Вот и храню память об этом вечере.
Первый раз я посетил США за два года до переезда туда на постоянное место жительства. 1992-й год. Более года назад эмигрировала в Соединённые штаты Жека со всей семьёй. Очень по ним скучаю, хочется повидаться. Должен убедиться, что первые трудности начала совсем новой жизни они хоть в какой-то мере преодолели. Знаю, что далось это совсем не просто.
Эмигрировала Жека с семейством из СССР. Такой страны уже нет. Не знаю, как другие, но я был полон оптимизма. По крайней мере в том смысле, что никто не запретит мне за свой счёт посетить дочь, даже если для этого надо перелететь океан. Некое количество свободно конвертируемой валюты я заработал в командировках за рубеж ещё при советской власти. Могу оплатить поездку, не обременяя тратами Жеку и Вову. Да они и не имели на подобные расходы никакой возможности. Эти несколько слов характеризуют обстановку, когда я решил совершить первую в своей жизни поездку за рубеж не в командировку, а по собственному желанию. Формальных препятствий не было и не предполагалось, что они могут возникнуть.
Так как мой заграничный паспорт, как было принято, находился в Иностранном отделе Академии Наук, то поездку я оформлял через Институт физических проблем имени П. Л. Капицы, где работал уже более 20 лет. Все необходимые документы заранее, в обусловленные сроки поданы в Иностранный отдел Академии наук. Никаких намёков на затруднения. Но… Приближается день вылета, билет приобретен. Начинается ожидание паспорта с визой. Не помню точно, когда начал волноваться. Чувствую, какая-то задержка. Мой собственный опыт подсказывает: без волнений никогда не обходилось, всегда получал паспорт в последний момент. И вот этот самый последний момент наступил: завтра ранним утром должен вылететь, а паспорта с визой нет. Чиновник Иностранного отдела Академии наук ничего не объясняет, кроме: «Они опоздали…» Ясно, завтра не лечу. Скорее всего, в этот раз вообще не лечу. Покупал самый дешёвый билет, наверное не перенесёшь дату вылета. Грущу.
О моих планах знала Елена Георгиевна. Она хотела со мной передать Тане какую-то мелочь. Не помню, я ли ей позвонил, что выезд сорвался. Или она мне в связи с передачей посылки, но сразу после моего возвращения домой из Иностранного отдела состоялся мой телефонный разговор с Еленой Георгиевной. Я изложил обстановку, а проще, пожаловался. Внимательно меня выслушав, Елена Георгиевна попросила меня не отлучаться из дома, сказав, что постарается связаться с послом Соединённых Штатов. «Возможно, он сможет помочь,» — добавила она. Довольно скоро раздался звонок из посольства США, попросили не отлучаться от телефона, мне будут звонить из консульства…
Намного позже конца рабочего дня из рук работника консульства на жилой территории сотрудников дипломатического корпуса я получил свой вожделенный паспорт с американской визой.
Утром я без приключений вылетел из Шереметьево и прилетел в США. Я опустил некоторые подробности[258], они описаны в очерке, где я рассказываю о первом моём посещении Соединённых Штатов.
Это воспоминание закончу разговором с моим другом-коллегой, мнение которого ценю. Когда я рассказал ему, как вылетал, я спросил:
— Стоит ли рассказывать, какую роль сыграла Елена Георгиевна?
— Конечно, — ответил он, — пусть все знают, к чьим словам прислушивается посол Соединённых Штатов Америки в России.
В той Бостонской компании, куда мы были приняты по рекомендации Тани Янкелевич, довольно регулярно проходили вечера, которые можно назвать — одни — семинарами, другие — вечерами воспоминаний. На семинарах выступали приглашённые, на вечерах воспоминаний мы обходились своими силами. Деление, естественно, условное. Так как почти всегда организатором вечеров была Мария Гавриловна Петренко-Подъяпольская, то тематика вечеров, как правило, была связана с правозащитным движением в СССР, участниками которого была она, её покойный муж Григорий Подъяпольский и многие члены компании. Почти каждый год отмечали день рождения Андрея Дмитриевича. Когда вечера проходили в квартире Марии Гавриловны, говорят, они напоминали во многом семинары по средам у Подъяпольских в Москве. Одной из знаковых примет сходства служили пироги с капустой. Даже этого я подтвердить не могу: московских я не ел. Но тех, кто не ел бостонских, могу заверить: бостонские были вкусными.
Вечер, который я вспомнил, проходил не в квартире Марии Гавриловны. Была Елена Георгиевна, не выступала и сидела чуть в стороне. Народа было довольно много. А запомнил этот вечер, потому что мы неожиданно обменялись репликами. О чём конкретно я рассказывал, совершенно не помню. Несомненно, мой рассказ как-то касался Второй школы. Помню, произнёс:
— Мы сидели на одной парте с Еленой Георгиевной, и я ей сказал…
Не уверен, что я успел выговорить даже это, как раздался голос Елены Георгиевны:
— Никогда мы не учились вместе!
— Конечно, Елена Георгиева, но мы сели рядом на родительском собрании в классе, где учились Алёша и Женя. В классе, кроме как на парту, сесть было некуда. После подтверждения Еленой Георгиевной того, что мы сидели на одной парте, и её извинения за то, что перебила, я продолжил свои воспоминания.
Это всё? Да, всё… Но, оказывается, запомнил на всю жизнь…
Встречи в Жуковке в 1970-е годы были, как правило, случайными. Пожалуй, точнее сказать так: встречи возникали благодаря обстоятельствам. Очень отчётливо помню, как на дачу Харитона, где я тогда жил, пришли позвонить по городскому телефону Елена Георгиевна и Андрей Дмитриевич. На их даче телефон был выключен. Похоже, они никуда не спешили, мы уселись и довольно долго разговаривали. До сих пор жаль: в основном говорил я, Андрей Дмитриевич задавал вопросы, а Елена Георгиевна молчала. Запомнилось, Андрей Дмитриевич задумчиво произнёс: «Оказывается, мы однолетки…»
Непременные члены Бостонской компании: М. Петренко-Подъяпольская (справа) и М. Зарудная-Фриман, 2005 г.
Чуть подробнее о другой встрече в те же годы. Если можно назвать встречей то, что я догнал Елену Георгиевну, Андрея Дмитриевича и их троих спутников. Как и я, они шли к станции. Академические дачи в Жуковке тогда (при советской власти) располагались между заборами, которые окружали некую территорию, куда полагалось входить по пропускам. Называлась эта территория Совминовскими дачами. Охранялась она не слишком строго. Владельцы соседних академических дач имели пропуска. Иногда они ими пользовались, покупали что-то в магазине, который был за забором, а в кино и я ходил. Естественно, посмотреть можно было и то, что в кинотеатрах для всех не показывали (помню, там посмотрел «Евангелие от Матфея» Пазолини).
Нам — гостям академиков — Совминовские дачи надо было обходить на пути к станции. Но… Забор дачи Сахарова частично служил и забором для ограждения. И не все доски были хорошо прикреплены. Путь до станции от дач, расположенных недалеко от дачи Сахарова, был заметно короче, если пройти через дачу Сахарова и воспользоваться дыркой в заборе. Калитка дачи Сахарова никогда не запиралась. Было известно (во всяком случае нам), что хозяева не возражают, если проходят через их дачу. И самое главное: было известно, что при выходе с территории Совминовских дач пропуск не спрашивают.
Общий вид сахаровской дачи в Жуковке, 1975 г.
Однажды вечером незаконным путём я шёл к станции. Впереди увидел группу людей, и понял, что Елена Георгиевна и Андрей Дмитриевич провожают своих гостей на станцию. Сразу заметил, что провожающие очень устали, и предложил свои услуги: «Доверьте мне своих гостей! Я справлюсь!» Мне показалось, что и Елена Георгиевна, и Андрей Дмитриевич довольны. Дальше провожал гостей я один. Не помню, представили нас друг другу или мы познакомились самостоятельно. Но я понял, что провожаю Татьяну Великанову, Александра Лавута и сестру Джемилёва[259]. Все фамилии я хорошо знал, понимал, что была, скорее всего, важная встреча, даже, как ни странно, обрадовался, что как бы принял в ней участие. Конечно, участие эфемерное, но обернулось оно получением интересной мне информации.
Сестра Джемилёва рассказала мне о планах возвращения крымских татар в Крым (тогда шла борьба за это, а её брат Мустафа сидел в тюрьме). Мне хотелось знать, каким образом предполагают расселить много людей, не затронув интересов тех, кто занял их место. Тогда казалось, что это важный вопрос, и не должны пострадать те, кого переселили на освободившиеся места. Ответ на свой вопрос я получил исчерпывающий, понял, что моё беспокойство разделяют и руководители борьбы за прекращение дискриминации прав целого народа, выселенных крымских татар. Очередной раз я убедился, что даже в этой трудной ситуации польза была бы для всех, если бы предоставили право выработать правила возвращения представителям заинтересованных сторон, а потом всем строго им следовать.
Дальнейшая история продемонстрировала, что главным источником беззакония было государство, беспрерывно нарушающее права человека. К какому количеству трагедий это привело, трудно оценить. Напряжение, похоже, несколько ослабло после развала Советского Союза, а Крым оказался под юрисдикцией Украины. В результате присоединения Крыма к России снова обострилась вражда между крымскими татарами и государством.
Хотя разговор с сестрой Джемилёва продолжался почти буквально всё время пути от Жуковки до Белорусского вокзала, Татьяна Великанова[260] успела рассказать мне о Енгибарове[261] — одном из замечательных мимов, оказавшемся в тяжёлой ситуации. До сих пор стыдно: мог, пусть просто пожертвованием, принять участие в его судьбе, но почему-то уклонился. Обвиняю себя, потому что не помню даже причину своего неучастия. Возможно, её и не было.