Чонхо не позволит ему чувствовать себя виноватым. Мингю хочет все исправить, но не может – знает, что ему не дадут. Скажут, что нельзя исправить то, что и так до абсурдности правильно. И, наверное, да. Все, что происходит, – правильно.
И пусть Чонхо больше не существует в другом мире. Зато теперь он существует в этом.
– Куда мы?
– Увидишь. – Мингю немного нервничает, но старается выглядеть спокойным.
Чонхо больше не спрашивает. Ни когда они выходят из метро на уже такой родной станции, ни когда садятся на автобус. Ни когда заходят на кладбище. Они идут минут пять – не больше, – но за это время Мингю успевает миллион раз испугаться и еще больше раз захотеть повернуть обратно к выходу. Но они доходят до поворота, поднимаются на небольшой постамент и останавливаются возле скамейки, за которой впереди и по бокам значатся десятки имен. Три из которых для Мингю родные до боли.
Он выдыхает. Чонхо молчит.
Мингю огибает скамейки, делает несколько шагов вперед и останавливается точно перед табличкой с именем матери, за которым хранится ее прах. Медленно меняет цветы в прикрепленной к мрамору вазе и вздыхает еще раз. Бросает взгляд на имя отца, затем – бабушки. И закрывает глаза.
– Я, как обычно, не знаю, с чего начать. – Он усмехается. – Наверное, стоит сначала сказать «здравствуйте». Это я, Мингю. Простите, что давно вас не навещал. Но сегодня я пришел не один. Это Чонхо. – Он бросает нерешительный взгляд вбок, не может пока найти в себе сил обернуться и заглянуть в чужие глаза. – Я пришел сказать вам, что у меня все хорошо. Я больше не один. Теперь Чонхо рядом со мной. И все правда хорошо. Я очень хотел, чтобы вы знали это.
Мингю глубоко вздыхает и оглядывается. Чонхо стоит на пару шагов позади и смотрит на него совсем по-другому. А ведь казалось, что новых, неизвестных ему эмоций Мингю в этих глазах уже не увидит. Наверное, даже это не предел. Наверное, он до самого конца жизни будет заново узнавать этого человека. Будто они знакомятся снова и снова каждый день.
Чонхо ровняется с ним, не отводя взгляда, а затем смотрит на имена на табличках – на каждое по очереди. И говорит тихое «здравствуйте». Мингю поджимает губы, едва сдерживая слезы, когда Чонхо делает глубокий поклон, а затем кладет руку на его плечо. Он не слышит «Я рядом», но чувствует эти слова сильнее, чем когда-либо.
Чонхо рядом. Теперь уже навсегда.
После кладбища они едут на мост Шелкопряда. Играют в потемках с кроликами, которых этим августом будто бы в три раза больше, чем обычно, и они скачут вокруг них, то и дело подбираясь к ногам, чтобы обнюхать. Чонхо хватает одного на руки, и тот обиженно дрыгает лапами, а он – смеется и усаживает его себе на колени. А затем долго-долго отряхивает штаны, на которых теперь не только кошачья шерсть, но и кроличья.
Мост встречает их переливами всех цветов радуги. Каждый цвет сменяет новый через несколько секунд, и когда очередь доходит до фиолетового, у Мингю начинает кружиться голова. Они стоят плечо к плечу у перил и смотрят вдаль – как когда-то давно, под проливным дождем, едва скрываемые куполом зонта. Почти год назад.
– Я не вижу башню, – удивленно говорит Чонхо.
– Да. Ее больше не видно. – Мингю улыбается. – Там дома построили, видишь? Они ее загородили.
– И все-таки немного видно, если присмотреться.
Какая разница, думает он. Дело никогда не было в башне. Место становится важным не из-за того, что тебя окружает. Место становится родным из-за чувств внутри, ощущений, которые ты испытываешь, находясь здесь. Ты сам наполняешь все вокруг смыслом – он всегда идет изнутри. И если ты оставил где-то часть своего сердца, если ты продолжаешь возвращаться сюда, чтобы вновь заполнить легкие этим воздухом, если ты снова стоишь здесь, а внутри раз за разом вспыхивают такие далекие, но все равно запредельно близкие чувства – дело не в месте. Дело в тебе.
А место – оно лишь холст, на котором твои эмоции рисуют картину твоего личного счастья. И чего-то незыблемого, чему еще не придумали названия. Мингю придумывать не нужно. Он и так знает.
Когда они возвращаются в парк, небо над ними застилает лаванда.
Одним воскресным утром Тэён врывается в дом чертовым вихрем. Сдергивает с Мингю одеяло по старой привычке, не задумываясь, что тот может быть раздет, хотя, если судить по лицу Тэёна, его уже ничего не смутит. Он вообще выглядит немного пьяным, если честно. Мингю сразу понимает, почему тот вчера вечером домой не пришел: поди опять с Санхёном бухал всю ночь.
– У нас гости! – орет Тэён.
– Какие, к черту, гости? – Мингю трет глаза. – Времени семь утра, побойся бога.
– Особенные гости! – Его даже не слушают. – Надевайте штаны и марш на веранду! Не пожалеете! – Тэён уносится из комнаты таким же вихрем.
– Я уже три недели живу с ним в одном доме и, знаешь, – бурчит Чонхо из-под одеяла, – подумываю купить отдельную квартиру. Или выпнуть его обратно в свою.
Мингю сонно смеется.
Через десять минут, за которые он успевает только умыться и джинсы надеть (но никак не кофе выпить – это ужасно), Мингю выходит на веранду босиком, почесывая затылок. Видит у перил веранды Тэёна и какую-то незнакомую девушку. Мингю оглядывает ее с ног до головы: в стильных дорогущих кедах, кожаной куртке нараспашку и с темно-фиолетовой помадой на губах. Симпатичная, но выглядит почему-то подозрительно. Хотя улыбается довольно приятно. Они стоят с Тэёном рядом и курят, что-то негромко обсуждая.
– Хэй. – Мингю машет им.
– Наконец-то! – Тэён аж обе руки поднимает вверх, роняя сигаретный пепел себе на волосы.
– Тебе, малой, неплохо бы пойти проспаться и протрезветь, честное слово, – фыркает Мингю.
– А у вас что, шведская семья? – спрашивает незнакомка, издавая смешок.
– Ничего подобного, – огрызается Тэён, – у меня с ними ничего общего, – и вздергивает нос.
– Ути боже, – Мингю подходит к нему и тянет за щеку, – а вчера ты по-другому говорил.
Тэён уворачивается и дуется. Такой смешной, когда пьяный.
– Это Пак Соён. – Он указывает на девушку.
– Даров. – Та машет рукой, меж наманикюренных пальцев которой зажата скуренная почти впритык сигарета. – Можно просто нуна.
– Она нам документы подогнала, – объясняет Тэён.
– А, так ты та самая таинственная незнакомка, благодаря которой этот обалдуй начал спиваться еще в школьные годы? – сразу же понимает Мингю.
– Ничего я не спивался.
– Да, это я, будем знакомы. – Соён жмет ему руку. – Знаете, мне до сих пор до ужаса интересно, зачем вам понадобилось столько документов, да еще и на одного человека, но Тэён так и не раскололся. А я надеялась, что после трех баров за ночь у него развяжется язык.
– Теперь ясно, где он шатался всю ночь. – Мингю тянется к чужой пачке сигарет, чтобы закурить. – Сколько мы тебе должны?
– Нисколько. – Соён жмет плечами. – Да, это было сложно, о-о-очень сложно, но за мной был должок.
– Что за должок, осмелюсь спросить?
– Скажем так, – она загадочно улыбается, – у всех свои секреты.
Входная дверь открывается, и на веранду выходит Чонхо – откровенно нехотя. Мингю может его понять – столько знакомств за такой короткий срок для любого станет перебором. Лучше всего с Санхёном прошло пару недель назад: никаких многозначительных вопросов или взглядов исподтишка, лишь обычные разговоры ни о чем и обо всем одновременно. Санхён всегда знает, когда можно спрашивать, а когда нельзя; предпочитает, чтобы ему сами все рассказали, нежели давить, как порой делает Тэён. Иногда Мингю думает, что Санхён – самый взрослый из них. А ведь на самом деле младше на год, черт возьми.
Чонхо замирает на пороге и вроде бы хочет провалиться обратно в дверной проем, чем удивляет Мингю, который забывает про неприкуренную сигарету во рту. Они схлестываются взглядами на долгие несколько секунд, и все, что Мингю видит в чужих глазах, – это чертовы испуг и замешательство.
– А вот и герой дня. – Тэён забрасывает Чонхо руку на плечо и тянет на веранду. – Или утра, – задумывается он, – не важно. А теперь давай, поклонись и скажи «спасибо». – Тэён кладет пятерню на чужой затылок и толкает вниз, заставляя Чонхо сделать легкий поклон.
– В чем дело? – решается спросить тот.
– Документики, – поясняет Соён и протягивает небольшой пакет, из которого торчит толстая папка, – или тебе уже не надо?
– Надо. – Чонхо робко принимает пакет, не решаясь поднять взгляд. – Спасибо.
– Пожалуйста, – легко отзывается Соён и тушит бычок о пепельницу. – Ладно, ребята, пойду я. Удачи вам. Тэён, – она оборачивается, – не пропадай, звони. Всегда рада тебя видеть.
– Позвоню обязательно, – с жаром заверяет ее Тэён, – до встречи!
Соён не спеша идет по дорожке, после отворяет калитку, исчезает за ней. Чонхо все это время не сводит с нее взгляда. Мингю – не может перестать строить про себя причинно-следственные связи.
– Все, я спать, – зевает Тэён, – не будите до завтрашнего утра.
– Спасибо, – спохватывается Чонхо.
– Ну, я же говорил, что проблема с документами решаема. И, кстати, ты уж прости мне пару вольностей.
Чонхо вопросительно приподнимает брови.
– Ой, поймешь, когда документы увидишь. Все, спокойной ночи. Или утра, черт его разберет уже.
Тэён уходит, и они остаются на веранде вдвоем. Мингю все-таки закуривает, упершись тяжелым взглядом в стену дома. И он вгрызается им в обветшалое дерево целую минуту, прежде чем решается спросить вслух:
– Ну и что это было?
– Что именно?
Мингю смотрит на Чонхо как на последнего идиота, всем своим видом говоря: «Неужели ты думаешь, что я слепой». Тот прячет взгляд, начинает шелестеть пакетом в своих руках, мнется как только может. Это начинает раздражать.
– Помнишь, ты говорил, что наши миры связаны? – неуверенно спрашивает Чонхо.
– Помню, – кивает он.
– Так вот. Ты был прав. На все двести процентов.
– Что ты хочешь этим… – Мингю обрывает себя на полуслове, смотрит на взволнованного Чонхо, затем на калитку, сигарету в своих руках; пепел падает на пол веранды у его ног. И где-то тут до него доходит. – Это была она? Та девушка? Из твоего прошлого?