…В декабре 1979 года сидели втроем на кухне у Сахаровых — Елена Георгиевна с пасьянсом, А. Д. и я. Зашла речь о книге Аркадия Белинкова[284] «Юрий Олеша. Сдача и гибель советского интеллигента». Интереснейшая, необычайная книга, в которой критик подверг вивисекции все творчество писателя, рассмотрел его в контексте современной Олеше истории и пришел к парадоксальным, на первый взгляд, выводам, отраженным в названии книги. В наше время, когда восстанавливается находившийся прежде под запретом культурный слой, о Белинкове почему-то забыли. А в 60-е годы он был одним из самых известных литературоведов. Работами Белинкова зачитывались, шутили даже — не от Белинского ли его фамилия? Прошедший через сталинские лагеря и пытки Белинков бежал из СССР в начале 68 года, во время поездки в Югославию. Говорят, Белинковым была задумана литературоведческая трилогия: о писателе, лояльном по отношению к Советской власти, но устранившемся от активного сотрудничества с нею (Тынянов); о писателе, пошедшем на такое сотрудничество и сломавшемся (Олеша); о писателе, восставшем против системы и победившем ее (Солженицын). Книга о Тынянове в 60-е годы у нас издавалась и давно стала библиографической редкостью. Главы из книги об Олеше печатались в 68 году в первых номерах журнала «Байкал», а полностью книга была издана уже вдовой Белинкова в безвестном мадридском издательстве году в 75-м. Книга о Солженицыне, насколько я знаю, так и не была закончена.)
Итак, Елена Георгиевна терпела-терпела мои восторги по поводу книги об Олеше и взорвалась: «Белинков! Как ему не стыдно! Он же провел столько времени в доме Олеши! Его там разве что не на хлебах держали! Сам знает все его обстоятельства: сын с больной психикой, три года семья не спускала с него глаз, не уберегли — выскользнул на балкон и прыгнул вниз, разбился насмерть, какое это горе для родителей! А Белинков его обо…л! Так нельзя поступать!» Я ошеломленно пытаюсь что-то возражать, а А. Д. старается сбалансировать ситуацию: «Белинков пытался устроить показательный суд… А девиз всякого показательного суда — к черту подробности, будем упирать на то-то и на то-то. Вот у него и получилось, как на всяком показательном суде…». Наверное, очень верное суждение о книге Белинкова.
Фактически мы начали переписываться с Сахаровыми только после того, как Елену Георгиевну заперли в Горьком — с мая 1984 года. За последовавшие после этого два с половиной года ссылки мы отправили в Горький 25 писем. Мы нумеровали посылавшиеся письма, чтобы Сахаровы могли контролировать — не «обнесли» ли их каким-нибудь письмом? Как правило, сообщали текущие новости — что происходит вокруг, что читали и хотели бы показать им, какие фильмы стоит посмотреть. Иногда — про новости в Академии Наук.
Отвечала нам всегда Елена Георгиевна — открытками, исписанными подчас очень плотно. А. Д. только добавлял одно-два слова и ставил свою подпись. Каждую весточку из Горького мы тщательно изучали, осматривали со всех сторон, старались по почерку и числу описок в словах угадать состояние Елены Георгиевны; делились с друзьями.
Исключение — три письма 1986 года, написанных А. Д., — последнее совместно с Еленой Георгиевной — три страницы двойного тетрадного листа исписаны Еленой Георгиевной, одна страница — А. Д. Оно явилось ответом на срочно посланную им 17.08.86 г. информацию о том, что в ближайшем выпуске «Кинопанорамы» будет беседа ведущего передачи с академиком А. Б. Мигдалом по поводу фильма «Письма мертвого человека», во время записи которой Мигдал, во всеуслышание и подробно, пропагандировал приоритет Сахарова в постановке вопроса о необратимых последствиях ядерной катастрофы — похолодании, климатических изменениях и прочем; что дифирамб Сахарову из уст Мигдала продолжался довольно долго и нашел живой отклик у всех, находившихся во время записи в студии; что ведущий боится, что все про Сахарова вырежут, но, тем не менее, надеется… (Историю эту взволнованным голосом рассказала мне 16.08.86 г. по телефону Таня Савицкая — киножурналист, давний друг семейства Елены Георгиевны; мое письмо пришло к Сахаровым после передачи.)
2 сент. 86 г.
(Письмо Елены Георгиевны)
Дорогие ребята!
Во-первых, школьницу вашу поздравляю с 1 сентября, хотя что поздравлять — уверена, что каникулы лучше, чем школа. Письмо Лёнино (так же как и из Карелии) получили. «Кинопанораму» смотрели. Я чуток ругнула академика, что мог бы и вспомнить (о роли Сахарова. — Л. Л.). Теперь свое «ругнула» беру обратно. В кино за это время не ходили, все не решим, что надо, а что не надо смотреть. Но видели по телеку «Проверку на дорогах» и еще несколько стоящих фильмов.
Прочли «Печальный детектив» (посылать не надо, а я в предыдущем письме просила) и «Плаху»; последнее — для меня — потрясение. (Первое — произведение В. Астафьева, второе — Ч. Айтматова. — Л. Л.) А в «Детективе» всему веришь и только ужасаешься, какая страшная жизнь, которую мы знаем понаслышке только. Понаслышке же доходит до нас и многое другое — страшное тоже (по «голосам» прошла информация о голодовке Анатолия Марченко[285]. — Л. Л.). А вообще жизнь наша не меняется и, похоже, шестимесячных каникул не было. Андрей в приличной форме, я тоже относительно ничего. Машинку, я думаю, надо передать с физиками… (швейная машинка, которая им требовалась в Горьком. — Л. Л.). Я выступаю с предложением посылать тебе, Леня, книги на обмен и прочее. У меня накопилось много уже прочитанного чтива, которое совсем не обязательно иметь в доме. Напиши, согласен ли?
Привет всем друзьям, будьте здоровы. Леня, пиши — твои письма очень радуют и всегда интересны.
Е. Г.
(Приписка Андрея Дмитриевича)
В кино мы все-таки ходили два раза, в том числе на «Проверку» — тут Елена Георгиевна ошиблась. «Печальный детектив» производит сильное впечатление общим унылым колоритом (телята и люди, утопающие в навозной жиже, осенние кладбищенские пейзажи), и, главное, авторской страстностью и желчностью. Равнодушным его не назовешь: по всем направлениям бьет — направо и налево!!! Информативно и интересно. Читать это нужно, это часть литературы. Елена Георгиевна расшифровывает название как относящееся к герою — печальному работнику угрозыска. А еще мы читали «Плаху» Айтматова и «Карьер» Быкова в «Дружбе народов». В этой последней прекрасной повести Быкова нет ничего, что было бы мне неприемлемо, она близка и очень волнует.
Будьте здоровы. Привет всем друзьям.
А. Д.
…День рождения Руфи Григорьевны — 18 августа. Ушла из жизни Руфь Григорьевна в декабре 1987 году, но и через четыре года, в 1991-м, на ее день рождения на квартире Елены Георгиевны собралось много народа. Возможно, это было связано еще и с тем, что в Москве была Таня Янкелевич, пригласившая на бабушкин день рождения своих друзей.
Елена Георгиевна была в хорошей форме — подтянутая, нарядная, приветливо разговорчивая. Расходились по домам уже ближе к полуночи. Несколько человек задержались еще немного пообщаться. Никто не предвидел путча, пружина которого в как раз в это время раскручивалась, но тем для разговоров и без того хватало. Елена Георгиевна согласилась ответить на вопросы.
Инна Каганова и Леонид Литинский в Сахаровском Центре, 2000-е.
Я задал вопрос, который давно хотел для себя прояснить: «Ел. Георг.! Андрей Дмитриевич в своих „Воспоминаниях“ несколько раз говорил о том влиянии, которое вы оказали на его деятельность. Говоря кратко, что вы привнесли человеческое измерение в его концепции, без этого — несколько отвлеченные и абстрактные. Кажется, он даже употребил такой образ: „Люся наполнила мои построения живым человеческим теплом“. А вот скажите пожалуйста — как Сахаров повлиял на вас? Чему вы научились у Сахарова?»
Всем вокруг тоже стало интересно — в самом деле, что можно перенять у Сахарова? Чему у него можно научиться? Тем более неожиданным оказался ответ Елены Георгиевны.
В раздумье, растягивая слова, она ответила: «Пожалуй, не могу сказать, что я чему-то особенному научилась у Андрея. Даже не знаю, что сказать… Разве что — способности додумывать любой вопрос до конца, не стараться отодвинуть непонятные или неприятные моменты на потом».
Я такого не ожидал — ничего себе! Не нашлось, чему научиться у Сахарова!.. Попытался уточнить (а, может, это было уже много позже, в другой наш разговор на эту тему): «Неужто в молодые годы вы избежали соблазна кружковщины? И никогда не тянуло, столкнувшись с непреодолимой общественной несправедливостью, создавать „Союз борьбы за освобождение…“, искать способов надавить на власть, обыграть ее?». «Нет», — твердо ответила Елена Георгиевна — «кружковщиной ни в каком возрасте не болела и никогда к этому не стремилась».
Наутро был путч, потом — дни и ночи у Белого дома, гибель троих молодых ребят и поражение путчистов. В 20-х числах августа Елена Георгиевна выступала по телевизору с большим интервью, и по собственному почину вернулась к теме «Чему я научилась у Сахарова?». Это выступление можно найти и проверить точность формулировок. Я цитирую по памяти, приблизительно, но смысл сказанного стараюсь передать верно.
Как же истолковать ответ Елены Георгиевны? Нет сомнений в ее искренности, честности, в том, что она лучше всех нас понимала масштаб личности Сахарова и что у него можно было много чему поучиться. Да ведь она и сама как-то призналась, что поначалу Сахарова не поняла.
Действительно, выступая на конференции, посвященной 30-тилетию «Размышлений о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе», Елена Георгиевна сказала, что в свое время, в 1968 году, не оценила сахаровского «Меморандума»[286]