшаяся два месяца тому назад над головой Репина, теперь рассеялась. Новаковского выпустили, так как полиция в Дубравнике не напала, к счастью, на следы компрометирующих его связей. Репина больше не трогали, и дом его был настолько безопасен, насколько это возможно в России. Но посещения «нелегальных» составляют опасность сами по себе и не должны повторяться слишком часто.
Андрей решил быть благоразумным и пойти домой, хотя его комната представлялась ему в эту минуту пустой и мрачной. Он направился к мосту и даже перешёл через него, стараясь сосредоточиться на мысли о том, что он будет делать дома. Но все это было чистым лицемерием, так как он отлично знал, что домой не пойдёт. Когда, дойдя до противоположного конца моста, он увидел приближающуюся к нему дачную конку и на ней одно свободное место на задней площадке, около кондуктора, он поспешил вскочить, сообразивши вполне правильно, что сегодня воскресенье и следующие конки могут быть битком набиты. «Не нужно быть чересчур осторожным; это портит характер, – уговаривал он самого себя. – В загородных местах полиция вообще небрежна, все делается спустя рукава и бояться совершенно нечего. Лишний приезд не имеет ровно никакого значения, особенно в воскресенье, когда всегда бывают гости из города».