[168]. Хронист говорит, что сама фигура Андроника предрасполагает его к владычеству, и далее добавляет:
«Такие свойства тела и духа властителя кажутся внушающими опасение, потому что по природе вещей они угрожают его собственной власти»[169].
Когда Мануил взошел на византийский престол (08.04.1143), обстановка при императорском дворе радикально изменилась. Мрачная атмосфера набожности, которая с давних времен царила при отцовском дворе, не нравилась юному василевсу и его сверстникам[170]. Он перенес свою резиденцию из древнего Константиновского дворца, который называли также Вуколеонским или Священным дворцом, в новый дворец, который был возведен в бухте Золотой Рог. Из дворца Влахерн, который возвышался над городом, открывался чудесный вид на обширные поля и море. Виднеющиеся вдалеке ипподром и Св. София дополняли ландшафт императорского архитектурного сооружения. Вокруг него возник новый городской квартал, где размещались великолепные дворцы родовитых князей, духовенства и светских сановников. Несравненная роскошь Влахерна производила на иноземцев чрезвычайно сильное впечатление огромной власти Его Величества Императора, которую он принял непосредственно от императора Рима[171]. Вуколеон, к которому даже прислуга относилась пренебрежительно, отныне стал крепостной тюрьмой для политических врагов Мануила, чью судьбу должен был разделить и Андроник.
Новая императорская резиденция создавала надлежащий фон для молодого императора. Мануил, сын венгерской принцессы, был окружен своими братьями, кузенами, домашней и сторонней молодежью. Он чувствовал себя рыцарем по призванию. Ему импонировали турниры, которые устраивались на западный манер, он даже допускал, чтобы в его общество входило большое количество латинян, и подражал им в их одежде и образе жизни[172]. Военные игры в пределах дворцовой территории или охота в окрестных лесах заполняли свободные от государственных забот часы досуга, восточные увеселения вытеснялись из дворца завезенными с Запада забавами. Игра в мяч, поло, была любимым занятием придворных. Однако превыше всего был Эрос. Традиционные нравы двора благоприятствовали любовным утехам, тем более что Мануил сам давал к тому наилучший пример. В вихре любовного ослепления он имел множество разнообразных романов с красивейшими дамами двора. Хотя он взял в жены Берту-Ирину, он и дальше поддерживал интимные отношения со своей очаровательной племянницей Феодорой, которую он — к возмущению общества — осыпал богатыми дарами, когда она родила ему сына[173]. При дворе с упорством насаждались астрология, хиромантия, кледономантия и леканомантия[174], к которым византийские умы были не менее восприимчивы, чем к религиозному мистицизму или возрождающемуся неоплатонизму. Сам Мануил написал трактат в защиту астрологии[175].
Все это свидетельствует о слабости тогдашней Церкви. Духовенство, в большинстве своем аморальное, потеряло свой авторитет, и патриархи становились постепенно инструментом в руках императора, что, впрочем, отвечало последовательному стремлению династии Комнинов ввести тотальный цезарепапизм[176]. Мануил I выказал полную готовность к самостоятельному управлению Империей. Честолюбивый юноша намеревался продолжить дело своего отца. Но не только это. Он решил даже вернуть Империи потерянные в течение столетий страны. Его великодержавная политика была направлена главным образом против западных государств, что, как мы уже говорили, нанесло Византийской империи невосполнимый ущерб на Востоке[177]. Господство Мануила началось под знамением войн на восточных границах Империи. В первом военном походе 1143 года его сопровождал Андроник. Мануил опасался оставлять Андроника в столице, чтобы не ввести его в искушение произвести государственный переворот, потому что, как сказал хронист, страсть к владычеству была унаследована Андроником от отца[178]. Мануил всегда подозревал своего двоюродного брата, а с другой стороны, он хотел использовать его при штабе своей армии. Когда император Мануил, после панихиды по своему умершему отцу и урегулирования дел в Антиохии, в первый год своего правления выступил против турок[179], Андроник покинул дворец во Вланге, роскошной части города в Элевферийской гавани[180], и присоединился к императорской свите.
Греческая армия прошла через Киликию и Верхнюю Фригию. Дорога была опасной. Андроник вместе с Феодором Дасиотой отправился на охоту. Когда они отдалились от главной дороги, то были захвачены турецким отрядом и препровождены к Масуду, султану Икония[181]. Военное положение не позволило императору непосредственно прийти на помощь своему двоюродному брату. Ему удалось освободить его, и даже без выкупа, но только где-то в конце 1143 года[182].
Другое сообщение о походе против турок делает Киннам, который в своем творчестве в целом уделил Андронику гораздо больше места, чем он сделал это в сохранившейся эпитоме. Свидетельством интереса к Андронику мог бы служить рассказ хрониста, который не был замечен автором позднейшей эпитомы, οΰ πολύν έν τοίς έμπροσθεν έποιησάμεθα λόγον[183]. Когда греческая армия подошла к красивейшей местности у излучины ручья, Мануил вынужден был дать бой отряду турок, за ходом которого он наблюдал с возвышенности. Довольно скоро он решил вмешаться в бой лично, чтобы принять команду над дальнейшим ходом столкновения. Когда он увидел, что его конь захромал, он бросился к Андронику, как это сделал уже однажды его отец, и принудил того передать ему своего скакуна. Мануил безапелляционно торопил Андроника, и тот уступил своего коня императору[184], а сам пересел на другого и ринулся в гущу сражения. Однако он не смог многого добиться. Ему удалось только вернуть в лагерь многих разбежавшихся лошадей. В течение восьми лет отношения между обоими двоюродными братьями оставались чрезвычайно корректными. Мануил освободил Андроника из турецкого плена, присматривал за ним во время упомянутой схватки с врагом. Мы не знаем, каким званием был наделен тогда Андроник. Хроники ничего об этом не говорят и только наделяют Андроника прозвищем έξάδελψος — шестиматочный, — как его популярно было называть, или более элегантным αύτανέψιος — двоюродный[185], и напрямую добавляют также «будущий тиран». Благодаря этому обстоятельству его легко отличить от другого Андроника из рода Комнинов. Кодин называл даже Андроника протосевастор и протовестарий, но он спутал его с Алексеем[186]. Андроник мечтал в то время только об одном почетном титуле, что он и дал понять позже при более благоприятных обстоятельствах[187].
В 1151 году Андроника ждала его первая военно-дипломатическая миссия. Византийские государственные интересы требовали немедленного вооруженного вторжения в Киликию. Армяне подстрекали к всеобщему восстанию против греков, пытаясь вернуть территории, завоеванные когда-то императором Иоанном II Комнином.
Положение приняло неблагоприятный оборот, когда Мануил на западе ввязался в войну с Италией и Венгрией, а Торос, сын Леона Армянского, якобы при поддержке византийской принцессы, бежал из Константинополя на родину в Армению[188]. Для осуществления своей цели Торос привлек жителей Антиохии. В результате, при исключительной поддержке своих соотечественников армян, он смог поочередно захватить крепости греческих гарнизонов. Тот же Торос разбил турок и навел ужас на греческие города Мопсуестию и Таре, взяв в плен главу греческой армии в Армении, Фому. Мануил, который был занят делами в Италии, назначил на место Фомы Андроника в качестве главнокомандующего, στρατηγός αύτοκράτωρ, в сложнейший для управления регион Киликии и Исаврии[189]. Главная миссия нового главнокомандующего состояла в усмирении мятежного Тороса, сдерживании нападения турок на восточные границы Византийской империи, а также в заключении дипломатического брака Иоанна, оставшегося вдовцом после смерти сестры Мануила Марии, с Констанцией, вдовой Раймунда Антиохийского[190].
Андроник в сопровождении Иоанна в феврале 1151 года прибыл во главе двенадцатитысячной армии в Киликию[191] и сразу начал осаду Мопсуестии, в которой скрывался Торос[192]. Греческие источники сообщают о первоначальном успехе греческого оружия и о старании Тороса перетянуть Андроника на свою сторону[193]. Переговоры обоих мужчин не привели ни к какому взаимопониманию. Скорее всего, Андронику не подошли условия заключения мира.
Тем временем осада принимала совершенно другой характер. Андроник относился к своим врагам пренебрежительно. Он обленился и спокойно предавался радостным наслаждениям или шел на сценическое представление