– Ты жив, – Чонхо немного отстраняется, – потому что я сейчас чувствую себя более живым, чем когда-либо.
– Как ты… – Он прикрывает глаза на пару секунд. – Почему ты здесь? Если ты прямо сейчас не начнешь говорить, я клянусь, я просто… – Мингю замолкает от неожиданности, потому что сердце в миллионный раз с силой ударяется в грудную клетку, желая вывернуть ребра наизнанку.
– Это сложно, – следует уклончивый ответ.
– Что сложно?
– Объяснить.
Мингю отодвигается и заглядывает в чужие глаза. Знает, что, если будет смотреть вот так прямо, он даже без слов узнает ответ на вопрос, раздирающий его изнутри.
– Ты должен вернуться, да? Должен ведь, правда?
Чонхо отводит взгляд и мягко улыбается. И от улыбки его тепло и холодно одновременно. Так улыбаются лишь люди, которые что-то потеряли, но не жалеют об этом, потому что будущее важнее.
– Нет.
У Мингю почти останавливается сердце.
– Мне теперь некуда возвращаться.
Он резко садится, не сводя глаз с Чонхо, который слишком спокоен для человека, что только что сказал вот это. Сердце, едва не замершее навсегда, начинает сильно колотиться.
– Чонхо, – во рту пересыхает, – что ты сделал?
– То, что должен был.
– Нет. – Мингю склоняется над ним и хватает за плечи. – Ты никому и ничего не должен, тем более мне. Понимаешь? Что бы ты ни сделал, ты должен исправить это немедленно, ты…
– Так. – Чонхо садится тоже, заставляя его отпрянуть. – Успокойся. – Он упирается спиной в стену и подтягивает к себе колени.
– Что…
– Все нормально. – На Мингю смотрят так, будто он только что спас целый мир. – Все хорошо. Поэтому, пожалуйста, перестань говорить мне, чтобы я что-то там исправил, потому что я не собираюсь ничего делать.
Мингю почти взрывается. Почти – потому что несостоявшийся взрыв резко сходит на нет, ибо до него доходит: это Чонхо. Перед ним действительно Чонхо. Он не спит.
Дождь продолжает барабанить по окну. То затихает, то снова начинает бесновать. Мингю впервые в жизни хочет, чтобы он никогда не заканчивался. Потому что нутро подпирает предчувствие, что вместе с дождем уйдет и это мгновение, которое он уже навсегда увековечил для себя письменами на ребрах.
– Было два зеркала. – Чонхо вздыхает, склоняет голову, а затем смотрит в окно. – Их два было, разве ты забыл?
Мингю замирает; звуки дождя резко пропадают. Чувство такое, словно он оказался в вакууме. Он вспоминает Сонёля и его «А вы в курсе, что здесь другое зеркало?» в тот вечер, когда они рассказали ему всю правду. Вспоминает фотографию. Комнату Мина. И само зеркало.
– Тэён… – Мингю начинает терзать зубами нижнюю губу. – Тэён как-то сказал мне, что пытался узнать, есть ли другой способ попасть в твой мир. И что он ничего не смог найти.
– Неудивительно. – Чонхо хмыкает. – Потому что второе зеркало есть только в моем мире.
– Откуда ты… Как ты…
Он переводит взгляд на Мингю, не поворачивая головы. Смотрит несколько секунд, а затем с очередным вздохом вытягивает ноги, после беря в руки подушку. Мнет ее какое-то время, а затем выдает:
– Ты думаешь, чем я занимался почти целый год? Я пытался найти второе зеркало.
У Мингю все внутренности скручивает в гребаную спираль. Он буквально чувствует, как кровь сочится, смазывая испещренные чужими словами ребра. Он упирается взглядом в одеяло, хочет закрыть глаза, но не делает этого – продолжается таращиться на клетчатый рисунок.
– А я… Я не искал. – Мингю хочется кричать. – Я ничего не делал. Я не пытался найти способ вернуться, я… Блядь, прости. – Он прячет лицо в ладонях.
А потом чувствует, как его волос касается чужая рука. Он опускает свои и поднимает голову.
– Тебе не за что извиняться. – Чонхо пропускает сквозь пальцы прядь его волос. – Наоборот. Ты все сделал правильно. И я должен сказать тебе спасибо, потому что ты сдержал обещание.
– Блядь. – Мингю снова прячет лицо, потому что, черт, это уже слишком. Это – слишком. Чувствовать все это снова – перебор. Мингю слишком маленький, его не хватает. Опять. Он никогда не хотел, он никогда не просил, он никогда не искал. Но теперь перед ним сидит Чонхо, который нашел его сам.
– А мне, наверное, есть за что извиниться. – Ладонь Чонхо ложится на его щеку. – Потому что сначала я сам хотел… Ну, жить, знаешь. Помнить о тебе, но… Жить дальше. Мне всегда казалось, что это правильно. Подобные решения. – Он опускает руку и отстраняется. – Я уже делал так однажды. Делал, но… Наверное, я полный кретин, если думал, что смогу провернуть подобное и с тобой.
– Нет-нет-нет, – начинает тараторить Мингю, – не извиняйся, не вздумай даже, ты все правильно думал, так и надо было, потому что…
Он замолкает, потому что чужой взгляд буквально выбивает из него и оставшиеся слова, и воздух. Он где-то сразу под кожей оказывается и разбавляет собою кровь. Мингю раскрывает рот в попытке вздохнуть.
А потом Чонхо улыбается. Не говорит ему предсказуемых слов, не опровергает его собственные, ничего не делает из того, к чему Мингю мог бы подготовиться. Он улыбается просто. Смотрит и светит своими большими глазами, а затем тянет к себе, заставляет приблизиться настолько, что почти носы соприкасаются. Мингю – потерян. Где-то в Чонхо, наверное.
– А затем я понял, что не могу оставить все так и должен хотя бы попытаться. – Чонхо щелкает его по лбу и откидывает голову назад. – Я много чего узнал за это время и… Даже не знаю. – Он молчит, явно пытаясь про себя подобрать слова, способные описать пережитое им, но затем качает головой. – Кто бы мог подумать, что глупость передается через поколения.
– Глупость?
– Ладно, не совсем верное слово. – Чонхо смеется. – Наверное, «слабость» подойдет лучше.
– Слабость к чему? – Мингю уже не знает, что думать. Хочет начать трясти Чонхо, чтобы тот перестал уже, наконец, говорить загадками, но не делает этого – предсказуемо.
– К тем, кто дорог больше всего. – Одеяло натягивается, потому что его тянут к себе, желая спрятать в нем лицо, но Мингю крепко хватается за ткань, не позволяет. Смотрит во все глаза. И Чонхо сдается. – Зеркала, через которые вы обменялись, были созданы около трехсот лет назад. И их создатели прошли через то же, что и вы. Ты и… другой Мингю. Но им пришлось вернуться. Ты понимаешь, почему.
– Да, я… Я понимаю.
– Вот только тот создатель, чьим творением было зеркало в моем мире, не смог отпустить эту ситуацию. И он создал второе зеркало. Он слишком сильно хотел вернуться. И он сделал это. – Чонхо ухмыляется. Криво-косо и неправильно.
– Стой, погоди, я не понимаю. – Мингю выставляет перед собой обе ладони. – Откуда ты узнал все это? Мы много раз пытались найти информацию, но ничего не вышло и…
– Я тоже не нашел. – Глаза Чонхо начинают бегать по комнате. – Я просто… понял, понимаешь? Уже когда очутился здесь. Это как озарение. Оно попросту огрело меня по башке. Наверное, именно это происходит, когда ты используешь второе зеркало, которое по сути – билет в один конец.
– Что?.. – Все не выстроенные в предложения слова резко пропадают. Мингю сглатывает вязкую слюну. – Билет в один конец?
– Да. Второму зеркалу не нужен кто-то другой по ту сторону. Только ты. И та цена, которую ты готов заплатить.
– Береги время, – тихо говорит Мингю.
Он готов заплакать. Он готов рассыпаться на молекулы, потому что нет. Он не может позволить Чонхо заплатить своим временем, как это делал он сам. Он просто не может. И, если придется, он сам, блядь, сделает второе зеркало в своем мире, чтобы отправить его обратно.
– Да, – Чонхо кивает, – время – ключ.
– Я не позволю тебе…
Его рот закрывают ладонью. Мингю наблюдает за тем, как чужие губы в который раз растягиваются в улыбке.
– Вспомни первый вздох и самый темный час, позволь отражению стать тобой. Следуй за светом маяка, и он выведет тебя из тьмы. Береги время, и оно повернется вспять, – повторяет он наизусть слова из той записки, что Мингю когда-то нашел в нише за зеркалом. – Знаешь, что было в записке из второго зеркала? – Мингю мотает головой. – Вспомни последний вздох и самый светлый час, забудь про свое отражение. Следуй за тьмой, и она приведет тебя к маяку. Береги время, но оно больше не твое.
Мингю опускает голову, боясь спросить. Он так боится прямо сейчас, его перекручивает всего, дерет на ленты (сиреневые) раз за разом, с каждым новым вздохом. И воздуха так мало.
– Время… – Мингю почти не слышит собственного голоса. – Время – плата.
– Да. – Чонхо заставляет его посмотреть на себя. – Ты платил своим собственным временем. Я же заплатил чужим.
– Что ты… Что ты хочешь сказать?
– Я лучше покажу.
Чонхо слезает с кровати, оглядывается, неловко надевает штаны и подходит к рюкзаку у самого выхода из комнаты, который Мингю замечает только сейчас. Большой такой, черный, потертый, каким он его и запомнил. С ним Чонхо ходил в университет. И на нем повязана фиолетовая лента. Мингю чувствует, что его губы дрожат.
– Я мало что забрал с собой. – Чонхо достает из рюкзака нечто прямоугольное, в чем он сразу признает рамку для фотографий. – Это вот не собирался. Но снял со стены в последний момент. Я просто хотел… Хотел что-то на память, наверное. – Он протягивает рамку Мингю.
Тот берет ее дрожащими руками. И смотрит. Узнает фотографию, которую видел уже сотни раз. Вспоминает, какой она была: Мин и Чонхо вместе на фоне моста Шелкопряда. Радостные, счастливые, яркие, живые. Но сейчас-
на фото лишь Мин.
Мингю с такой силой огревает осознанием по затылку, что он едва пополам не сгибается. Рамка падает на одеяло, смотрит на него одиноким лицом, усмехается будто. А Мингю попросту на пазлы растаскивает, потому что он вдруг понимает.
«Время – плата. Ты платил своим, я же заплатил чужим».
– Что ты наделал? – Мингю не обращает внимания на тот факт, что его глаза слезятся. – Какого хрена, Чонхо? Зачем? Ты придурок, ты, блядь, придурок, ты…