На последовавших весной 1990 года выборах Елена Георгиевна, следуя прижизненной воле А. Д. Сахарова, поддержала мою кандидатуру в Народные депутаты РСФСР, а еще С. А. Ковалева и Л. А. Пономарева. А вот уже на одних из последующих выборов она мне в поддержке отказала. Я не мог понять, почему. Вроде бы, она меня во всем одобряла. Особенно, когда я в ноябре 1994 года заявил позицию по чеченской войне в какой-то телевизионной передаче. Тогда она мне специально позвонила домой. Ей пришелся по душе мой пассаж про то, что Степашину, тогда руководителю ФСК/ФСБ России, не дают, видно, покоя лавры ЦРУ в заливе Свиней. Это про две провальные акции спецслужб: одна — нашей, при попытке захвата Грозного силами российских спецназовцев и чеченской оппозиции, другая — американской, при высадке кубинских контрас на Плайя Хирон в апреле 1961 года. Ни ту, ни другую спецслужбы Елене Георгиевна не жаловала. Надо сказать, что позиция демократов к тому времени еще не успела сформироваться, так что взгляд Е. Г. Боннэр имел определяющее значение. Так почему же она все-таки мне отказала? Чем я ей не показался? Единственная гипотеза: понимала, что время кончилось, и делать в этих властных структурах уже было нечего.
Виктор Шендерович
Шендерович Виктор Анатольевич — российский писатель и публицист, теле- и радиоведущий, сценарист телевизионных проектов «Куклы» и «Плавленый сырок», общественный деятель и правозащитник.
Вчера исполнилось пять лет со дня смерти Елены Георгиевны Боннэр.
Она была женой академика Сахарова. А еще до этого — лейтенантом медицинской службы на фронте, где была тяжело ранена в бою с немецкими фашистами.
Шендерович Виктор Анатольевич
Тех фашистов ей удалось победить.
О том, что Елена Георгиевна — инвалид войны, я в советских газетах не читал. Читал, что они с мужем продали Родину. Но то ли Родина наша уже совсем никуда не годилась даже тогда, то ли продавали они ее плохо, но от мужа осталась только квартира на Земляном валу в Москве[346], а в Бостоне, где жила последние годы Елена Георгиевна, жила она беднее почти всех, у кого я бывал в Америке. И уж точно намного беднее тех, кто эту Родину от них охранял и продолжает охранять со страшными криками о патриотизме.
Елена Георгиевна, с ее серной иронией, произнести бы не могла этого слова применительно к себе…
На вечере Виктора Шендеровича и Игоря Иртеньева, Бостон, середина 2000-х.
А ирония ее была великолепна. Как-то раз, в доме Боннэр, в том самом Бостоне, я был застигнут срочной производственной необходимостью: переслать в Москву какой-то фрагмент сценария программы «Плавленый сырок». Никакого планшета у меня в ту пору не было, и Елена Георгиевна включила компьютер со словами, что всегда мечтала поработать моим референтом и поучаствовать в создании «Плавленого сырка». Она весело включилась в процесс перепечатки-пересылки, и apropos ехидно заметила, что когда-то распространяла «Хронику текущих событий» и интервью Сахарова, так что кое-какие референтские навыки у нее имеются, а сейчас как раз свободна, и если ее возраст не помеха, то она готова выйти на рынок труда…
Вот такая она была — азартная, несгибаемая, самоироничная. Ноль пафоса и стопроцентное человеческое достоинство.
Какое счастье, что мы знали этих людей. И какая беда, что оболваненное население России понятия не имеет ни о них, ни об этой точке человеческого отсчета.
19 июня 2016
Екатерина Шиханович
Шиханович Екатерина Юрьевна — дочь известного правозащитника Юрия Шихановича. Сотрудница Архива А. Д. Сахарова с момента его создания 21 мая 1994 г.
Мой папа сначала познакомился именно с Еленой Георгиевной, а уже потом через неё — с Андреем Дмитриевичем.
Е. Шиханович, 2000-е.
Не помню, при каких обстоятельствах, но впервые Елену Георгиевну я видела в самом начале 70-х. Помню, как она приходила к отцу по какому-то делу и рассказывала о своем впечатлении от Солженицына, которого она видела где-то. Мне кажется, впечатление было хорошим. В то время я была школьницей: в 1970 году я была в восьмом классе.
К Елене Георгиевне мы приходили на дни рождения, какие-то общие праздники. Иногда приходили на небольшие праздники. Ездили на дачу к Андрею Дмитриевичу: мне помнятся в 1977 году проводы Тани и Ефрема Янкелевичей. Отец, конечно, ходил чаще — по делам своим антисоветским.
Маленькие праздники проходили на кухне: разговоры, чай, Елена Георгиевна курила всё время. Большие — дни рождения — в большой комнате стоял стол от окна до двери, народу много. Елена Георгиевна была хорошей хозяйкой, любила готовить. Её некоторые рецепты (ватрушек, например, или яблочного пирога), до сих пор известны. Мне их прислал несколько лет назад Борис Вайль, они у него были записаны. И когда сотрудники музея-квартиры в Нижнем Новгороде захотели воспроизвести то, что Елена Георгиевна готовила, мы им эти рецепты тоже послали.
Народу всегда было очень много, человек тридцать: гости приходили, потом уходили, на их место приходили другие. Не знаю даже, приглашали ли их специально, или было известно, что у Елены Георгиевны, например, день рождения, и люди приходили сами.
Елена Боннэр и Юрий Шиханович, конец 90-х.
Когда Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна были уже в Горьком, и одна наша знакомая что-то сказала нелицеприятное о Елене Георгиевне, отец запустил в неё тем, что держал в руке — какой-то горбушкой. За Елену Георгиевну он всегда стоял горой, и всегда ужасно возмущался, если о ней плохо говорили. Особенно он так реагировал, когда Елена Георгиевна и Андрей Дмитриевич были в Горьком, и всегда защищал их решения о голодовках, которые они проводили.
Мой отец очень уважительно относился к Сахарову и Боннэр, но о каком-либо формальном лидерстве в этой среде речи не шло, он дружил с ними.
Когда Елена Георгиевна приезжала из Горького, мы всегда приходили — узнать, как Андрей Дмитриевич, как дела. В мае 1984 года ей запретили приезжать из Горького (она была под следствием, потом под судом, и ее приговорили к ссылке в Горький), в московскую квартиру запрещено было приходить, квартира стояла пустая. Когда в конце 1985 года ей разрешили приехать, чтобы отправиться на лечение в США, в квартире нужно было убраться. Я тогда в молодых числилась, в смысле уборки мне было легче, и кто-то попросил нас с Бэлой Коваль привести квартиру в порядок. Ключи были, кажется, у Гали Евтушенко. Если не ошибаюсь, у кого-то типа КГБ надо было получить разрешение на вход в квартиру, но не помню, кто это делал. Может быть, именно Галя Евтушенко, у нее вообще была генеральная доверенность от Елены Георгиевны.
Е. Шиханович и Е. Г. Боннэр, временно отпущенная из ссылки для лечения. Квартира на Чкалова, 28.11.85.
В первый вечер, когда приехала Елена Георгиевна, мы были сначала у нее дома (моя мама[347], Бэла Коваль и я), а потом Борис Биргер повез нас на машине — тут близко — на Котельническую набережную к Гале Евтушенко. Я думаю, Елена Георгиевна там осталась ночевать — в квартире на Чкалова всё-таки было не очень удобно оставаться.
Я помню, Елена Георгиевна с возмущением, переходящим в недоумение, говорит Гале, что посылала ей телеграмму, в которой сообщала что-то важное об их жизни в Горьком, а Галя отвечает, что телеграмма пришла с другим текстом, измененная. Я была с фотоаппаратом, и есть фотография — изумленная Елена Георгиевна смотрит на Галю. Тогда Елена Георгиевна начала понимать, насколько в Москве не знали о том, что с ними происходило в Горьком.
Бэла Коваль и Володя Долгий, слушая Е. Г. Боннэр. Квартира на Чкалова, 28.11.85.
Андрей Дмитриевич и Елена Георгиевна оказались в Горьком в январе 1980 года, отца посадили в ноябре 1983. Отца посадили раньше, чем Елену Георгиевну заперли в Горьком. Последний раз с Еленой Георгиевной он виделся незадолго до своего ареста, может быть даже накануне, когда принес продукты к Елене Георгиевне для празднования дня рождения Лизы — Елена Георгиевна потом вспоминала, что он всегда настаивал на том, что праздники, дни рождения всегда нужно отмечать — как бы плохо ни было.
Когда Сахарова и Боннэр отпустили из Горького, мы с мамой пришли повидать их на следующий день после приезда. В тот вечер было много людей, в том числе был Дима Сахаров, были корреспонденты, которые все время фотографировали. Мне было поэтому неудобно тоже снимать, да и жалко Елену Георгиевну и Андрея Дмитриевича из-за бесконечных вспышек, но несколько снимков я все же сделала. Теперь жалею, что так мало.
Лена Копелева и Слава Грабарь. Проводы Е. Г. Боннэр на лечение, 30.11.85
В конце января 1987 года удалось приехать на несколько дней из Америки Алеше Семенову в составе какой-то делегации в качестве переводчика. В один из дней Елена Георгиевна собрала друзей, которые хотели повидаться с Алешей. Мы с мамой тоже были, очень интересно было слушать Алешины рассказы об Америке. С того вечера у меня тоже есть несколько фотографий.
Отец ещё сидел: они вернулись 23 декабря, а отец — 6 февраля. Это было абсолютно неожиданно, он приехал с первой партией освобожденных, потом какое-то время почти каждый день кто-то возвращался. Елена Георгиевна и Андрей Дмитриевич, конечно, за этим следили, очень радовались каждому новому освободившемуся человеку. Они вели какие-то списки — кто уже вернулся, а кто еще сидит.
Когда отец вернулся, мы тоже сразу пошли к ним. Когда начали выходить зеки, у Сахарова началась такая сумасшедшая жизнь, что отец старался лишний раз не приходить — понимал, что очень много посетителей.
Юрий Айхенвальд и Андрей Малишевский. Проводы Е. Г. Боннэр на лечение, 30.11.85.
Когда в июне 1989 года Сахарову устроили обструкцию на съезде, я, как и все вокруг, ужасно переживала, мне казалось, Андрею Дмитриевичу очень плохо, и я буквально заставила отца позвонить ему. Отец говорил: «Нет, у них съезд идет, он устал, ему некогда». Я возражала: «У них завтра выходной, можешь звонить». Когда он позвонил, трубку взяла Елена Георгиевна, и выяснилось, что всё с Андреем Дмитриевичем в порядке. Мы тогда к ним зашли и видели, что он абсолютно спокоен.