о она попросту не может отлипнуть от его ног. Тэён наблюдает за этим молчаливо-обидчиво.
– Итак, – выдает он наконец.
– Итак, – кивает Мингю.
Тэён снова отпивает из бутылки.
– Давайте по порядку. Но можно и нет. Мне соджу сейчас натощак охуеть как по башке вдарило, все равно ничего не пойму.
Мингю ошибался. Самым сложным оказывается не рассказать все, что произошло, и почему на компьютерном кресле сейчас сидит Чонхо с кошкой на руках, а следить за сменой эмоций на лице Тэёна. Сначала нетерпение. Затем неверие. Удивление. Надежда. И в конце – боль, которую скрыли так мастерски, словно всю жизнь только этому и учились. Но Мингю видит все равно. Не выдерживает, отворачивается. Понимает потому что.
Чонхо все это время молчит. Гладит Кэнди, выглядя почему-то смущенным и до жути неловким, не поднимает глаз и лишь изредка бросает осторожные взгляды на Тэёна. Мингю хочет знать, о чем он думает. И чувство такое, что у них на уме одно и то же. Еще слишком многое не было сказано. Не было, но в воздухе оно чувствуется все равно – в воздухе и во взгляде Тэёна, в котором озеро вопросов, море надежды. И океан отчаяния.
– Может, в нашем мире тоже есть второе зеркало, – говорит он, отворачиваясь к окну, – а я просто плохо искал.
– Нет, одно. – Голос Чонхо немного хрипит после долгого молчания. – Но если бы вдруг выяснилось, что действительно два… Что бы ты сделал?
Тэён смотрит на него долго и так пронизывающе, что по коже Мингю бегут мурашки. Ответ произносить вслух не нужно.
– Ясно, – усмехается Чонхо, опуская взгляд на кошку, что задремала на его коленях.
Мингю хочется орать «ни за что» и «не позволю», потому что да, не позволил бы. Он бы лучше предпочел, чтобы его все забыли, чем забыть самому. Только не Тэёна.
– Но я бы тебе не позволил, – опережают его мысли.
– Неужели ты думаешь, что у тебя бы получилось меня остановить? – Тэён улыбается широко, ярко, но в то же время угрожающе.
Чонхо и бровью не ведет. Трет переносицу только устало и вздыхает.
– Я думал, вы все решили.
– А много ли ты знаешь?
– Достаточно.
– Как интересно. А мне расскажешь?
Мингю чувствует физическую потребность самоликвидироваться с территории спальни, потому что все это – не для его ушей. Не то чтобы его совсем это не касается, но не просто так Чонхо ни слова не сказал про Мина. Ведь правда: ни слова. За все это время.
– Кстати, как там ваш Тэён поживает? Нормально спит по ночам? – продолжают тем временем, и Чонхо впервые меняется в лице, а Мингю не выдерживает.
– Так, все. – Он встает с кровати. – Хватит. Давайте вот это, – машет рукой, – дозированно. Не хватало мне еще и в этом мире Тэёнов и Чонхо по углам растаскивать.
– Извините, – сразу же сдувается Тэён; накрывает ладонью глаза и тихо смеется, – простите. Просто я…
– Все нормально. Я понимаю. – Чонхо приподнимает уголки губ и тянет вперед руку в просящем жесте. Ему с настороженным видом протягивают бутылку, из которой тот сразу же отпивает.
Все трое молчат какое-то время. Мингю стоит со сложенными на груди руками, смотрит в окно. Дождь закончился. Чонхо – все еще здесь. Чонхо правда по-прежнему тут – сидит все на том же стуле, гладит кошку. Тоже смотрит в окно. Мингю кажется, что на мгновение их взгляды встречаются в отражении стекла.
Он не знает, как теперь быть дальше. Как жить с осознанием, что кому-то ради того, чтобы быть рядом с ним, пришлось отказаться от всего. «Самого важного», – сказал бы сам Мингю, но ему бы точно в ответ на это выдали тихое «дурак», потому что да, как он мог забыть.
Лучше синица в руках, чем журавль в небе, или как там говорят. У Чонхо в руках синиц было много. Вся его жизнь была соткана из их перьев. Но он решил ждать журавля. Ждать, а затем отправиться за ним самому. Мингю беззвучно смеется. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь он станет чьим-то журавлем.
– И что теперь делать? – тихо спрашивает Тэён; звучит невыносимо неуверенным.
– Жить, полагаю, – неловко предлагает Чонхо.
Тэён смеется. Хочет не то пальцем у виска покрутить, не то снова глаза ладонью потереть.
– Вы не поймите меня неправильно и все такое. Я бы и сам рад о таком хотя бы завтра спросить, но у нас появилось несколько проблем, которые неплохо бы решить сразу.
– Ты о чем?
– Как минимум о том, что в этом мире ты никто и звать тебя никак, – с серьезным видом выдает Тэён, и вроде бы это должно звучать до жути обидно, но Чонхо в ответ на эти слова только сам делает похожее лицо.
– О боже. – До Мингю внезапно доходит, и он начинает паниковать. – У него же ни документов, ничего. И денег нет. А что сказать мелкому? Господи, как быть с мелким?
– С документами разберемся, – Тэён достает телефон и быстро набирает кому-то сообщение, – знаю я одного человека, он может помочь.
– Это не тот ли персонаж, который тебе айди в школе подделывал, чтобы ты мог по барам шляться? – щурит глаза Мингю.
– Он самый.
И впервые в этой жизни Мингю рад, что Тэён гулял по барам, когда был несовершеннолетним. Хотя осуждать про себя не перестает.
– Если проблема с документами решаема, то я могу помочь с деньгами. – Чонхо тянет руку к своему рюкзаку. – Когда собрался уходить, то… В общем, я обналичил свою сберегательную книжку[9]. Ну, у всех такие есть. На учебу деньги в итоге так и не понадобились, поэтому… Вот. Здесь, правда, не все. Мне пришлось заплатить огромную сумму весьма сомнительным людям, чтобы мне помогли добраться до Кореи.
У Мингю лезут глаза на лоб, когда Чонхо кладет на рабочий стол несколько толстых пачек банкнот. Он понятия не имеет, сколько денег было изначально, но даже этим количеством можно полностью оплатить обучение в Ёнсе, которое стоит немало.
Тэён смотрит на пачки купюр тоже, а потом:
– Сейчас позвоню Санхёну и скажу, что мы сегодня гуляем.
– Тэён!
Мингю нехотя открывает глаза и сразу же закрывает, когда его слепит луч солнца из окна. Переворачивается на спину. А затем резко садится, когда вспоминает все, что было… Когда? Вчера? Несколько часов назад? Рука натыкается на что-то пушистое, и следом он слышит урчание, сразу же переводя взгляд вниз.
Кэнди редко спала с ним и Тэёном на кровати, предпочитая кресло, а сейчас тихо сопит, положив голову на руку Чонхо. Мингю готов заплакать от умиления, когда видит, что ее вытянутая лапа лежит точно на чужом подбородке. И он, признаться, почти делает это, но не от умиления уже, а от повторного осознания, что ему не снится ничего. Это – реальность. И Чонхо с его кошкой в обнимку – реальность тоже.
– Доброе утро, – слышит Мингю. На него смотрят сонно и бесконечно доверчиво. Словно не с ним ругались постоянно. Словно не с ним возникало столько недопониманий. Будто не его всегда было сложно понять настолько, что лучше сразу бросить это дело.
– Доброе. – Он убирает кошачью лапу с чужого лица. – Иди умывайся, по твоему рту топталась кошка.
– Если бы она там только топталась, – Чонхо садится и машинально чешет кошку за ухом, – судя по ощущениям, она мне в рот еще и насрала.
Мингю громко смеется.
– А нечего было столько пить вчера.
А ведь правда. Они выпили все соджу в холодильнике, а его было несколько бутылок. Потом, кажется, кто-то ходил в магазин за новым, но это точно был не Мингю, потому что он в этот момент говорил с Санхёном по телефону и нес какой-то бред. Вспомнив это, ему захотелось сгруппироваться на мгновение, ибо черт его знает, что он успел наболтать, но следом приходит спокойствие, ибо какая разница. Это же Санхён.
Он застает Тэёна на кухне за переливанием соджу в бутылку из-под воды. Глядя на его криво повязанный галстук, Мингю понимает, кто ходил в магазин за добавкой. А следом вспоминает, что ему вообще-то тоже на работу надо, более того – вчерашний день он удачно прогулял, и сегодня жди нагоняй. Хочется послать все к черту и просто остаться, но Мингю понимает, что не может.
Уходить из дома в этот раз странно. С одной стороны, тяжело, а с другой… тепло. Как в принципе может быть настолько тепло от мысли, что вот сейчас ты выйдешь за эти двери, потом калитку, пойдешь к метро, затем будешь работать до вечера?
Чонхо подпирает плечом стену, наблюдая за тем, как Мингю шнурует свои черные конверсы (единственная вольность, которую он может себе позволить во внешнем виде на работе) и молчит с какой-то едва ощутимой легкостью. Она ощущается во всех его действиях: во взглядах, поворотах головы, движениях рук. Мингю поднимает на Чонхо взгляд и понимает, почему ему тепло: он знает, что, когда вернется, Чонхо будет здесь, будет ждать его. И сам Чонхо знает тоже, что Мингю вернется.
И от этого тепло. От этого легко. Им обоим.
Жизнь никогда не была настолько правильной, как в тот момент, когда Чонхо говорит вслед: «Я буду здесь», а Мингю улыбается и отвечает: «Я знаю». Теперь уже неважно, идет дождь или нет. Неважно, ночь или утро. И какого цвета небо над головой. Чонхо будет здесь.
– Я передал твои письма. Не знаю, что ты написал Сонёлю, но я видел, как он сидел возле здания факультета с красными глазами и курил одну за одной, – слышит Мингю уже вечером, когда достает из пакета две упаковки ттокпокки навынос; вздрагивает ощутимо и едва не роняет палочки. – Извини, – запоздало спохватывается Чонхо, – я просто подумал, что ты бы захотел узнать.
– Да, захотел бы. – Мингю поворачивается к столу спиной, упирается в него руками. – У него ведь все хорошо, правда? Ну, не считая того, что я пошатнул его душевное равновесие потоками ненужных слов.
– Ненужных? – Ему в ответ смеются. – О, они были очень нужны. Даже необходимы. Да и ты бы не простил себе, если бы просто молча ушел, так ничего и не сказав. А сказать тебе всегда хочется очень много.
Мингю не может сдержать улыбки. Так вдруг волнующе осознавать, что больше не нужно прятаться. И даже если вдруг захочется – тебя все равно найдут.