– Я понимаю, почему я не забыл, но… Как… – Чонхо наблюдает за тем, как Мингю берет сложенные стопкой на столе рамки с фотографиями. На них – мать Тэёна, Мингю, они все. Но не Тэён. Тэёна, конечно же, на фото нет.
Он не может объяснить этот иррациональный штиль, который сменил штормовые предупреждения в его голове. Мингю, наверное, просто – никак. Ему оглушительно тихо. Он дотрагивается пальцами до длинной серьги в ухе – привычка, которой обзавелся не так уж и давно, – и смотрит на Чонхо. Сердце екает одновременно с тем, как он начинает понимать.
– Зажигалка. – Он отводит взгляд. – Зажигалка, которую мне отдал Сонёль. Тэён точно забрал ее не просто так.
– Вещь, что была и в том мире, и в этом. – Чонхо медленно кивает, размышляя над его словами.
– Более того: эта вещь не просто была, она принадлежала. – Мингю отчего-то улыбается. – Сначала Сонёлю, а потом – мне.
– Думаешь, именно с помощью зажигалки у него вышло… попасть туда?
– Не знаю. – Он пожимает плечами. – Возможно. Но это может объяснить и то, почему у меня получилось вспомнить сразу же, едва ты назвал его имя.
– Потому что зажигалка принадлежала тебе. – Чонхо по-доброму хмыкает.
– А до меня – Сонёлю. Получилась эдакая ниточка, которая протянулась из одного мира в другой. Вот уж действительно… – Мингю садится на край журнального столика и опускает взгляд на кошку, до этого дремавшую на кресле, а теперь начавшую тереться о его ноги. – Действительно, в голове не укладывается, насколько любое из наших решений, действий… влияет не только на тебя самого, но и на других. И даже если бы Сонёль не отдал мне зажигалку… – Мингю поддевает пальцем цепочку серьги, болтающуюся в ухе, – осталось бы это.
Поразительно то, насколько мы уверены в собственном нахождении на дне, в то время как Вселенная, которую мы прокляли тысячу и один раз, спускает тебе веревку. А ты ее то ли просто не замечаешь, то ли не хочешь замечать. И тогда по этой веревке спускается кто-то другой, чтобы подойти и отвесить нам подзатыльник.
– Стащить серьгу у Тэёна бы точно не вышло.
– Именно поэтому он стащил зажигалку, – вздыхает Мингю. – А я, блядь, любил эту зажигалку. Но так уж и быть.
Они молчат около минуты, и в этот раз именно Мингю ждет – того, что скажет Чонхо, потому что тот серьезно задумался, залипнув взглядом где-то в окне.
– Как думаешь, – пробует Чонхо; на его лице проскальзывает грусть, – если ты вспомнил, может ли такое быть, что… остальные вспомнят тоже? Меня, – совсем тихо добавляет он в конце.
Мингю пересаживается на диван, прижимается щекой к его плечу. Не хочет, если честно, отвечать.
– Ведь… ведь у них не было никого, кто мог бы напомнить. А теперь… теперь там Тэён, и Тэён – помнит меня, верно?
– Верно. – Мингю накрывает рукой чужую ладонь. – Все может быть.
– А ты… – Чонхо переворачивает ее и переплетает их пальцы. – Ты в порядке?
– Буду. – Мингю приподнимает голову. – Каждый из нас сделал свой выбор. Это – самое главное.
Так и есть. Чонхо принял решение быть рядом с Мингю. Тэён – рядом с Мином. А сам Мингю… Его выбор – это принимать выбор чужой. И делать все для того, чтобы даже секундных сомнений не возникло.
Их Вселенные пересеклись однажды. Их Вселенные пересеклись вновь. Кто знает, вдруг это не последнее столкновение миров, которые изначально даже не должны были узнать о существовании друг друга?
Сложнее всего оказывается привыкать к тому, что Тэён ничего после себя не оставил: даже короткое письмо из одного лишь «До встречи» стало чистым, белым листом, а в квартире все вещи превратились в чужие. Мингю как-то приехал домой к Тэёну и с тянущей под сердцем печалью обнаружил, что все здесь теперь ему незнакомо. Нет больше рубашек, которые Тэён носил на работу, содержимое ноутбука выглядит так, словно систему установили только вчера, даже полотенца в ванной – и те пропали. Квартира девственно чистая. Будто ее купили только что. Будто она – ничья.
(Вселенная усмехнулась напоследок и решила, что отныне и впредь она – его, Мингю.)
Ни единой фотографии. Ни единого упоминания. Ни единого кадра, картинки, случайно оброненной в воспоминаниях тех, кто был с ним знаком. Тэён исчез, потому что, как и Чонхо, никогда не вернется. И это – его выбор.
Аккуратно складывая однажды толстовку, Мингю не может не улыбнуться, потому что жизнь и здесь нашла лазейку. Потому что Тэён ничего после себя не оставил, но что-то решило остаться само, не спросив ни у кого разрешения.
Кулоны, которые теперь лишь их, Мингю и Чонхо. И уже почти выветрившийся запах парфюма на ткани. Он знает, что совсем скоро исчезнет и он, но пока он позволяет себе зарыться носом в сложенную кофту и глубоко вздохнуть. Улыбка становится шире, потому что Мингю, черт возьми, прекрасно помнит, какими духами пользовался Тэён. И пускай те исчезли из ванной – он купит такие же.
Иногда, когда становится совсем невмоготу, Мингю закрывается один на балконе, садится на пол и долго курит, разглядывая небо. Задается вопросом, чем сейчас занят Тэён. Смотрит ли так же на небо? Вспоминает их? Скучает? Мингю бы сказал ему: «Это нормально. Скучать – это нормально. Я тоже всегда буду по тебе скучать». И так хочется, чтобы эту светлую грусть Тэёну было с кем разделить. Чтобы он не был одинок в своих воспоминаниях.
Одним декабрьским вечером они с Чонхо идут пешком до моста Шелкопряда. Сияющий огнями Сеул замер в ожидании Рождества, Мингю – замирает посередине моста, кладя руки на ледяные перила. Взгляд уже давно не пытается отыскать башню вдали, а сердце – понять, где находится твой настоящий дом. Потому что да, это никогда не место.
Дом – это не «где». Дом – это «с кем». Дом Тэёна – очень-очень далеко, и, кажется, впервые за все это время Мингю чувствует внутри спокойствие от этой мысли. Настоящее, не наигранное. Такое искреннее и теплое. Он знает, что все в порядке.
Поддавшись порыву, он залезает наверх и перекидывает одну ногу через перила, чем жутко пугает Чонхо, который обхватывает его поперек туловища, когда Мингю садится. Он смеется, кладя свои руки поверх чужих.
– Не пугай меня так, – просит Чонхо, прижимаясь к Мингю со спины.
– Неужели ты подумал, будто я собрался прыгать? – оглядывается он со смешком.
– Конечно, нет. Но ты настолько неуклюжий баклажан, что поскользнешься – и давай до свидания.
Мингю в отместку щипает Чонхо за запястье; тот тихо смеется и жмется холодным носом в сгиб его шеи.
Синие огни моста сменяют фиолетовые; Мингю – набирает полную грудь воздуха, запрокидывая голову назад, на чужое плечо. Глядит сквозь увешенные гирляндами прутья на темное-темное небо и выдыхает. Да. Вот теперь все действительно хорошо.
– Иногда я думаю, что с тобой мне и вечности будет мало, – произносит он.
– Кто знает, – доверительно шепчет Чонхо, немного наклоняясь вперед, чтобы заглянуть ему в глаза, – быть может, вечность – это далеко не предел.
Они уже стали друг для друга небом. Теперь – станут бесконечностью.
А может, и чем-то большим. Пока Чонхо рядом, Мингю готов абсолютно ко всему.