– О чем «об этом»? – Мингю невольно бросает взгляд на балконную дверь.
– Как он справлялся с тем, что выбрал уйти, а не остаться. Насколько сложно ему было сделать этот самый выбор. А еще о том, что было в его мире после того, как ты вернулся… сюда. И он… – Тэён с возмущением на лице делает новый глоток. – Нет, это вообще как?
Обида почему-то даже не думает появляться: отчасти потому, что Мингю и так догадывался, что они говорили об этом, отчасти потому, что осознает факт необходимости для Тэёна подобного разговора – и именно с Чонхо.
– Как… что?
– Как вы делали это? Как вы, блядь, делали это? – Тэён не злится, но звучит возмущенным. – Почему вы оба даже вдали друг от друга… Даже с осознанием того, что никогда больше не встретитесь… Вы просто… жили? Не только ради друг друга, но и ради себя самих? Почему… Почему я так не могу? Почему я не могу отделаться от мысли, что вся моя жизнь – бессмысленна? Что все, чем я являюсь, пустое место? Это моя вина? Я виноват в том, что думаю так? Это… – Тэён замолкает, не договорив; его губы дрожат. Он смотрит на Мингю так, словно сейчас он даст ему ответы на все вопросы. Быть может, даже спасет. Но Мингю не сможет, как бы сильно ни хотел.
Он может лишь рядом побыть, может выслушать. Возможно, подтолкнуть к чему-то. Но спасти Тэёна может только он сам.
– Это не твоя вина. Здесь нет ничьей вины. – Мингю медленно, наблюдая за собственными движениями, тянет из пачки новую сигарету. – И тебе не стоит смотреть на нас и считать себя неправильным, потому что отличаешься. Все же у меня и Чонхо было то, чего не было у вас.
«И не будет» – эти слова так просятся, так упорно продирают себе путь в его сознание. И Мингю даже впускает их, наблюдает, как они пытаются найти себе место, мечутся из угла в угол. Но не находят.
– И не будет, – говорит Тэён, и вот теперь Мингю вздрагивает всем телом; поспешно пытается поймать чужой взгляд, но тот устремлен в сторону неба – все, что можно увидеть в окне, сидя на полу балкона. – Жизнь такая несправедливая штука, да?
Он не отвечает. Просто не знает, что сказать. Тэён, наверное, тоже, поэтому молча допивает бутылку, а Мингю – идет за новой. Чонхо, который бездумно крутится на компьютерном кресле, мгновенно прекращает это занятие и просяще заглядывает ему в лицо. Мингю качает головой – надеется, что его поймут без слов, – и открывает холодильник.
Он не особо запоминает, о чем еще они говорят с Тэёном в следующий час, – возможно, по той причине, что они ни о чем и не говорят. Просто сидят рядом на полу балкона, перекинув друг через друга ноги, и молча пьют соджу со вкусом винограда – тот, что Тэён любит больше всего, – курят и таращатся в сторону темного неба, на котором из-за ярких огней Сеула не видно ни единой звезды.
– В том мире было одно созвездие. – Мингю болтает на дне четвертой бутылки остатки соджу. – Почти в точности как наша Кассиопея. – Тэён поворачивает голову вбок, прислушиваясь к его словам. – Я всегда смотрел на него и думал, что оно, знаешь, без имени. Что никто его никак не назвал. Конечно же, у него наверняка было название в том мире, просто я его так и не узнал. Наверное, мне нравилось думать, что для меня это созвездие всегда будет чем-то куда большим, чем просто мигающие точки, названные в честь чего-то, что не имеет для меня смысла. Сейчас я думаю, что оно для меня – как ты. – Мингю улыбается. – Каким бы ты ни был, каким бы тебя ни видели другие, зови тебя так или иначе, что бы ты ни сделал… Для меня ты всегда будешь просто Тэён. Я не хочу вешать на тебя никаких ярлыков. Ты прекрасен и без них. И всегда будешь важен для меня.
Он поворачивает голову и встречается с чужим взволнованным взглядом.
– Что бы я ни сделал?
– Что бы ты ни сделал.
Тэён засыпает сразу же, едва падает головой на подушку, которая наверняка пропахла чужим шампунем. Обхватывает Мингю и руками, и ногами, пока тот сидит, упершись спиной в спинку кровати и методично перебирая рукой чужие волосы. Под ребрами растекается странное чувство – будто он уверен в том, что все будет хорошо, и одновременно с этим… Горечь. Такая сильная горечь, что она чувствуется на выдохе.
Чонхо заглядывает в спальню где-то спустя пятнадцать минут; видит спящего Тэёна, который пьяной коалой обнимает Мингю поперек туловища, прижавшись щекой к животу, и издает тихий смешок. Хочет уйти, но его подзывают к себе рукой, после хлопая по одеялу рядом. Чонхо присаживается на кровать и бросает взгляд через плечо.
– Как он?
– А то ты не видишь. – Мингю вздыхает; чужая голова приподнимается вместе с его грудной клеткой.
– Вижу. – Чонхо касается его плеча на пару секунд и собирается встать, но он перехватывает его руку и заставляет сесть обратно.
– Не уходи. Останься. Я не хочу сейчас… – Мингю мельком глядит на спящего Тэёна. – Я не могу сейчас без тебя.
Чонхо послушно залезает на кровать с ногами, ложится рядом и склоняет голову на его плечо. Пару минут наблюдает за тем, как он пропускает сквозь пальцы пряди чужих волос, а затем тянется рукой и отвешивает Тэёну легкий щелбан; тот ворчит во сне, хмурится и немного меняет позу. Чонхо тихо смеется, а Мингю даже ругаться на него не хочется.
Чонхо не спрашивает, о чем они говорили. Не спрашивает, о чем думает Мингю. Он просто оставляет едва ощутимый поцелуй на его щеке и засыпает, прижимаясь ладонью к его груди – в том месте, где бьется сердце.
Тэён уходит раньше, чем они просыпаются; оставляет после себя немытую кружку из-под кофе и легкий запах горького апельсина и гардении – парфюм, которым он пользовался последние несколько лет. Мингю грустно принюхивается к нему, моет кружку и предлагает Чонхо поехать в Инчхон, чтобы прогуляться у моря.
Копаясь в песке и перебирая мелкие ракушки, Мингю вспоминает тот вечер в Пусане, когда они с Чонхо упали в воду, не удержавшись на волнорезе. Вспоминает Дасом и ее длинные серьги цепочками, одна из которых теперь болтается в ухе самого Мингю, вспоминает Дахён, что сказала ему: «Я рада, что у него сейчас есть такие друзья». Он закатывает джинсы и заходит в воду по колено, лишь по-глупому улыбаясь на возмущение Чонхо, вопящего: «Сейчас же конец октября!»
Мингю поднимает взгляд к небу и думает, что да, неважно, какого оно цвета. Неважно, есть ли оно вообще. У него небо свое. Но для кого-то оно навсегда останется сиреневым, хотя его даже ни разу не видели.
Тэён пропадает почти на месяц. Мингю перестает звонить ему на второй день, а потом узнает от Чонхо, что тот взял досрочный отпуск, а потом – перевелся на удаленку. Мингю не донимает его сообщениями – лишь изредка присылает короткое «Надеюсь, у тебя все в порядке», после успокаиваясь, потому что сообщения значатся прочитанными, хоть и остаются без ответа.
Мингю честно понимает. Что Тэёну нужно время вдали от всех: разобраться в себе, разобраться в том, как быть дальше. Чем жить, быть может, кем жить. Для чего. И зачем. Мингю понимает. Поэтому заставляет себя не думать слишком много. У него получается целых две недели, а потом он записывается на уроки игры на гитаре – просто чтобы отвлечься. Чонхо идет вместе с ним. И это почти смешно – то, насколько они дурни и ни черта не понимают.
Месяц долгий, месяц почти тревожный, но в один день Мингю спонтанно едет на кладбище и находит иррациональное спокойствие внутри себя, сидя напротив могилы Сонёля. Могильный камень холодный, молчаливый, возвышается напротив почти неприступно. Мингю же спокойно. Он вспоминает о том, что светлое можно найти даже в темном, – прямо как Сонёль в те дни, когда похищал его из палаты и тащил во двор. Счастье живет даже в малом, и плевать, если оно – это просто посидеть на скамейке и помечтать о том, как поедешь на поле.
Мингю видел и поле, и море, и сиреневое небо. Мингю столько всего успел повидать, если подумать. И речь даже не о местах. Она о людях, о чувствах. О далеком и близком. Об этом мире и другом. Она – о самом Мингю.
Он не то чтобы забывает о своем дне рождения – не хочет о нем думать. Не потому, что ему исполняется двадцать восемь, не потому, что давят плохие воспоминания. Мингю отчего-то знает, что его день рождения – это точка отсчета. Перевалочный пункт, а там, на другой стороне, – нечто, с чем совсем не хочется иметь дела.
Накануне вечером они с Чонхо едут на Ханган; почти два часа сидят на камнях на острове Сорэсом, укутавшись в теплые куртки, и смотрят на яркие огни домов на другом берегу. Пьют глинтвейн прямо из термоса и периодически подскакивают, когда из кустов кто-нибудь вываливается, а потом, завидев их, мгновенно исчезает обратно.
– Надеюсь, ты не терзаешься мыслью, что мне подарить. – Шмыгает носом Мингю. – Потому что ты и так меня подарками завалил, давай не надо.
Чонхо звонко смеется, едва не роняя наполовину пустой термос.
– А что, луну не хочешь?
– Только если вместе со звездами.
Чонхо называет звезду в его честь, и это, честное слово, было бы чересчур слащавым, не знай Мингю, что его таким образом просто хотят повеселить. На самом же деле Чонхо не дарит ему ничего – только новую кружку для кофе, предыдущую совсем недавно разбила Кэнди, запрыгнув на стол. Это и правда немного смешно, но Мингю все устраивает. Ему ничего не нужно. Он и так получил все, о чем когда-либо мечтал.
Тэён – шторм, что накрывает море без предупреждения; рушится на голову градом посреди июля. Именно грубые холодные удары Мингю и чувствует на своей макушке, когда с сомнением на лице открывает дверь и видит Тэёна – тот улыбается ярко, светит этой своей улыбкой, смеется задорно следом. И с двух сторон подтягивает к себе поближе Санхёна с мелким Чонхо; те явно не получают удовольствия от этого.
– Вы нас не ждали, а мы все равно приперлись!
– Боже, – вырывается из Мингю.
«Боже» – оно сразу обо всем. О том, что с Тэёном, блядь, все в порядке, он не отпилил себе ни руку, ни ногу. О том, что Мингю и правда хотел просто тихо посидеть дома в этот день, играя с Чонхо с двух компьютеров. О том, что прав был в том, что никогда не сомневался в Тэёне: знал, что тот ни за что не обойдет кругом его день рождения.