От радости к надежде
<…>
Дитя, беги, не сетуй
Над Эвридикой бедной
И палочкой по свету
Гони свой обруч медный
<…>
Это стихотворение Арсения Тарковского называется «Эвридика». Но вневременный плач над Эвридикой, женой певца Орфея, взятой в иной мир, у Андрея Тарковского превращается в непреходящую ностальгию по жене-матери, по той жене, что неуловимо перетекает в сущность матери, и по той матери, что неуловимо перетекает в сущность жены. Это началось еще с «Соляриса» и через «Зеркало» двигалось в «Ностальгию» и «Жертвоприношение». И по этому тайному синтезу тоскует Горчаков, ибо мать – это «святой дух», а Эуджения, скажем, уж никак не «святой дух», она вся из плоти и далее плоти в ней ничего нет: мрак. И никогда не ясно, есть ли у Горчакова жена и никогда не ясно, кого он видит в снах и дневных грезах: мать ли, жену ли. Точно так же неясно, ощущает ли Александр в «Жертвоприношении» Аделаиду матерью своего малыша или нет, и кажется иногда, что искомый ими, двумя мужчинами, дух и есть эта Матерь и что взрыв чувств Александра ночью в доме служанки Марии есть коленопреклоненье перед Богоматерью – этим двуединством вечно-девичьего и рожающе-бессмертного.
Однако вернемся к основному содержанию речи Доменико, где он выступает автором «нового завета»: «Я заключаю новый договор с миром». Каковы же основные тезисы этого договора? «Да воссияет солнце ночью и падет снег в августе. Великое недолговечно, только малое имеет продолжение… Нужно вернуться к истокам жизни и стараться не замутить воду…»[115]
Вторая часть этих тезисов явно восходит к знаменитой «молитве Сталкера», которую читатель, конечно же, помнит: «А главное – пусть они поверят в себя и станут беспомощными как дети. Потому что слабость – велика, а сила – ничтожна. Когда человек родится, он слаб и гибок, когда умирает – он крепок и черств. Когда дерево растет, оно нежно и гибко, а когда оно сухо и жестко – оно умирает. Черствость и сила – спутники смерти. Гибкость и слабость выражают свежесть бытия…»
Это квинтэссенция речений Лао-цзы в пересказе Н. Лескова (что подтверждается записью в дневнике Тарковского от 28 декабря 1977).
Но основной пафос речи Доменико поразительно перекликается с дневниковой записью Тарковского еще от сентября 1970 года. Вот этот мощный пассаж в полном виде: «… Странно, что когда люди собираются вместе по единственному признаку общности в производстве или по географическому принципу, – они начинают ненавидеть и притеснять друг друга. Потому, что каждый любит только себя. Общность – видимость, в результате которой рано или поздно по материкам встанут зловещие смертоносные облака в виде грибов.
Совокупность людей, стремящихся к единой цели – наесться – обречена на гибель – разложение – антагонизм. “Не хлебом единым!”
Человек создан как совокупность противоречивых качеств. История доказательно демонстрирует, что, действительно, развивается она по самому негативному пути, то есть или человек не в силах ею управлять, или, управляя ею, способен только толкнуть ее на путь самый страшный и нежелательный. Нет ни одного примера, который бы доказывал обратное. Люди не способны управлять людьми. Они способны лишь разрушать. И материализм – оголтелый и циничный – доводит это разрушение до финала.
Несмотря на то, что в душе каждого живет Бог, способный аккумулировать вечное и доброе, в совокупности своей человеки могут только разрушать. Ибо объединились они не вокруг идеалов, но во имя материальной идеи. Человечество поспешило защитить свое тело. (М.<ожет> б.<ыть> в силу естественного и бессознательного жеста, что послужило началом т.<ак> н.<азываемого> прогресса). И не подумало о том, как защитить душу. Церковь (не религия) сделать этого не могла.
На пути истории цивилизации духовная половина человека все дальше и дальше отделялась от животной, материальной, и сейчас в темноте бесконечного пространства мы еле видим огни уходящего поезда – это навсегда и безнадежно уносится наша вторая половина существа. Дух и плоть, чувство и разум никогда уже не смогут соединиться вновь. Слишком поздно.
Пока еще мы калеки в результате страшной болезни, имя которой бездуховность, но болезнь эта смертельна. Человечество сделало все, чтобы себя уничтожить. Сначала нравственно, и физическая смерть лишь результат этого. Как ничтожны, жалки и беззащитны люди, когда они думают о «хлебе» и только о «хлебе», не понимая, что этот образ мышления приведет их к смерти.
Единственное достижение человеческого разума было осознание принципа диалектики. И если бы человек был последователен и не был бы самоубийцей, он многое бы понял, руководствуясь ею.
Спастись всем можно, только спасаясь в одиночку. Настало время личной доблести. Пир во время чумы. Спасти всех можно, только спасая себя. В духовном смысле конечно. Общие усилия бесплодны.
Мы люди и лишены инстинкта сохранения рода, как муравьи и пчелы. Но зато нам дана бессмертная душа, в которую человечество плюнуло со злобной радостью. Инстинкт нас не спасет. Его отсутствие нас губит. А на духовные, нравственные устои мы плюнули. Что же во спасение? Не в вождей же верить в самом деле!
Сейчас человечество может спасти только гений – не пророк, нет! – а гений, который сформулирует нравственный идеал. Но где он, этот Мессия?
Единственное, что нам остается – это научиться умирать достойно. Цинизм еще никого не спасал. Он – удел малодушных.
История человечества слишком уж похожа на какой-то чудовищный эксперимент над людьми, поставленный жестоким и не способным к жалости существом. Что-то вроде вивисекции. И объяснится ли это когда-нибудь? Неужели судьба людей – лишь цикл бесконечного процесса, смысл которого они не в силах понять? Страшно подумать. Ведь Человек, несмотря ни на что, ни на цинизм, ни на материализм, верит в Бесконечное, в Бессмертие. Скажите ему, что на свет не родится больше ни один человек – и он пустит себе пулю в лоб. Человеку внушили, что он смертен, но перед угрозой, действительно отнимающей у него права на Бессмертие, он будет сопротивляться так, как будто его собираются сию минуту убить.
Человека просто растлили. Вернее, постепенно все друг друга растлили. А тех, кто думал о душе – на протяжении многих веков, вплоть до сегодняшнего дня, – физически уничтожали и продолжают уничтожать.
Единственное, что может спасти нас – это новая ересь, которая сможет опрокинуть все идеологические институты нашего несчастного, варварского мира.
Величие современного Человека – в протесте. Слава сжигающим себя из протеста перед лицом тупой безгласной толпы и тем, кто протестует, выйдя на площадь с плакатами и лозунгами и обрекая себя на репрессию, и всем, кто говорит «нет» шкурникам и безбожникам. Подняться над возможностью жить, практически осознать смертность нашей плоти во имя будущего, во имя Бессмертия… Если человечество способно на это – то еще не все потеряно. Есть еще шанс. Человечество слишком много страдало и чувство страдания у него постепенно атрофировалось. Это опасно. Ибо именно поэтому теперь невозможно кровью и страданием спасти человечество. Боже, что за время, в которое мы живем!»
Мощь восстания здесь очевидна. Прямой комментарий к фильму, который будет снят им через тринадцать лет. «Слава сжигающим себя из протеста…» «Практически осознать смертность нашей плоти…» Именно так и ведет себя Доменико: как будто знает, что его дух – вне смерти. Либо он знает, что дух ушел от людей и потому жизнь только в плоти – тщетна и бессмысленна.
Спасти нас может только «новая ересь» – то есть могучее духовное движение, которое как ураган сорвет с человека накопившуюся за столетия плесень материализма. И кто может стать автором этой «ереси»? Пророк? Нет, были пророки, грозившие и изобличавшие. Но никакие изобличения на людей уже не действуют. Нужен позитив. Не тот нравственный идеал, который принес Иисус из Назарета, – слишком высокий, непомерно требовательный к простому, не гениальному человеку – идеал отрешенья от Земли и земного, идеал полного отреченья и прижизненного умерщвления плоти. Но нравственный идеал гармонии двух полусфер человеческого существа. Нужен гений, который сумел бы так сформулировать этот идеал, так точно и тонко войти в магические слои нашей ситуации, чтобы моментально зажечь опустошенные, истомленные сердца и отчаявшиеся души миллионов и сотен миллионов, даже, большей частью, и не подозревающих о своем бездонном отчаянии.
Не цепляться за бездуховную плоть, но цепляться всей силой, всеми остатками силы за крохи духа в своей плоти и в своей душе, равно как в плоти и в душе мира. Всеми силами очищая в себе место для того, чтобы туда смог войти Бог, то есть, говоря православным языком, обоживая, освящая себя и окружающее тебя пространство, ибо это и есть внутреннее пространство твоей души, которую следует «растягивать во все стороны», покуда есть день, покуда ты еще способен зажигать солнце в ночи. Ты – пророк сам себе, ты – сам светильник себе. Ты – зажегший, как факел, себя (Доменико) – раз уж люди настолько померкли, настолько стали животными, что им нужна самая примитивная живая картинка того, что́ есть самосвеченье, чтобы они поняли – внутри каждого есть свет, есть огонь: дар нам, данный ради чего-то, во имя чего-то, что следует понять и постичь. Евангелие от Доменико – это евангелие самопросветления, выявленное с грубой пропагандистской силой. Силой полнейшего, окончательного земного отчаяния. И по мере личной силы своей Горчаков свое собственное самосвеченье реализует вослед за Доменико: два варианта самосвеченья – по уровню и вкусу наблюдающих это в мистически исчезновенном пространстве, ибо свое пространство и свое время мы уносим с собой как доказательство их вечности.
Смысл жизни
Смысл жизни есть не более чем технологическая загадка. И если так, то в мифологии Тарковского его можно сформулировать примерно так: он заключается в том, чтобы ощутить свой предел. (Вспомним, что к предельному и запредельному в себе устремляется возлюбленная режиссером музыка И. С. Баха.) Доходя до предела себя, фактически жертвуя своей телесностью, герои режиссера самоопределяют себя. Также и тем еще самоопределяют, что отрицают себя. Стать пределом самого себя, войти в предельную свою зону, в зону некоего запрета (в «Сталкере» эта метафора становится центром сюжета) – вот выражение высшей страстности.