Флоренция, 9–10 февраля 1989 г.
И впечатляет преемственность поколений. Осенью 2007 года в США вышла книга Даниила Хармса — 272 страницы, с предисловием и в переводе Матвея Янкелевича, в связи с чем Елена Георгиевна написала друзьям: «Очень рада и горжусь моим первым внуком». Мы тоже радуемся вместе с ней, и, пользуясь случаем, снова поздравляю ее и Матвея с этим замечательным событием.
Заканчивая свой, далеко не полный, перечень признаков масштабности личности Елены Георгиевны Боннэр, хочу сказать о таком качестве, как способность взглянуть на себя со стороны, критически оценивать собственные слова и действия, переходить от весьма определенных утверждений к вопросам, что является необходимым условием развития понимания ситуации и определения задач на будущее. Качество это вообще не часто встречается, а у людей с таким бурным характером — это вообще уникально.
К дню рождения 15 февраля 2008 года Елена Георгиевна получила очень много поздравлений и потом ответила на них общим благодарственным письмом:
«Дорогие друзья!
Очень хотелось написать каждому, но сил не хватает. Простите. Горячо и искренне благодарю всех, кто поздравил меня с моим долголетием. И хоть ноша годов тяжела, но от ваших добрых слов вроде как стала легче. Спасибо вам за это. И больше всего за память об Андрее Дмитриевиче. А я как луна — отраженный свет.
Почему-то вспомнился Омар Хайам. И захотелось закончить мое „спасибо“ его строками: „Бремя любви тяжело, если даже несут его двое. Нашу с тобою любовь нынче несу я один. Но для кого и зачем, сам я сказать не могу“.
Будьте! Верьте! Надейтесь!
Елена Боннэр.»
2. Памяти Елены Боннэр
18 июня ушла из жизни Елена Георгиевна Боннэр. «Yih’e zikhra barukh! — Да будь благословенна её память!», — написал мне из Иерусалима старый товарищ. 21 июня состоялась церемония прощания в США и «параллельно» друзья почтили её память в Центре Сахарова в Москве. В основу своего выступления на этой встрече я положил написанную 3 года назад статью-поздравление «К 85-летию Елены Боннэр». Елена Георгиевна до последнего дня была чрезвычайно активна в общественном и даже политическом плане. Известны ее жесткие заявления по ситуации в современной России, выступления в защиту Израиля… По причине этой активности ее, в основном, и воспринимают именно в этом контексте. Моя же статья была о другом — о человеческом, а также, так сказать, культурном «лице» этого уникального человека. Что касается культуры, то Елена Боннэр и поэзия, стихи — две вещи нераздельные. В этом они с Андреем Дмитриевичем Сахаровым счастливо нашли друг друга (см., напр., «Пушкин, стихи, музыка в „Дневниках“ Андрея Сахарова»).
Познакомился я с Еленой Георгиевной в 1972 году, после того как Сахаров поселился в знаменитой квартире № 68 в доме 48-Б на ул. Чкалова (ныне Земляной Вал). До этого я иногда, после нашего знакомства в 1968 году, посещал Андрея Дмитриевича на его «средмашевской» квартире на Соколе — по своим диссертационным, а бывало, и по другим делам. Наше знакомство тоже было не случайным, поскольку мой отец работал вместе с А. Д. в ядерном центре КБ-11, затем «Арзамас-16» (г. Саров), и их связывали давние дружеские отношения, а также единство позиций по многим вопросам. В вышедшей 2 месяца назад в издательстве Физико-математической литературы книге «Экстремальные состояния Льва Альтшулера» приводится такая выдержка из сравнительно недавно рассекреченного документа ноября 1950 года: «Такие заведующие лабораториями, как Альтшулер, Сахаров и другие, не внушающие политического доверия, выступающие против марксистско-ленинских основ советской науки, должны быть отстранены от руководства научными коллективами», — из Заключения важной московской комиссии, проверявшей работу КБ-11 и в том числе задававшей всем ведущим ученым дежурный, «для галочки», вопрос: «Вы согласны с политикой Коммунистической партии?». Все разумные люди ответили очевидным «да», однако два вышеуказанных «диссидента» не согласились с политикой партии в области биологии, стали защищать генетику. Как с юмором ответила мне Елена Георгиевна, которой я послал эти документы: «Если бы слушались этих идеологов, то никаких бомб никогда у СССР не было бы». В этой же книге «Экстремальные состояния Льва Альтшулера» — короткая заметка Елены Боннэр о моих родителях, очень я ей за это благодарен. И в этой заметке так наглядно о ситуации в 1973 году, когда А. Д. и Е. Г. случайно с моими родителями пересеклись.
Самое интересное в любых воспоминаниях — живые эпизоды, некие «фотоснимки» прошлого. Поделюсь некоторыми.
В марте 1969 года умирает от рака первая жена Сахарова и мать его троих детей Клавдия Алексеевна Вихирева. Я был на похоронах, помню, что Андрей Дмитриевич плакал. Смерть жены он перенес очень тяжело: «жил как во сне, ничего не делая ни в науке, ни в общественных делах». С Еленой Георгиевной он познакомился примерно через полтора года, поженились они 7 января 1972 года. И вот картинка, рассказанная моей жене Ларисе Миллер Валентиной Борисовной Монгайт (с ее мужем академиком А. Л. Монгайтом[194] Сахаров дружил в течение многих лет): «Иду я по улице, это был 1971 или 1972 год, и вижу, как по противоположной стороне идут Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна. Но идут не просто, а взявшись за руки, и у обоих такие счастливые просветленные лица, как у 20-летних влюбленных юнцов. А ведь каждому из них тогда было в районе 50-ти».
Энергии Елены Георгиевны можно только поражаться. На вечере памяти в Сахаровском центре было много воспоминаний. Вот смешной эпизод периода ссылки Сахарова. Е. Г. постоянно совершала челночные поездки «Москва-Горький-Москва…». И в одну из таких поездок решила навестить по дороге жившую «за 100-м километром» — в Петушках Владимирской области — друга и правозащитника Мальву Ланда. Задача была нетривиальной, поскольку Е. Г. всегда в пути сопровождали сотрудники КГБ — молчаливые крупные мужики, дремавшие на соседних полках. Ехали они из Горького вдвоем, вместе с Лизой Алексеевой; поезд прибывает в Петушки примерно в 5 утра и стоит 1 минуту. Лиза потом рассказывала, что не поняла, почему Елена Георгиевна сказала ей не брать в дорогу никаких вещей, а спать в вагоне, не раздеваясь. И вот поезд подходит к Петушкам. Елена Георгиевна слезает с полки, толкает Лизу: «пошли». Та лишних вопросов не задает, а мужики поглядели — решили: «бабы в туалет отправились» (так рассказывала Е. Г.). А они тихонько сошли с поезда, и тот вместе со всеми сопровождающими уехал в Москву. Как было приятно «сбросить хвост», остаться одним. Утром они заявились к Мальве, это была радостная встреча. А после обеда другим поездом приехали в Москву. И, подходя к дому № 48-Б, увидели у своего подъезда толпу сотрудников КГБ — человек 50. Паника в ведомстве в связи с утерей «сопровождаемой» была великая. И, как рассказывала Е. Г., видно было по лицам, какое облегчение, счастье они испытали, увидев приближающихся к дому двух искомых женщин.
И в заключение — всерьез. Почему Елена Георгиевна Боннэр стала неразрешимой проблемой для тоталитарной системы? Наберите в поисковой системе интернета слова «зверюга в юбке», и вы сразу попадете на стенограмму исторического заседания Политбюро ЦК КПСС 29 августа 1985 года. На нем Горбачев поставил вопрос о том, что надо сделать так, чтобы Сахаров прекратил полугодовую голодовку: надо отпустить его жену на операцию. Андрей Дмитриевич бился за то, чтобы его жена не погибла, как любой мужчина должен был это делать. Они этот вопрос решали. Так вот, «зверюгой в юбке» члены Политбюро называли жену Сахарова. А Горбачев добавил: «Вот что такое сионизм». Но надо отдать ему должное: и разрешение Е. Г. на лечение в США он продавил через Политбюро, и потом вернул Сахарова и Боннэр в Москву. Вопрос: почему такое внимание к личности Елены Боннэр на высшем политическом уровне СССР? Тот же вопрос — про Андрея Дмитриевича Сахарова. У меня нет ответа. Думаю, что это вопрос для будущих историков.
И совершенно поразительно, что всё это актуально и сегодня. Месяц назад, в дни 90-летия Сахарова 21 мая 2011 года «Первый канал» ЦТ показал «юбилейный» фильм «Мой отец Андрей Сахаров», в котором слово в слово повторяется вся та грязь и клевета, которую «компетентные органы» распространяли о Сахарове и Боннэр четверть века назад. И, как это бывало и в прошлые годы, «инструментом» обличителей стал младший сын Андрея Дмитриевича, бывший для него пожизненным, и, как видно, и послежизненным, несчастьем. Но эту беду я обсуждать не буду. Известно ведь, что детей, как и родителей, «не выбирают».
Андрей Дмитриевич умер 21 год назад, Елена Георгиевна из-за болезни сердца более 5 лет не приезжала в Россию. Почему же их имена все так же невыносимы для «нечистой силы», унаследованной новой Россией от бывшего СССР? Странно всё это и тревожно.
Июнь 2011 г.
Софья Богатырева
Историк литературы, публикатор, мемуарист. Дочь писателя Александра Ивича (Игнатий Игнатьевич Ивич-Бернштейн, 1900–1978) и Анны Марковны Бамдас (1899–1984), вдова поэта-переводчика Константина Богатырева (1925–1976).
Если пытаться определить личность Елены Боннэр двумя словами, то я бы сказала о ней: гений дружбы.
Софья Богатырева
Елена Боннэр прожила замечательно насыщенную жизнь. В каждый данный исторический момент она находила свое место, для неё было характерно сознание собственной правоты, уверенность в правильности своих поступков.
Отец мемуаристки, писатель Александр Ивич, начало 50-х.
Как и другие замечательные женщины — я имею в виду Надежду Мандельштам и Нину Берберову, она оставила воспоминания, которые нам остается лишь дополнять — в моем случае, рассказом об одной стороне ее личности: таланте и умении быть верным другом. Елена Георгиевна, для меня «Люся», была в высокой степени одарена умением дружить: испытывать дружеские чувства и вызывать их у окружающих — тал