Лучше всего было сделать попытку на пути в суд. Но в случае неожиданного препятствия – по улице мог проходить в критическую минуту отряд солдат или полицейских, похороны или свадебная процессия – нападение откладывается до возвращения конвоируемых обратно в тюрьму после допроса. В этом случае придётся произвести перемену фронта. Нападение совершится в том же пункте, как наиболее удобном на всем пути, но Андрей и Василий должны ждать в другом месте. Все участники предприятия – часовые и остальные – должны двинуться по направлению к суду, образуя новую линию, с тем чтобы следить за конвоем, которому может вздуматься изменить обратный путь, о чём Андрей извещается немедленно. Во избежание путаницы Зина должна присутствовать на месте и следить, чтобы всё было в порядке.
Осуществление этого дела было в высшей степени сложно и затруднительно. Всё должно было идти с правильностью часового механизма. Малейшая задержка или промедление могли погубить всё.
В воскресенье утром, когда всё было готово, они проделали настоящую репетицию, чтобы убедиться, что всё пойдёт как следует. Роль арестованных и конвоя исполняли Маша Дудорова и Бочаров, причём последний в шутку повесил себе на левое плечо пучок верёвок в форме аксельбанта, чтобы больше походить на жандарма. В назначенное время оба торжественно двинулись от тюремной площади к зданию суда, а через час возвращались обратно, причём часовые при виде их подавали сигналы, а вестовщики и нападающие проделывали все необходимые движения, как будто нападение происходило на самом деле.
В общем, всё шло очень хорошо. Время и расстояние были точно рассчитаны. Все твёрдо знали свои роли. Несколько сигналов были заменены другими, так как они оказались недостаточно ясными на расстоянии. Словом, всё было наготове. Предполагалось, что заключённых потребуют к допросу на следующей неделе – в понедельник или в среду. Так как понедельник сошёл тихо, а по вторникам и четвергам следственная комиссия не заседала, то можно было рассчитывать почти наверняка на среду.
Василий поднялся утром рано, в шестом часу, и в сотый раз осмотрел каждый винт в экипаже, каждый гвоздь лошадиных подков, каждую пряжку в упряжи. Всё было в замечательном порядке, вычищено и смазано как бы напоказ.
Он засыпал лишнюю порцию овса лошадям и с особенным старанием выскреб их щёткой. Затем он пошёл наверх, вымылся, причесался и почистил своё платье. Когда пробило восемь, он разбудил Андрея, который крепко спал, просидевши накануне до поздней ночи за работой.
Поставив самовар, Василий собрался идти на конюшню, чтобы запрягать лошадь. Дверь отворилась, и вошла Зина. Она держала в руках корзинку для провизии, а на голове у нее была серая шаль.
Конечно, она могла зайти с тем, чтобы посоветовать что-нибудь: часто хорошие мысли приходят в голову в последнюю минуту. Так, по крайней мере, утешил себя Андрей, чтобы прогнать дурное предчувствие при ее появлении. Но когда она сняла платок, прикрывавший нижнюю часть лица, и Андрей увидал ее бледное, взволнованное лицо, сердце его упало.
– Новая беда?! – воскликнул он.
– Нет. Но вот прочтите, – сказала Зина, подавая ему телеграмму из Петербурга, которую он быстро пробежал глазами.
Телеграмма была от Тараса Кострова и заключала в себе самую обыкновенную коммерческую новость, но смысл ее был очень важен. Костров от имени комитета просил отложить их попытку на три дня. Очевидно, в Петербурге затевалось что-то очень важное в продолжение этих трёх дней, и попытка в Дубравнике могла помешать.
Андрей и Зина хорошо понимали возможность таких неприятных совпадений. Но они также знали – Андрей, во всяком случае, знал, – что при теперешнем положении дел уступить такому требованию значило рисковать всем предприятием.
– Как тебе это понравится? – с саркастической улыбкой спросил Андрей, передавая Василию телеграмму.
В ответ Василий скомкал ее и бросил на стол, протяжно свистнув. «А я-то как хорошо смазал сегодня экипаж и почистил лошадей!» – мелькнуло у него в голове среди грустных размышлений о неудаче.
Андрей хотел во что бы то ни стало отделаться от этого нового препятствия.
– Слишком поздно откладывать наше дело, – сказал он.
– Вовсе нет, – ответила Зина. – Раз оно еще не начиналось, его можно отложить.
– Но ведь это значит отказаться от него совсем. Может быть, мы теряем наш последний шанс.
– Может быть, – сказала Зина.
– Ну, в таком случае я не думаю, чтобы они могли требовать от нас такой уступки. Если же они будут настаивать, то мы, со своей стороны, имеем полное право продолжать наше дело до конца, невзирая ни на что. Ведь всё было окончательно решено, подумайте! Мы работаем тут месяцами, собираемся завершить дело, и вот ради какого-то нового плана, быть может фантастического проекта, от нас требуют отказаться от дела, а ведь речь идёт о жизни трёх наших товарищей. Нет, это уже чересчур. Никогда ничего не удастся сделать партии, если она будет придерживаться такой тактики!
Зина вспылила, как будто эти слова были для нее личным оскорблением.
– Не говорите глупостей, Андрей! – закричала она. – Они очень хорошо знают, как обстоит наше дело. Неужели вы думаете, что они не способны взвесить так же, как и мы здесь, что повлечёт за собою такая задержка? Если, несмотря на это, они послали телеграмму, значит, их дело важнее нашего. Да ведь вы сами знаете, что нам придётся уступить.
Таковы были ее слова. А взгляд ее больших серых глаз говорил в то же время: «Зачем вы мучаете меня понапрасну? Неужели вы думаете, что я менее вас заинтересована в этом деле? Или что я сама не задумывалась над этим много раз?»
Андрей нервно прикусил губу и больше не настаивал. Он подумал о заключённых.
– Предупредили ли их, – спросил он, – что сегодня ничего не будет?
– У меня не было времени, – отвечала Зина. – Телеграмма получилась вчера ночью, после моего свидания с надзирателем. Не видя никого на улице, они сами догадаются, что сегодня побег не состоится.
– Нет, так не годится. Они просто подумают, что мы не успели выбраться, и будут ждать нападения на обратном пути. Их нужно сейчас же предупредить. Они могут устроить так, чтобы их вызвали еще раз на допрос.
– Это правда; но как предупредить их теперь?
– Отчего бы нам с вами не выйти к ним навстречу? Увидя нас обоих на улице, пешком, они поймут, что мы пришли их только повидать и что сегодня ничего нельзя сделать.
Зине очень понравилось это предложение. Только она боялась, чтобы конвойные, заметив лицо Андрея, не заподозрили его в следующий раз, когда увидят его в другом костюме и верхом.
– Ну их, все эти предосторожности! – воскликнул Андрей. – Они не вспомнят моего лица, как и сотни других, которые попадутся им по дороге.
Василий, по своему обыкновению, поддержал Андрея, и Зина уступила. Они тотчас же вышли.
Пройдя несколько сот шагов от гостиницы, они увидели извозчика, мчавшегося по направлению к ним. Волосатое лицо Ватажко виднелось из-за спины кучера, которому он что-то объяснял.
– Эй, остановись! – закричал Андрей.
Ватажко соскочил с извозчика. Он мчался с известием, что в окне Клейна выставлен сигнал. Заключённых потребовали в суд. Все часовые были на своих местах.
– Вернитесь скорее и разошлите их по домам, – сказала Зина. – Сегодня ничего не будет, и не нужно, чтоб их видели на улице. – Заметив его озабоченное лицо, она прибавила: – Ничего особенного; просто отложено на три дня.
Ватажко поторопился исполнить новое поручение. Зина и Андрей отправились на улицу, где рассчитывали встретить Бориса с товарищами.
Было холодное осеннее утро, какое внезапный северный ветер приносит с собою в этот влажный, тёплый край. Накрапывал мелкий холодный дождик и колол лицо и руки своими косыми струями. По мере того как они подвигались вперёд, дождь усиливался, заставляя прохожих ускорять шаги и прятать свои продрогшие шеи в воротники пальто. Зина открыла зонтик. У Андрея же зонтика не было, потому что он по своей временной профессии принадлежал к классу, где зонтик еще не в большом употреблении. Но дождь его нисколько не беспокоил.
– Какая прекрасная погода! – проговорил он со вздохом, указывая на улицу.
Зина улыбнулась, кивнув утвердительно.
Погода была в самом деле очень подходящая для их предприятия, и обидно было упускать такой случай. Даже самые многолюдные центры были почти пусты.
Повернув в улицу, обсаженную липовыми деревьями, которую они могли видеть из конца в конец, они внезапно вздрогнули.
– Вот они! – произнесли оба одновременно вполголоса, не поворачивая головы.
Сквозь густую пелену дождя они увидали своих друзей, подвигавшихся к ним навстречу. Два жандарма шли впереди, два позади. Арестанты находились посередине. Вскоре их легко можно было различить, и они, в свою очередь, увидели своих друзей.
Из них троих один Борис выглядел здоровым и бодрым. Он шел посередине, и его густая русая борода развевалась на ветру. Лицо выражало радость неожиданной встречи, нисколько не озабоченное тем, что может означать эта встреча. Левшин и Клейн были очень бледны, быть может от болезни, быть может от волнения.
Обе группы друзей постепенно приближались, сохраняя внешне полное равнодушие. Чем ближе они подходили, тем важнее было скрыть малейший признак того, что они интересуются друг другом. Но и те и другие, не глядя, видели и чувствовали взаимную близость.
Зина замедлила шаги. Они теперь приближались очень медленно, и все-таки расстояние между друзьями уменьшалось с поразительной быстротой. Чтобы продлить хоть на минуту жгучую радость и в то же время жгучую боль этого немого свидания, Зина подошла к крыльцу какого-то дома, как бы желая укрыться от дождя. Тут ей пришла в голову счастливая мысль, которую она тотчас же привела в исполнение.
Подняв ручку зонтика над своей головой, она взглянула на Бориса и начала стучать в дверь с видом хозяйки дома, которая знает, что ее ждут, и потому не хочет звонить.