— Отчего не могут? — спросил.
Ополченцы — не дружина, — продолжал Миша этим своим голосом, — ополченцы — горожане оружные, оружием вооруженные. Сбираются, когда в том нужда есть. Ведь у каждого из них — ремесло, занятие свое…
— А у тебя какое ремесло? — спросил мальчик.
— Я — кузнец.
— Ладно! Сколько раз в седмицу могут сбираться твои пешцы для упражнений воинских?
Миша наклонил голову, поглядел на свои темные ручищи, мявшие колпак.
— Более одного раза не смогут!
Но в его словах не было вызова или обиды для Андрея.
— Сберешь своих, пошлешь за мной. Тебе мешать не стану, а хочу поглядеть, какие в здешних краях упражнения воинские.
Миша, поклонившись, обещал все исполнить.
Андрей призадумался. Стало быть, воинские искусства — ремесло дружинников. А у горожан и времени нет на воинские упражнения…
— А вот говорят, у татар — несметное войско, — заговорил с Михаилом, — стало быть, у них никто ремеслами не промышляет?
— У них строго, в урочное время, по строгому приказу сбираются для воинских упражнений, — отвечал Михаил, но с какою-то неохотой.
— Это разве худо? — спросил Андрей, — Меня вон Лев каждый день гонял!.. И говорил, что оно так и следует…
— Ты — высокого рода, князь! А простого человека ежели этак-то гонять, да ремесло свое справляй, да подати плати… А жить, а дышать когда?!
Андрей промолчал. Это не было понятно ему. Не все ли равно, как живут люди низкого происхождения! Но все-таки вольная дружина — оно лучше, веселее как-то… И ему не хотелось, чтобы Михаил говорил так досадливо и горячо…
— Вольная дружина — веселее, — сказал Андрей и добавил: — Только испытания они придумывают! — Он нарочно покрутил головой.
И засмеялся вместе с Михаилом.
На открытом поле пешцы Мишины сперва сбирались всякую седмицу. Андрей приезжал верхом на своем Злате. Лев и Михаил сопровождали мальчика, также верхами.
Скоро Андрей понял, что, пожалуй, никакие воинские упражнения новгородским ополченцам не нужны. Миша командовал бежать, и они бежали вперед.
— Что еще прикажешь? — спросил густоголосый Миша, подходя к юному всаднику.
Андрей легко спрыгнул на твердо утоптанный снег. Обнажил меч.
— Это меч мой прозванием Полкан. Вот, глядите!
И легко и уверенно повторил то, чему учил его Лев. Представил себе, что стоит в малом кругу, врага к себе не допускает, вращая мечом; а враг все нападает и этими своими бестолковыми наскоками отдает силу Андрею…
— Вот так надо! — сказал.
Миша и его пешцы молчали. Лев тихо-тихо сказал Андрею:
— Им без надобности такое. Непривычно. И возрастные, не выучишь их…
Андрей почувствовал, что ему и самому вовсе не интересно глядеть на этих бегущих в беспорядке мужиков.
— Ладно! — произнес уже ставшее привычным здесь словечко. — Сбирайтесь, когда восхочется!
Они разошлись по домам с явным удовольствием. А сбираться, так более и не сбирались!..
На открытом поле теперь упражнялись лишь дружинники, приехавшие с Андреем. Но Андрей оставил Михаила приказывать им. Для себя он заметил, что ему самому интересно, когда только он и Лев. Тогда это как будто поединок, похожий на поединки, описанные Гомером и Вилардуэном…
Но все же спросил Льва:
— А как же мне отец сказал, будто пешцы новгородские три корабля, из свейской земли приплывшие, потопили? Как это они? Ведь они такие неуклюжие, как медведи! И ничего не умеют, бегут все вместе — и всё!..
— Медведь — зверь могучий, — отвечал пестун. — Как навалится — не скоро вывернешься из-под него! Пешцы новгородские силой берут, врукопашную смело схватываются. А что до трех кораблей, так, может, их не три было, поменее числом… Да что такое свейские корабли, перевидал я их на Идыле! Деревянная просмоленная колодка под холщовым парусом — вот тебе корабль! Вон пустой качается у берега, днище проткнешь, ну и потонет…
— Но ведь этих пешцов мало совсем!
— Приметливый! — Лев нарочито вытаращил глаза, и мальчик прыснул. — Углядел, что мало их! — хохотнул и пестуй. — А для того и нанимают князей с дружинами, себя-то берегут!
— Александр приедет сюда… — проговорил Андрей с детской задумчивостью…
Чуткий и умный мальчик уже понимал, что его-то княжение в Новгороде — игра, затеянная отцом и Александром. Он даже и не сердился на отца за то, что тот не объяснил ему совсем все. Не все было понятно, и то, что не было понятно, оно, наверное, было страшное, злое… нет, противное, грязное… Но легко было понять, что здесь, в Новгороде, Андрей ничего и не должен делать, а просто жить, как жил у отца… Но что бы делал настоящий, возрастный князь? Александр что бы делал?.. Андрей уже заметил за собой, что отец и старший брат для него — настоящие правители… Что бы они сделали? Силой заставили бы Мишиных ополченцев упражняться с оружием? Наказали бы, посадили бы в темницу тех, кто осмелился ослушаться? И эти мужики сидели бы в темнице темной… И это было бы правильно!.. Потому что все остальные сделались бы послушны… И ведь о людях низкого рода следует одно лишь думать: послушны ли они приказаниям… Но Андрей все представляет себе, что в темнице должно быть страшно… И Михаил сказал, что всем этим людям низкого рода тоже надо жить и дышать… Но захват городов и земель и княжеская власть и сила — важнее жизни и дыхания всех этих людей низкородных… Так ли?.. А если видеть не много людей сразу, а каждого человека в отдельности? Тогда не сможешь посадить такого человека в темницу, наказать за непослушание… Но разве по учению Господа нашего Христа не может сотвориться значимым всякий человек, всякого рода и всякого звания? И святой Андрей, уродивый во имя Господа, юность свою в рабстве проведший; и царица Онисима, оставившая царство свое; и святой Андрей Боголюбский, царство свое украшавший и ширивший… А как же Гомер, Платон и Аристотель? Ведь и они значимы и понимали значимость человеческую… Но были язычники… Или втайне были просвещены Господом?..
Чем далее уходишь в мысли свои, тем больше странного и неясного… Будто движешься полем бескрайним… как тогда, когда он убежал ночью после испытания…
Мальчик покусывал ноготь указательного пальца машинально… В голубых солнечных глазах затаилась печаль искренняя детская… Андрей вдруг подумал о себе, что ведь он совсем ничего не может сотворить; одни только мысли путаные одолевают его, а деяний никаких не вершит; живет как живется… И то, что он еще невозрастный, никакое не оправдание бездействию его…
Круглолицый мальчик нахмурился; могло показаться на несколько мгновений, будто брови нависают над глазами, почти скрывая их…
Но было вокруг столько нового, и жить как живется — в удовольствие было мальчику.
Вместе с пестуном своим отправлялся он в далекие прогулки верхом. Снег на дорогах был крепко утоптан, копыта коней не скользили, не разъезжались, солнце вдруг озаряло золотистую шерсть Злата…
Лев говорил, что там, подалее, — страны, где солнце не заходит почти целый год, огнистые сияния озаряют половину неба… Реки широкие, длинные, вода сердитая пенится… Урман — густой лес, еловый, сосновый, и другие, неведомые хвойные деревья высокие растут…
Конечно, и Лев, и Михаил, и многоопытный в исполнении княжеских поручений тайных толмач Темер — все видели ясно, что Андрей в Новгороде, будто дитя в гостях. У Темера были в дружине свои верные люди. Уже несколько раз отсылал он Ярославу вести о продвижении немецких орденцев — укрепляют крепость Копорье, обосновались в Пскове… Еще немного — и Север окончательно выберет свой путь — с немцами, свеями… И тогда потерян будет для Рюриковичей навсегда богатый Север… Тайные гонцы мчались от Темера из Новгорода в стольный Владимир к Ярославу; слово в слово запоминали вести Темера, слово в слово князю передавали… А от Ярослава неслись тайные посланные в Орду… Под кольчугами прятали золотые плоские кружки с изображениями — чернью — тигров и барсов — то были пропуска к самому хану…
Великий князь Владимирский уведомлял хана о продвижении рыцарей. Еще помедлить — и если Рюриковичи потеряют Север, потеряет его и Орда… А там, далее… Орда потеряет и русские княжества… Прочный союз южнорусов с Унгарией откроет дорогу русскую на Запад… И ведь исконно держались Рюриковичи и прежде этой дороги — дороги к немцам и франкам… Но не проще, не вернее ли теперь держаться хана? Он — сила и власть… Заря!.. Новый день… или… новая ночь…
А Новгород полюбил своего гостя малого. Редкий день обходился без подарка. Жемчуг северных рек — расшивать воротники-ожерелья и зарукавья. Мешки орехов кедровых… А тут пошла зимняя охота. Понесли на двор князя Андрея охапки лисьих и беличьих шкурок. Всякий день — свежатина к трапезе — зайцы зимние…
Андрей уж не думал о том, как не послушались его новгородские пешцы. Миша принес ему в подарок невиданный снаряд — лыжи!.. Поднимал Миша лыжи в крепких руках, вертел, показывал Андрею:
— Видишь, как резаны! Испод я гладил ножом отточенным, ловки наладил…
Лыжи — сделалось для мальчика самое лучшее, самое желанное! Нестись на выструганных досках по снежным, всхолмленным полям… Но Льву лыжи не дались. И он ревниво поглядывал на парнишек постарше Андрейки его, которых Миша послал на княжеский двор. По целым дням Андрей гонял с ними на лыжах, учился ставить капканы на зайцев и лисиц; угощал своих новых служителей-сверстников в столовой палате… Но это нельзя было бы назвать дружбой, Андрей просто увлекся этими новыми для него занятиями, получил новых для этого служителей себе и всячески старался удовольствовать их — несколько раз жаловал одеждой со своего плеча, дарил привезенными из Владимира чарками и заморскими кубками… Маленькую чарочку подарил тому, кто лучше всех учил его ходить на лыжах… Вспомнил сына Анки, слезами наполнились глаза, тоска больная сжала сердце…
— Дареного не воротишь, другую такую добудем тебе, — сказала пестунья.
Но неужели она не поняла, почему он плачет? Или ей так легче, когда память живая саднящая погребена под грузом повседневных мелочей?..