Девушка за стойкой регистрации иногда поглядывает на него с легким недоумением, но ничего не говорит. Действительно ничего – даже когда он в самом начале спрашивает у нее, работает ли здесь такой-то сотрудник, назвав имя. Девушка в ответ лишь пожимает плечами, нехотя сообщая, что предоставить такую информацию она не может – только если он пациент или родственник того, кто здесь находится.
В седьмом часу вечера, когда Мингю понимает, что впустую тратит время, из-за угла показывается смутно знакомая девушка, которая явно направляется к стойке регистрации, а он – подскакивает со скамьи на автомате и громко зовет:
– Юбин!
Девушка останавливается, смотрит на него в немом удивлении, а затем неуверенно подходит ближе, явно не до конца понимая, кто перед ней стоит.
– Мингю? – Она оглядывает его с ног до головы. – Ли Мингю? – уточняет на всякий случай.
– Я рад, что ты меня помнишь. – Он улыбается.
– Забудешь тут. – Юбин усмехается. – Ты меня ждал? Сколько ты здесь сидел?
– Часа три.
Юбин оглядывается на коллегу за стойкой и закатывает глаза. Где-то тут Мингю понимает, что правила, в которые его успели потыкать носом, вовсе не правила, а капризы незнакомой ему девицы, которая не захотела идти ему на уступки.
– У тебя что-то срочное?
– Нет, я просто… хотел поговорить. – Мингю начинает нервничать, хоть и прекрасно понимает, что причин для этого нет. – У тебя есть немного времени?
– Да, пойдем, я как раз шла на перерыв.
Он не сразу понимает, что его ведут на крышу больницы, – только когда они начинают подниматься по последнему пролету лестницы. Юбин открывает скрипящую дверь, ведущую наружу, а Мингю замирает на несколько долгих секунд в проеме, не решаясь последовать за ней. Набирает полную грудь воздуха и все-таки выходит. Удивленно раскрывает рот, когда видит, что вся крыша утопает в цветах: и тут и там стоят горшки с растениями, посередине посажено небольшое деревце белой магнолии, которая только-только распустилась.
– Совсем недавно это сделали. – Юбин присаживается на маленькую скамейку точно под магнолией и хлопает ладонью рядом, приглашая присоединиться. – Чтобы пациенты, которым запрещено покидать здание больницы, могли подниматься сюда.
– Это… – Мингю удивлен настолько, что не может подобрать слов. – Это красиво.
Посреди крыши, мгновения на которой когда-то стали точкой отсчета его падения в никуда, теперь самый настоящий ботанический сад. Крошечный, конечно, но все равно яркий настолько, что контрасты под сетчатку забиваются, как пыльца в легкие.
Момент падения может когда-нибудь стать мигом взлета, а ты даже не допускал мысли.
– О чем ты хотел поговорить? – Юбин достает из сумки, прихваченной со стойки регистрации, кимпап и срывает упаковку.
– На самом деле… Я не то чтобы прямо поговорить хотел. – Мингю смущается. – Я как бы… Я хотел извиниться перед тобой. А еще сказать спасибо.
Девушка молчит несколько секунд, пережевывая кимпап, а потом переводит взгляд наверх – к ветке с цветами магнолии.
– И только ради этого ты ждал три часа?
– На самом деле я ждал почти три года.
Юбин внимательно смотрит на него, явно раздумывая над его словами, а затем ее взгляд проясняется – словно она действительно понимает, что он имеет в виду.
– Знаешь, в любой другой ситуации я бы сказала, что «тебе не за что извиняться», но я вижу, что это для тебя важно, поэтому… Извинения приняты. – Она кивает. – И благодарность тоже. Хотя я даже не понимаю, за что ты меня благодаришь.
– Да, знаю, ты не видела меня три года, а тут я вдруг появляюсь такой из ниоткуда… – Мингю чувствует себя неловко, потому что правду ведь говорит – они с Юбин совершенно чужие друг другу люди, которые когда-то пересеклись волей случая, но как-то вот так вышло, что посторонний человек в лице Юбин все равно смог достучаться до Мингю. И пусть спустя столько времени.
– Видать, произошло что-то, – Юбин улыбается, – раз ты решил обратиться к событиям прошлого и переосмыслить их.
– Можно и так сказать. – Он улыбается тоже и обводит взглядом цветы на крыше. – Как ты вообще? Честно говоря, даже не надеялся встретить тебя тут.
– Я закончила магистратуру и теперь работаю здесь. Недавно повысили до старшей медсестры, так что дела у меня идут хорошо. – Девушка достает из сумки две баночки кофе и одну протягивает Мингю. – Времени, правда, ни на что не хватает теперь. Но это ничего. Я люблю свою работу. А ты? Работа, семья, дети?
– Боже, – он смеется, – ничего из этого. Но я решил закончить обучение в универе.
– Ого. – Юбин искренне удивляется. – Когда мы говорили с тобой в последний раз, ты клял универ последними словами.
– Просто тогда я не понимал, зачем мне все это. А теперь понимаю.
Мингю сканируют острым взглядом долгие полминуты; он буквально чувствует, как его внимательно рассматривают, пытаясь отыскать в чертах его лица любой намек на то, что послужило таким изменениям. Юбин делает несколько глотков кофе и кивает – сама себе.
– Кто бы ни был этот человек, передавай ему привет.
Мингю тихо улыбается, опуская взгляд на банку кофе, зажатую в руках между коленей. Внутри клубится грусть, но от нее почему-то не больно. От нее ярко – так же, как глазам на этой крыше, что теперь утопает в цветах.
– Обязательно.
И пусть лишь в мыслях.
Они сидят на скамейке под магнолией еще минут десять – не больше. А когда у Юбин заканчивается перерыв, они прощаются, обменявшись номерами телефонов. «Просто чтобы было, – говорит девушка, – а то вдруг опять решишь увидеться со мной и будешь снова три часа в приемной сидеть». Она уходит, а он еще сидит какое время на скамейке и смотрит на небо сквозь ветки магнолии.
И на один краткий миг ему кажется, что к голубому примешивается сиреневый. На один краткий миг он снова видит то безымянное созвездие из пяти ярких осколков.
Он всегда будет рядом.
Где-то в середине апреля, когда Мингю возвращается утром после ночной смены в кофейне, он застает Тэёна за попыткой оттащить зеркало в кладовку. Выходило у него не очень – застопорился где-то в коридоре, когда ему со всей дури отдавило ногу. Мингю медленно снимает кеды, наблюдая за тем, как Тэён, закинув галстук за спину, натирает правую ступню, и просто не знает, что и думать.
– Если перед началом трудового дня ты вдруг понял, что тебе жизненно необходимо отнести зеркало в кладовку, то просто дождался бы меня. – Мингю вздыхает.
– Я хотел сам. – Тэён угрюмо смотрит на него.
– Типа пока я не заметил? Поверь мне, я бы заметил. Если оно настолько тебя раздражало, то сказал бы сразу, а не терпел полгода. – Он подходит ближе и берет зеркало с другой стороны.
Тэён подозрительно молчит, но Мингю и так знает, что тот хочет сказать, но не говорит все равно из-за бараньего упрямства, которого, кажется, понабрался у Мингю за время совместного проживания.
Когда они вместе прислоняют зеркало к стене в кладовой, он не сразу накидывает на него ткань – ту самую, которую Тэён содрал в далеком августе прошлого года, решив, что это будет крайне уморительно – заставить Мингю пялиться на себя.
Он мнет жесткую ткань в руках, разглядывая трещины на поверхности зеркала – они уже давно дошли до самой рамы. И теперь на Мингю смотрит сотня его лиц. Он проводит пальцем по одной из трещин – от центра и до самого края. Смотрит на ладонь. И ничего.
Отделаться от мысли, стоит ли прямо сейчас по ту сторону хоть кто-нибудь, сложно. Поэтому Мингю смотрит на сотни себя в разбитом зеркале и представляет, как кто-то так же, как и он сейчас, смотрит на многоликого себя и водит пальцами по трещинам, надеясь, что после прикосновений те вдруг срастутся.
И неожиданно понимает, почему Тэён захотел унести зеркало и унести именно сейчас.
Резко оторвать от своей души целый огромный кусок невозможно, если не хочешь оставить себя калекой. Отпускать надо так, как выпускают в небо бумажный фонарик с маленькой свечкой внутри, которая горит трогательным огоньком, что может потухнуть от любого неосторожного движения.
Небо над его головой уже заждалось. Пора отдать ему бумажный фонарик.
Но почему-то Мингю уверен, что даже если выпустит его – нежно и осторожно, – он все равно будет продолжать смотреть ему вслед даже когда он исчезнет, подхваченный ветром. Он просто не сможет перестать смотреть.
Глазами – в небе, ногами – на земле.
– Мне одно непонятно, – говорит Тэён, когда Мингю заваривает себе смертельно крепкий кофе, потому что через час ему выдвигаться на первую пару. – Почему за все это время… за все это время ты ни разу не попытался узнать, есть ли другой способ вернуться туда.
Мингю громко ставит кружку на стол, расплескав половину по пути. Чувствует, как обжигает пальцы, но все равно не двигается, немигающим взглядом смотря в крошечное окно на кухне.
– А ты? – Он оборачивается, пытаясь поймать взгляд Тэёна, но тот сам смотрит в стену.
– А я… пытался, – тихо отвечает тот, теребя галстук.
У Мингю так сильно екает сердце, что он едва не давится воздухом. Судорожно ищет тряпку, чтобы протереть стол – надо срочно занять чем-то руки, чтобы Тэён не заметил то, как их начало трясти.
– Но я ничего не нашел. – Тэён все-таки смотрит на него и криво усмехается. Его усмешка выглядит неправильной и горькой до жути.
– Ничего не нашел, – повторяет за ним Мингю.
– Ничего. Если не зеркало, которое сейчас в кладовке, то… Ничего.
– Ясно. – Он жмурится, а потом бросает тряпку в раковину. – Я и так это знал.
– И поэтому не искал?
– Нет, – отвечает Мингю, и выходит немного резко, чего он не хотел, – потому что я пообещал, что буду жить. А в том мире для меня это невозможно.
– Я не понимаю, как ты это делаешь. – Голос Тэёна звучит устало, но в то же время Мингю слышит хорошо скрываемые нотки восхищения, чему просто не может поверить.
– Что? – Он резко поднимает голову.