Илья Бурмистрович
Математик, в 1968–1971 находился в заключении за распространение произведений А. Синявского и Ю. Даниэля. В последние годы собирает материалы об А. Д. Сахарове и Е. Г. Боннэр для Архива Сахарова.
Мои воспоминания о Е. Г. — это несколько разрозненных, но, как мне кажется, небезынтересных штрихов.
Илья Бурмистрович
По-видимому, следующий эпизод относится ко времени, когда Сахаров был в Горьком, а Е. Г. еще пускали в Москву. Я спешу к Е. Г. на день рождения и несу две красивые керамические тарелки. У самого подъезда поскользнулся и разбил обе. Осколки одной совсем мелкие, другой покрупнее. Е. Г. меня утешала и, наверно, предложила не выбрасывать осколки. Через какое-то время я снова у Е. Г. Она с гордостью демонстрирует мне склеенную тарелку. Я, несколько ошарашенный, даже не спросил, кто ее склеивал. Теперь не исключаю, что она сама.
Однажды я захотел взять почитать несколько тамиздатских книг, которые увидел на полке в квартире А. Д. и Е. Г. Разумеется, разрешение Е. Г. тут же получил. Самой ценной из них была книга «Бодался теленок с дубом» Солженицына, переданная А. Д. из-за рубежа, с необычно теплой надписью автора. В сентябре 1980 г. все их забрали у меня на обыске. Когда я сообщил об этом Е. Г., она сказала, что А. Д. спрашивал про «Теленка»…
Е. Г. вскоре после смерти А. Д. попросила меня собирать всевозможные материалы в периодике, касающиеся его, и подчеркнула: собирать даже такие материалы, где А. Д. только упоминается.
Я помню, как Е. Г. выступала на митинге на Васильевском спуске. Там присутствовал Ельцин. По-видимому, это май 1993 г. Атаки на Ельцина усиливались. Обращаясь к нему, Е. Г. воскликнула: «Стукните кулаком по столу!»
Е. Г. несколько раз выражала недовольство тем, что я собираю воспоминания об Андрее Дмитриевиче. Потому что «все наврут». Она не без оснований полагала, что воспоминания — ненадежный источник информации. Я как-то сказал, что потом разберутся. — Не разберутся! — убежденно возразила она.
Илья Бурмистрович и Елена Боннэр в Архиве Сахарова, Москва.
Я все-таки продолжал собирать воспоминания и в этой связи даже как-то спросил, не являюсь ли я для нее «персоной нон грата». — Нет, — ответила она.
Однажды я напомнил Е. Г., что воспоминания одной из дочерей Н. Н. Гончаровой от Ланского, несмотря на то, что она с Пушкиным не встречалась и Пушкина не любила (где-то я такое вычитал), пушкинисты считают ценным источником. Е. Г. немедленно назвала ее фамилию — Арапова — и вроде бы поколебалась в своем отношении к воспоминаниям…
Во время болезни жены Юрия Шихановича Алевтины Плюсниной обсуждался вопрос о деньгах на дорогое лекарство, используемое в качестве «химии». Я, в частности, обратился к Е. Г. Она стала убеждать меня — не нужно ее мучить химией, пусть до конца живет на обезболивающих. «Не мучить химией» Е. Г. повторила несколько раз. И добавила: «Это я вам как врач говорю». Потом сказала, что там-то имеются принадлежащие ей 300 долларов, их можно взять. Впрочем, их так и не взяли…
Я неоднократно беседовал с Е. Г. об Андрее Дмитриевиче. Помню, как она однажды в ответ на мою просьбу с обреченным видом сказала: «Ну спрашивай»… Я обычно записывал ее ответы на диктофон, но несколько незаписанных ответов я приведу по памяти.
Я начал спрашивать ее по поводу позиции Сахарова в вопросе о Карабахе. Она, не дожидаясь собственно вопроса, стала горячо убеждать меня, что Карабах должен принадлежать Армении. Мне не сразу удалось задать свой вопрос: а как Сахаров себе это представлял? Что Азербайджан с этим просто согласится? Она ответила (передаю не дословно, но за смысл ручаюсь): Тогда еще Горбачев мог решить это на Политбюро волевым путем.
Я спросил, а Е. Г. подтвердила идею Сахарова о желательности мирового правительства. Я: А если во главе мирового правительства окажется Сталин? Она (сразу, не задумываясь): Я не знаю, как ответить на это возражение.
У меня сохранились два электронных письма от Е. Г. Первое письмо связано с тем, что я переслал Е. Г. адрес видео, на котором запечатлена церемония вручения Сахарову премии имени Эйнштейна и, в частности, его речь на церемонии. Я спросил, знает ли Е. Г. это видео. В тот же день (23.07.2010) она ответила:
Ох, Илья! Не знала. Речь-то я знаю, но про интернет слышу впервые. Еще не смотрела. Мне всегда, прежде чем смотреть на Андрея, надо внутренне и с помощью лекарств подготовиться к этому. Спасибо. Е. Г.
Второе письмо — ответ на мою просьбу подтвердить Ольге Владимировне Окуджаве, что она (Е. Г.) со мной знакома — без этого О. В. не хотела со мной говорить про Сахарова. Письмо датировано 24.01.2011:
Илья! Ну что Оля может тебе сказать. Это бесконечное нанизывание баек на Андрея. У него и с самим Булатом контакта не получилось. Ну были они у нас вдвоем, кажется, один раз, когда Маша[199]привезла им какие-то шмотки. Был Андрей один раз у Окуджавы — получился антиконтакт. А Оли кажется дома не было. И был один большой обед у них, когда приезжали наши общие друзья итальянские, но я была без Андрея, только с Алешкой. Мне кажется, собираешь ты какое-то сильно далекое от сути и только сбиваешь людей с толку. Все это как воспоминания Шкловского (Иосифа), что Андрей в эшелоне читал и проработал Гарднера (Гайтлера, «Квантовая теория излучения» — Ред.). Уж не путаю ли я фамилию, а порыться сил нет. Но Андрей утверждал, что это сплошная фантазия Шкловского. Сколько можно сети плести. Надо бы мне когда-то почитать, что ты насобирал. Боюсь, что большинство ценность имеет не большую, чем трепотня Иосифа.
Людмила Вайль
Жена правозащитника и диссидента Бориса Вайля (1939–2010). Были вынуждены эмигрировать в 1977 году вместе с 10-летним сыном под угрозой третьего ареста Бориса.
С одной стороны, наши встречи можно пересчитать по пальцам, но с другой стороны мы звали ее Люся и были на «ты», т. е. можно сказать, что были друзьями…
Людмила Вайль, Кипр, 2018.
Можно тоже сказать, что она, вместе с Андреем Дмитриевичем, сыграла решающую роль в нашей жизни.
Тогда шла зима 1976–77 гг. Мы жили и работали в совхозе «Васильевский» Смоленской области. Боря медленно «загибался». В холодное время еще можно было жить, поскольку он работал кочегаром, обогревал дом, где размещались контора совхоза, детский сад, клуб и несколько жилых квартир. Эта работа нравилась ему — главным образом потому, что в это время он был сам себе хозяин.
Но по окончании отопительного сезона его зачисляли в слесари: он должен был, главным образом, ремонтировать сельхозмашины. И это было пыткой — он ненавидел эту работу и не умел ее делать. Когда ему говорили: «Принеси ключ на 17», он не знал, что это такое. Он брал и приносил первый попавшийся. Мужики с удовольствием издевались над ним…
Елена Боннэр (с ребенком на руках) и Ю. Шиханович (крайний справа) в ссылке у Бориса и Людмилы Вайль, с. Уват, Тюменская обл., 1971 г.
Накопив положенные выходные, Боря иногда вырывался в Москву. Жил у Шихановичей, но виделся со многими, в том числе и с Сахаровыми.
И вот в один из таких приездов они спросили его, почему нам не приходит мысль эмигрировать. «Вот сегодня провожают в Израиль такого-то (известный математик, не помню фамилию), — говорит Андрей Дмитриевич. — Езжайте на проводы и дайте ему ваши данные. Он отдаст их кому надо».
Для Бори эта мысль была совершенно новой. И тогда Люся сказала: «На вас мы уже поставили крест. Но ради Димки (наш 10-летний сын) — уезжайте!»
И мы уехали.
Наша первая встреча с Еленой Георгиевной произошла в Калуге, осенью 1970 года, когда судили Пименова и Борю. Собственно, это не было встречей — мы просто увидели ее в первый раз. Туманно помню, как она «рыкнула» на меня, когда я, не поняв ситуацию, предложила догнать на такси Андрея Дмитриевича, уже уехавшего и «нечаянно» увезшего важные бумаги (кажется, выступление Пименова на суде).
А летом следующего, 1971, года она и Юра Шиханович приехали к нам в ссылку, в поселок Уват Тюменской области. Есть фотография, где мы все стоим, прислонившись к стене нашего деревянного дома. Люся — с Димой на руках. Юра побыл у нас всего день-два, а Люся осталась — у нее была договоренность возвратиться в Москву вместе с писателями, совершающими плавание по Иртышу в рамках какого-то фестиваля.
Помню, она каждый день ходила на Иртыш купаться. Она хорошо плавала и однажды заплыла так далеко, что другие купающиеся начали опасаться, сможет ли она приплыть обратно. Один из купающихся, молодой парень, поплыл ее «спасать». Увидев, что она не тонет и совсем не устала, он начал (по пути к берегу) флиртовать с ней! В общем-то, это понятно: мы все помним, что она долго оставалась молодой и красивой…
Помню еще, мы были у них на даче. Должно быть, это было зимой 1976 года. Боря разговаривал с Андреем Дмитриевичем, а мы с Люсей варили на кухне суп с пореем. До этого я не знала этот овощ и училась у нее.
Вот и все, что вспомнилось. Остальные встречи были только при многолюдье (Сахаровский конгресс, например), где мы могли только переброситься несколькими словами.
Копенгаген. Ноябрь 2015
Евгений Врубель-Голубкин
Ученик Елены Боннэр из московского Медучилища № 2. Стал другом её семьи. Общался с Еленой Георгиевной много лет после окончания учебы.
Я учился у Елены Георгиевны с 1966 по 1968 годы. Я обучался на медбрата, она вела у нас детские болезни и заведовала практикой. Елена Георгиевна у нас официально заведовала самодеятельностью, которой руководила Мария Полицеймако. Так как под прикрытием самодеятельности можно было прогуливать и уроки, и практику, я быстро туда записался.