ЕГ знала много о любви. Наблюдать за ней и АД было большим удовольствием. Когда они не были обеспокоены своими друзьями и политической ситуацией, они наслаждались друг другом. В большой компании, они всегда находили глаза друг друга. В небольшой компании они всегда были рядом. Они делили одно большое кресло, когда смотрели телевизор, иногда она сидела у него на коленях. Они подтрунивали, отпускали дурацкие шутки, иногда шутливо спорили о значении старой пословицы: «Возьми Даля, если мне не веришь!».
Я знаю, что ЕГ демонстрировала невероятное мужество и в этом была примером для всех нас. Но я также помню ее женственность.
Владимир Буковский
Буковский Владимир Константинович (1942–2019) — один из первых советских диссидентов, 12 лет в заключении, в 1976 г. выслан в обмен на лидера чилийской компартии Луиса Корвалана. Настоящее интервью дано французскому радио RFI в 2011 г.
Владимир Буковский: Как Елена Боннэр была теткой Эдика Кузнецова и другое. Я познакомился и с Люсей (так близкие называли Елену Боннэр), и с Андреем Дмитриевичем в 70-м году, после освобождения из лагеря. Тогда они еще, действительно, не были супругами и только-только познакомились на каком-то суде, по-моему, на суде Бориса Вайля и Револьта Пименова. Ещё тогда у них, по-моему, никаких специальных отношений не возникало. В то время мы общались от суда к суду.
Владимир Буковский в молодые годы.
RFI: Вы говорите: познакомились на суде, общались от суда к суду. Что это означает конкретно?
Владимир Буковский: Как вы помните, в то время шли политические репрессии, и была традиция к своим друзьям приходить на суд. Вернее сказать, к суду, потому как внутрь не пускали. Люди стояли снаружи. Там же стояли иностранные корреспонденты, а в зал пропускали избранную публику, которую отбирал ЦК.
Такие встречи были наиболее частым, наиболее распространенным социальным общением. Помимо этого, конечно, у разных общих знакомых пересекались. Но это был основной вид общения. И там люди поневоле знакомились.
Сахарова какое-то время пускали. Он приходил к суду в полном наборе своих орденов: а у него там было три Героя социалистического труда или что-то в этом роде… полный иконостас. Он распахивал свое пальто в лицо охранникам и говорил: «Я — академик Сахаров. Вот, пропустите». И те поначалу его с перепугу пропускали. Потом им, конечно, дали инструкцию, разъяснение, и больше его не пускали.
Но в то время его еще пускали, а всех нас остальных — нет. Наиболее это всё проявилось на кассационном суде по «самолетному делу». Было такое в 70-м году «самолетное дело». Группа евреев-отказников, якобы, пыталась захватить самолет, чтобы улететь из СССР. Ну и они были арестованы.
Главным по этому делу проходил мой старинный приятель Эдик Кузнецов. А Люся Боннэр заранее записалась к нему теткой. Она у него в деле фигурировала как тетка. По той причине, что у Эдика больше не было никаких родственников: отец погиб на войне, мать была очень тяжело больной человек, почти не двигалась. А кто-то же должен к нему ходить, передачи приносить. И вот Люся записалась к нему заранее, еще до суда, записалась теткой. И как-то это прошло.
И она была единственной, кого пускали в зал суда как родственника. И когда этот суд шел в Ленинграде, то она — единственная, кто там была. Но ее КГБ предупредил, что если она хоть какие-то данные об этом суде будет передавать кому бы то ни было, то ее не будут пускать.
И вот мы изобрели очень сложный способ как у нее незаметно эту информацию получать и передавать из Питера в Москву. Этим занимался покойный ныне Володя Тельников. А передавали всю эту информацию мне. Я был как бы конечной инстанцией. А моя задача была уже это пристроить иностранным журналистам, чтобы мир узнал о всех деталях этого дела. Вот в такой цепочке, в такой «связке» мы с ней в 70 году общались.
RFI: Владимир, а вы не можете сказать, как же можно было эту информацию передавать так, чтобы и Елену Боннэр продолжали пускать в суд, но и чтобы она попадала на Запад? Как это можно понять?
Владимир Буковский: Вот в этом была задача, и она была головоломной. И, в общем, Володя Тельников с этим справился. Нас так ни разу и не поймали.
Как это делалось? Всех деталей и я не знаю толком. Это был такой секрет. Но как-то у нее там брали эту информацию незаметно. И по цепочке — цепочка была очень длинная. Я недавно познакомился с человеком, которого никогда не знал раньше и который, оказывается, тоже был звеном этой цепочки. И вот мы с ним это выяснили и долго смеялись. Ну, доходило это до меня, и я уже передавал журналистам.
Потом был кассационный суд. Их, как вы помните, приговорили к смертной казни двоих. И кассационный суд в Москве совпал с моим днем рождения. Это было 30 декабря 1970 года. И тут мы, наконец, все столкнулись носом к носу — вся цепочка. Ну, не вся, но часть хотя бы. И Люся приехала, и ее пустили в суд. И тут ей уже можно было не прятаться. И Сахаров пришел. На этом суде они уже сдружились, скажем так. Вот такие были общения.
Помимо этого — по общим знакомым: дни рождения там, то-се. Все время «пересекались», конечно, в Москве. Особых отношений у меня с ней никогда не было. Ну, были деловые какие-то вещи. Не более того. Мы с ней в те времена не дружили. Это все пришло много позже.
RFI: Владимир, те события, о которых вы только что нам рассказывали, — это события самого начала 70-х годов. Потом Елена Боннэр и Андрей Сахаров поженились, потом была долгая деятельность академика Сахарова — совершенно удивительного общественного деятеля. И потом, в какой-то момент, когда вы, Владимир Буковский, уже были на Западе, была ссылка академика Сахарова в Горький. Ссылка, естественно, вместе с его женой, Еленой Боннэр. Вы уже были на Западе. У вас были в тот момент какие-нибудь контакты с четой Сахаровых?
Владимир Буковский: Были, конечно. У нас в Москве был целый ряд людей, которые эти контакты поддерживали. Была такая Ира Кристи, которая прямо поехала в Горький, никому ничего не сказав. И нашла их, и ничего страшного, вроде. Ну, ее, конечно, потом туда больше не пускали, а у Сахаровых поставили милицейский пост перед квартирой, чтобы никто пройти не мог.
Но такие вот контакты были. Были горьковчане — ребята, которые находили способы контактировать и нам передавали. Контакты мы всегда устанавливали. Это обязательно, потому что надо знать, что происходит.
Слева направо: Александр Подрабинек, Владимир Буковский, Иосиф Зисельс (украинский диссидент и политзэк), Украина, начало 2010-х.
Но общения-то не было, потому что меня в 1971 посадили, и с тех пор я их уже не видал, кроме тех случаев, когда Люся в 1979 году приезжала в Италию лечить глаза а потом в 1985–1986 для операции на сердце. Тут, конечно, я уже мог с ней возобновить знакомство, узнать конкретнее, что там у них происходит и прочее.
RFI: А как вы воспользовались тогда этими встречами?
Владимир Буковский: Ну, что значит «воспользовались»? Просто пообщались — не виделись ужасно долго. И, конечно, сведения, которые мы о них получали, были достаточно точными, но очень неполными. Узнать, все-таки, что там и как, и как это все оборудовано, и что там происходит, было нам всем важно. Ну, а помимо того — не виделись очень давно. Все-таки люди друг друга знавшие, и знавшие в необычной ситуации, в необычной атмосфере, обстановке. Это создает особые отношения. Мы — звенья одной цепочки, символически говоря. Поэтому, конечно, это особые отношения.
RFI: Годы шли, коммунизм приближался к концу. И, кажется, в 89 году или в 90, может быть, даже в 91-ом вы уже смогли сами приехать в завершающийся Советский Союз. В этот момент вы встречались с Еленой Боннэр?
Владимир Буковский: Да, это было в 91-м году в апреле. Первый раз, когда мне, наконец, со скандалом дали визу туда. Мы с ней немного пообщались. Но не очень много. Сахаров уже умер, как вы помните, он умер в 89 году в конце года. Его уже не было. Пообщался я со всеми, кто был. За 5 дней, а у меня виза была на 5 дней, много не успеешь и многих не увидишь, но с Люсей мы пообщались.
RFI: И в заключение, несколько слов. Когда Советский Союз рухнул, и появилась свободная независимая Россия, «свободная, независимая» с некоторыми оговорками, Елена Боннэр осталась гражданской активисткой. И в годы путинского правления она выступала как деятель гражданского общества России. В этот период вы с ней как-то встречались, как-то координировали, что-то было у вас общего в отношениях с современной российской властью?
Владимир Буковский: Безусловно. Это был как раз период, когда мы очень плотно с ней общались. И начался он раньше, чем появился Путин — с чеченской войны. До этого она входила в какие-то там президентские советы по гражданскому обществу и прочее. Тут она отовсюду ушла демонстративно. И моя позиция очень обострилась по отношению к Кремлю в тот период.
И мы оказались с ней вместе, по одну сторону этих самых пресловутых «баррикад». Мы с ней много чего делали вместе и по поводу Чечни, и войны в Чечне, писали обращения, даже совместное было у нас с ней письмо президенту Соединенных Штатов Бушу. Вот в этот период мы довольно много с ней общались.
Последний раз я ее видел в ноябре прошлого года, когда был в Бостоне. У нее состояние уже было нелегкое со всеми ее болезнями. Но меня поразила ее ясность ума и невероятная энергия для человека так тяжело больного.
Мы с ней довольно долго просидели у нее в квартире, обсудили все происходящее, и меня потрясло, как она в курсе всех дел, несмотря на свой возраст и болезнь. То есть, не просто всех общих событий, но и всех слухов, которые ходят, всех оттенков и деталей событий. Она за всем этим очень живо следила и всегда очень болезненно реагировала на все происходящее. Так что в этот период мы как раз общались очень много.
2011