– Мы проспали.
– А. Ясно.
Мингю немного напрягается, когда понимает, что ему избегают смотреть в глаза. И, честно говоря, то, что это именно Сонёль, заставляет насторожиться еще больше.
– Не думал, что вы… Ну, вот это. Я думал, ты все еще… Ну, то.
– Говори нормально. – Он тушит сигарету и смотрит на Сонёля до остервенения прямо, но тот лишь пожимает плечами:
– Это странно.
– Что странно?
– Не знаю, – уклоняется от ответа тот. – Нет, ты не подумай, меня это вообще никак не касается, но… Не знаю, – повторяет Сонёль, – это странно.
Сперва Мингю, признаться, хочет возмутиться, мол, а что ты заладил со своим «странно»? Хочет, но эта мысль так и остается всего лишь мыслью, а затем и вовсе обращается мыльным пузырем и громко лопается где-то внутри головы. Он не может злиться на Сонёля – не имеет права. Мингю для него – Мин. Мин, который Чонхо много лет был как младший брат. И если бы на его месте действительно был именно он, это, пожалуй, было бы странновато.
В аудиторию они заходят молча, и сначала Мингю кажется, что Сонёль сядет отдельно от него – хотя, казалось бы, какова причина? Тот выглядит хмурым и будто бы мрачнеет все больше с каждой секундой. Ломает свои брови под несуществующим углом, но все равно садится рядом, а Мингю с облегчением выдыхает. Юбин с Тэёном оба оборачиваются на них и яростно жестикулируют руками, а Мингю в ответ на их пантомиму только слабо улыбается и пожимает плечами. Ну да, проспал. С кем не бывает.
Они сидят точно рядом с окном. Он мало вслушивается в слова преподавателя, почти не смотрит на доску, сплошь исписанную формулами. Вместо этого Мингю во все глаза разглядывает пурпурное небо, по которому – он может поклясться – бегут волны. Он видит море. Бескрайнее и невообразимо глубокое. И такое красивое оно, море это. Почему он никогда этого не замечал?
От лавандовой бесконечности над головой все так же больно, но теперь почему-то и тепло. Настолько же ужасно в своей недостижимости, насколько и прекрасно. Как и все то, что он так хотел иметь в своей жизни.
(Хотел и получил.)
В горле немного першит, и Мингю отворачивается от окна, негромко кашляя в кулак. Першение усиливается, и он задерживает дыхание, пытаясь подавить новый спазм. Ничего не выходит – только слезы на глаза наворачиваются, – и он кашляет снова, чуть громче, чем до этого. Сонёль перестает писать в тетради и бросает в его сторону короткий взгляд. Мингю быстро-быстро моргает и кашляет, не открывая рта. Наверное, со стороны выглядит так, будто он сейчас задохнется.
– Ты в порядке?
Спазм сходит на нет, но перед этим заставляет Мингю кашлянуть в последний раз – оглушительно громко – точно в раскрытую ладонь. Он чуть сгибается при этом, но почти сразу выпрямляется, пряча руку под стол. Трет другой глаза и облегченно выдыхает.
– Поперхнулся, бывает.
Сонёль вздергивает брови и отворачивается, пробурчав что-то про воду в своем рюкзаке, а потом достает бутылку. Ставит ее на стол и переводит взгляд в сторону доски, а Мингю глядит вниз – на свою руку. Разжимает кулак так медленно, что успевает сто раз передумать за это время, но в итоге все равно смотрит на несколько смазанных пятен крови на пальцах. Горько усмехается.
(Получил и теперь расплачивается за это.)
Он засовывает руку в карман джинсов и как можно более незаметно вытирает ладонь изнутри, а потом все-таки прикладывается к бутылке с водой. Хваленого металлического привкуса на языке он не чувствует – может, совсем немного, – но не запить сухость во рту нельзя.
Мингю медленно закручивает крышку на бутылке, смотря прямо перед собой. Сначала головная боль, потом головокружения, затем кровотечение из носа. Теперь это. Ему не нужно напрягаться, чтобы установить прямую связь между всем этим. Ему не надо рисовать сложные схемы и строить теории с целью понять, почему это происходит и к чему может привести. Все ясно, как божий день.
Просто это не его мир. Мингю ему не принадлежит. И его отторгают как чужеродный организм.
Мингю не страшно почему-то. Он не боится падать в обморок каждый день, не боится захлебываться в своей крови. Может, даже умереть. Он не знает. Ему не страшно, ему – спокойно. От мысли, что он уже все решил для себя. От осознания, что, кажется, впервые в жизни он принял правильное решение. Все, чего он хочет сейчас, – быть рядом с Чонхо настолько долго, насколько сможет.
А еще вернуть Мина в этот мир. Способ есть – он уверен. И пусть придется перевернуть всю страну кверху дном, он не позволит второму себе подохнуть вот так. Быть может, они даже смогут узнать друг друга, побыть какое-то время рядом. Быть может, Мингю научит его курить, и они вместе будут сидеть на кухне, пока Чонхо в своей комнате готовится к очередному тесту. Быть может, они успеют снова съездить в коттеджный поселок и поваляться на поле дружной компанией: он, Чонхо, Тэён с Юбином, Сонёль. И Мин. Быть может…
Мингю тихо смеется, склоняя голову, когда понимает, что ему действительно не о чем жалеть. Всю жизнь жалел, но теперь он чувствует себя полным, как никогда до этого. И плевать, если он встретит свой конец, не дожив до тридцати. Это его выбор.
После последней пары Сонёль по привычке не идет курить, а куда-то утаскивает Тэёна с Юбином, с которыми Мингю не успевает перекинуться и парой слов. Он смотрит им троим вслед и чувствует легкую тревогу. Не успевает до конца погрузиться в это ощущение, потому что на плечо ложится чужая рука. Скользит выше, проводит пальцами по щеке и разворачивает его голову вбок.
Мингю смотрит в глаза Чонхо, который совсем близко. И улыбается.
– Что ты хочешь поесть? Мне заказать что-нибудь? Или в магазин сходить? – Чонхо копошится на кухне, когда они возвращаются домой.
Мингю включает кофеварку, давя в себе смех. О да, первая кружка кофе за день.
– Да успокойся, я сам могу сходить. Лучше иди грызи гранит науки, – он наблюдает за тем, как кружка наполняется черным кофе, – а то, не дай бог, завалишь следующий тест. Останешься без стипендии.
– Следующий только через неделю. – Чонхо опирается руками о столешницу рядом с ним, смотрит через прищур. – И, чтобы ты знал, я никогда не готовлюсь к тестам и всегда сдаю их на высший балл.
– Вундеркинд, я понял. – Мингю громко отпивает кофе. – Мне бы такие мозги.
Куки трется о его ноги и то и дело встает на задние лапы, опираясь передними о кухонные шкафчики. Смотрит таким просящим и тоскливым взглядом, будто на его глазах едят сочный кусок мяса. Мингю смеется и наклоняется, чтобы погладить пса.
– Знаешь, может… – Его рука замирает на пару секунд. – Может, мне на работу устроиться?
Чонхо едва не роняет чашку, которую осторожно брал с подставки кофеварки, но вовремя спохватывается. Лупит глаза, моргает несколько раз с глупым видом и разевает рот.
– В смысле?
– Я просто подумал, – Мингю выпрямляется, не сводя глаз с Куки и чувствуя себя предельно неловко, – что не могу и дальше покупать сигареты на твои деньги.
Ему в ответ молчат. Даже кофе из кружки не отпивают. Смотрят пронзительно ярко до вспышек на изнанке век и молчат.
– Около станции метро в кофейне бариста ищут, – говорит наконец Чонхо, – если ты вдруг серьезно хочешь…
Мингю улыбается и подхватывает Куки с пола. Прижимает к себе пса, который начинает слюнявить его рубашку, и смеется еще громче. Кто бы знал, что последние дни его жизни будут настолько яркими.
– Хочу, – он перехватывает корги поудобнее, – а еще хочу, чтобы когда-нибудь мы съехали с этой квартиры и сняли другую, поближе к парку с кроликами. И чтобы мы платили за нее сами.
Он не слушает, что ему говорят в ответ. Выбегает из квартиры, наспех подхватив поводок, который болтался на вешалке. А потом, когда Куки почти агрессивно выносится на улицу, минуя раздвижные двери подъезда, думает, что к черту этот поводок.
Они носятся по парковой зоне позади дома, пугая школьниц, возвращающихся домой после вечерних курсов, и Мингю ржет в голос, когда корги врезается в огромного хаски, начиная притворно-грозно рычать. Смех сходит на нет, когда выясняется, что хаски вообще-то девочка, а у Куки есть планы; он цепляет на корги поводок, без конца извиняясь перед пожилой дамой, а про себя думает, что какого черта. Захотелось вот псу – почему бы и нет.
Он покупает пачку сигарет и несколько минут стоит возле входа, раскуривая первую сигарету. Вспоминает, как совсем недавно стоял здесь так же. Куки, вцепившись зубами в его штанину, тянет вперед, а Мингю только смотрит вниз, случайно роняя пепел псу на голову, после поспешно стряхивая его на асфальт. Было, да. Стоял так же, да. Вот только тогда что-то было иначе.
(Наверное, все.)
Сиреневое небо все еще давит на душу. Закручивается спиралью где-то вдоль легких, проникает фиолетовым в вены и растворяется. Мингю дышит. Позволяет пурпурному вытеснять кровь. И думает, что так правильно.
– А ну жри картошку, – бузит Чонхо с порога, едва он успевает спустить Куки с поводка, – вот тебе твой сырный соус, поэтому жри.
Мингю стоит в дверях с пакетом деревенской картошки из макдака в одной руке и полувскрытым сырным соусом в другой руке и чувствует себя чертовски глупо. Зубами достает одну дольку картошки из картонной коробки и задается вопросом, когда он успел сказать, что любит именно сырный соус.
Он почти успевает раствориться в приятном «нигде», выпив половину банки пива и чувствуя тяжесть от съеденной картошки, которой почему-то оказалось слишком много для одного, как спокойствие нарушает дверной звонок. Чонхо лениво поднимает голову, которая лежала на его плече, и ставит фильм на телевизоре на паузу.
– Соседи?
– Не думаю.
Он идет в коридор, а Мингю стекает с дивана безвольной личинкой и со вздохом ставит недопитую банку пива на журнальный столик. Сейчас бы закинуться под завязку и спать лечь, честное слово. Или еще чего. Но это лучше без пива.
– Ты чего? – слышит он со стороны прихожей и сразу весь подбирается.