Мингю медленно шевелит пальцами, разглядывая кулон в своей руке. И когда пальцы сжимают прохладное серебро, под ребрами простреливает. Он внезапно понимает. Понимает настолько отчетливо, что забывает, а как это – дышать. Смотрит во все глаза на Тэёна, который по-прежнему едва заметно улыбается. Небо над его головой становится бледно-лиловым.
– Ты напомнил мне ее. Андромеду, которая решила пожертвовать всем ради всех. – Тэён отворачивается, бросая взгляд в сторону зарева. – И пускай Кассиопея в другом мире лишь отдаленно напоминает ту, что в нашем мире, я все равно чувствую себя перед тобой виноватым. За то, что заставлял тебя столько страдать последние два года.
– Тэён…
– Этот кулон для Чонхо. – Он накрывает раскрытую ладонь Мингю своей и сжимает ее в кулак; углы кулона ощутимо врезаются в кожу. – Можешь считать меня сентиментальным дураком, но я бы хотел, чтобы он был у него. Сможешь передать от моего имени?
Внутри то назревает, то затихает огромное количество слов, которые так нужно, так необходимо сказать. Не получается. Все, что выходит, это прислушиваться к своему неровному сердцебиению и ощущать надрывное желание перестать сопротивляться и дать волю слезам.
– Знаешь, типа, – Мингю опускает взгляд, откровенно смущаясь, – я вряд ли говорил это хоть раз, но… Я тебя люблю. Ты мне как семья. И я так благодарен тебе за все, что ты для меня сделал.
– Я для тебя? – искренне удивляется Тэён. – Скорее, наоборот. Благодаря тебе я действительно поверил в то, что все будет хорошо. Никто на этой планете не заставил бы меня поверить в это, кроме тебя. И да, Мингю, – он поворачивает голову, – я тоже тебя люблю. Всегда буду.
Внутри нарастает порыв – эмоциональный, но такой нужный. Мингю – поддается. Он крепко обнимает Тэёна, роняя недокуренную сигарету на землю, и так сильно жмурит глаза, что те начинают болеть. И как же не хочется разжимать руки, как же не хочется отпускать, как же не хочется…
– Мне пора. – Тэён отстраняется. – Есть дела утром.
– Ага. – Мингю кивает с глупым видом.
Он не может. Он, блядь, не может. Это так сложно. Почему, сука, это настолько сложно?
Тэён поднимается со скамейки, но возле самой калитки Мингю окликает его. Встает на ноги сам, сжимая кулаки.
– Что бы ты ни сделал, – твердо произносит он, чувствуя жжение в районе груди – кажется, именно там касается кожи кулон.
– Что бы я ни сделал, – мягко улыбается в ответ Тэён.
И он исчезает за калиткой.
Рассвет пропал, уступив место новому дню, что расцвел, даже не спросив разрешения. Мингю садится обратно на скамью и прячет лицо в руках. Он – понимает. И от этого больнее всего.
Буквально через пару дней Чонхо возвращается с работы тенью. Сидит за барной стойкой, напряженно смотрит на свои руки, а затем выдает убийственное: «Тэён уволился». Мингю, и без того бывший на иголках, разом опрокидывает в раковину всю посуду, стоящую рядом, – просто для того, чтобы этот звук привел его в чувство. Сглатывает. Но запрещает себе брать телефон.
Рабочие будни проходят мимо, мимо проходит вообще все – кроме Чонхо, который смотрит на него так, как смотрят на хрупкое растение в саду, которое, едва показавшись из-под земли, уже готовится сдохнуть. Мингю убеждает себя в том, что понимает. Так сильно пытается, но на самом деле – не понимает ни черта.
Однажды он пишет Тэёну. И видит, что сообщения значатся непрочитанными – весь текущий день и после. Он сверлит взглядом одинокую галочку, которая должна стать двойной, несколько дней, а затем сдается и набирает Тэёна, поднося телефон к уху.
«Набираемый вами номер недействителен или находится вне зоны действия сети».
Мингю сбрасывает мгновенно. Выходит из спальни и встает посреди гостиной, опустив руки. Хочет одновременно рыдать и смеяться. Он дома один – сейчас, – но спустя час приходит Чонхо и таким же его и застает: застывшим посреди гостиной с телефоном в руках.
В один день – прямо посреди рабочего совещания – Мингю чувствует, как его сердце сжимается до размеров атома. Он терзает рубашку на груди, склоняясь над раковиной в туалете, а затем уезжает домой, никого не предупредив о своем уходе. Долго роется в небольшом комоде в прихожей, находит ключи от чужой квартиры и уже готовится вылететь наружу, как его останавливают – достаточно грубо для того, чтобы Мингю смог сморгнуть с глаз бессвязную пелену.
Чонхо, с которым наверняка связались коллеги, которые потеряли Мингю, бросает взгляд ему за спину, ставит портфель возле порога, а затем сам тащит в сторону лифта. Мингю почти ничего не соображает в этот момент.
Они берут такси и едут в другой конец города; он таращится в окно и не улавливает ни единой детали пролетающего мимо пейзажа. Истерично сжимает в одной руке ладонь Чонхо, а в другой – ключи от чужой квартиры.
Тэёна дома предсказуемо нет. Есть лишь идеальный порядок, аккуратно расставленные вещи и едва уловимый запах его же парфюма. Мингю медленно оседает на диван и прячет лицо в руках; цепочка с кулоном мягко звякает на его груди.
Он не знает, сколько сидит так: пять минут, десять, или целый час. Мингю не знает, а затем Чонхо говорит:
– Сходи в спальню.
Не говорит даже ведь. Просит скорее.
Мингю слушается. А там, в спальне, находит конверт, что лежит поверх ноутбука. Он стоит над ним так долго, как только может, – хочет хотя бы попытаться надышаться перед смертью. Бесполезно оттягивает мгновение неизбежного.
Конверт – обычный, белый, без надписей. Открытый. В нем – лист, даже не сложенный вчетверо. Просто страница, выдранная из тетради. И Мингю скоропостижно умирает внутри, когда видит на нем короткое, но такое значимое: «До встречи». И больше ничего. Просто «До встречи».
А Мингю – Мингю уже слышал однажды нечто подобное. И он как никто знает, что именно это означает.
До встречи.
Он сжимает в кулаке листок и оседает на пол. Обхватывает себя руками и едва не кричит, потому что чувств внутри – чертово море. И от моря этого – больно. Мингю рыдает и мнет в руках чужое письмо, которое и не письмо вовсе – прощание, и подскакивает на ноги. Сшибает с рабочего стола все, что видит. Топчет. И снова воет.
Так глупо. Он ведь знал. С самого начала знал – еще до того, как отдал письмо Мина. Мингю знал. И думал, что сможет смириться, жить с этим. Но на деле все почему-то оказывается совершенно другим. Мингю крушит спальню, желая стереть ее с лица земли, но чужие руки останавливают его прежде, чем он успевает добраться до рамок с фотографиями, стоявших на комоде.
Одно фото – Тэёну не больше двенадцати, и он обнимает мать, которая держит сертификат, гласящий о том, что он успешно закончил младшую школу. Другое фото – Тэёну шестнадцать, и он в шутку мутузит Мингю, который тогда был раза в два меньше него. Третье – Тэёну двадцать, он сидит в аудитории своего университета и показывает средний палец Мингю, который это фото и делал. Четвертое – они с Тэёном сидят в парке с банками пива в руках, попросив прохожего сфоткать их. Пятое – все они. Тэён, Санхён, мелкий, сам Мингю и Чонхо. И шестое: на нем все еще Тэён, но рядом, улыбаясь одними глазами, уже не Мингю, а кто-то, кто очень на него похож, но на самом деле – ни капли.
Он наклоняет голову, не в силах терпеть шторм, который ему устроило соленое море внутри.
– Послушай. – Чонхо поспешно убирает волосы с его лба, заставляет посмотреть на себя. – Он же как я. Он как я, понимаешь?
Мингю понимает. Он все прекрасно понимает. Но отпустить – не может никак. Отпустить до конца.
Он забирает из квартиры Тэёна все рамки с фотографиями и флакон парфюма, найденный в ванной. Уже дома Чонхо протягивает ему папку с документами, которую нашел возле прихожей: передача собственности ему, Мингю. Тот разглядывает подписи внизу каждого листка, а затем прячет папку в самый низ письменного стола. Не хочет даже думать об этом.
– Обещай мне, – едва не рычит Мингю, – что, если я забуду, ты все мне расскажешь.
– Ладно. – Чонхо сдает оборону сразу же, даже не пытаясь делать вид, что борется. – Я расскажу, хорошо? Просто… Просто, пожалуйста…
Он обнимает порывисто, так крепко и тепло, что Мингю мгновенно теряет всю злость, в которой купался последние пару часов. Взгляд падает на рамки с фотографиями, лежащие на столе. Мингю не знает, что ему делать дальше. Как ему жить. И какой станет жизнь, в которой не хватает пазла, который так многое определял. Он обнимает Чонхо в ответ и с обреченным выдохом позволяет своим глазам испытывать режущую боль. Позволяет себе заплакать.
Он ведь… понял уже давно. Заставил себя смириться в тот самый момент, когда отдал Тэёну папку с рисунками и письмом. Ведь именно поэтому и отдал – потому что позволил себе думать, что даже темнота имеет свойства рассеиваться. Потому что решил, что пускай лучше будет так, где хуже ему, чем Тэён останется стоять на краю пропасти, сердцем застыв в мгновениях, которые уже не вернуть.
Просыпаться посреди ночи входит в привычку. Мингю даже не разбирает, где лево, а где право, – просто мечется про кровати, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Чонхо перехватывает его сам и обнимает, шепча, что все будет в порядке. Ему – сложно поверить в это. Не будет ведь – для него. Потому что Мингю не хочет забывать. Никогда в жизни. Особенно – Тэёна.
А однажды все его чувства становятся тишиной. Он просыпается, делает себе кофе, убирает одежду с дивана. Выбрасывает пустые бутылки в пакет и сразу же завязывает его. Мингю чувствует себя настолько классно, что тошно. Даже не помнит, а когда в последний раз было так легко на работу собираться. Он легко пританцовывает, делая себе яичницу, то и дело наклоняется, чтобы погладить кошку, что трется о его ноги, не сразу замечает Чонхо, который выполз из спальни следом за ним.
– Доброе утро? – Не пожелание, а вопрос скорее.
– Доброе. – Мингю выключает плиту, а затем наклоняется к раковине, чтобы вымыть сковороду; из-под футболки выскакивает кулон с Кассиопеей. Он хочет жестом закинуть его себе за спину, чтобы не мешался, но замирает; низко опустив голову, приглядывается к нему.