полагал он, „сплошь и рядом практиковала перекладывание на ЦК ответственности за их решения, чреватые политическими осложнениями“. Тактика „назойливого согласования“ оперативных решений с ЦК якобы подставляла ЦК и партию под огонь враждебной пропаганды. И освобождала КГБ от ответственности за собственные шаги».
Но напомним, что, во-первых, подобные требования прямо были прописаны в действовавшем в то время Положении о КГБ (пункт 3: «КГБ работает под непосредственным руководством и контролем Центрального Комитета КПСС. КГБ… систематически отчитывается о всей проводимой им работе перед ЦК КПСС… перед ЦК компартий союзных республик, крайкомами, обкомами, горкомами, райкомами партии»).
И в приведенной «критике» Андропова констатируется лишь его следование предписаниям нормативных документов. Как говорили древние — dura lex, sed lex. То есть: закон суров, но это — закон.
Во-вторых, вряд ли можно эту практику назвать также и «перестраховкой», поскольку речь шла действительно об интересах государства и вопросах чрезвычайной важности, о политике и престиже страны, государства, и вряд ли в такой ситуации и этой сфере уместны непродуманные, не взвешенные со всех сторон, не согласованные решения и действия.
В то же время — это конкретная, реальная реализация на практике основополагающего принципа руководящей роли КПСС в определении политики обеспечения безопасности советского государства.
В-третьих, критикуя Андропова за согласование планируемых мероприятий КГБ с партийными органами, эти авторы невольно забывают, что апеллируют кбесконтрольности и неподотчетности органов госбезопасности.
Близко знавший председателя КГБ Федор Бурлацкий отмечал, что «Андропов считал, что нужны превентивные меры, чтобы предотвратить разрушение всего здания российской государственности. Он был решительным противником возврата к сталинским репрессиям и настаивал на ином подходе: „очищать“ систему, стимулируя выезд диссидентов за рубеж. Это была жесткая попытка защитить устои государственного социализма»[321].
Следует отметить и то обстоятельство, что высылка из России, взамен «высшей меры социальной защиты», то есть смертной казни, была предусмотрена Уголовным кодексом РСФСР еще 1922 г.
Если согласиться с тем, что разрешение выезда из СССР являлось «жесткой политикой», то в то же самое время она была гораздо «мягче», «либеральнее» по сравнению с возможным осуждением на лишение свободы. И думается, тем, кто упрекает Андропова и органы КГБ СССР в годы его руководства ими в «чрезмерной жестокости», следует дать ответ на вопрос о возможных альтернативах в конкретных существовавших нормах права.
Известно, что вопросы о применение тех или иных санкций в отношении лиц, совершавших противоправные деяния, особенно «резонансного» характера, то есть широко освещавшиеся зарубежными СМИ, нередко рассматривались и решались Политбюро ЦК КПСС. При этом Ю. В. Андропов нередко выступал инициатором применения наименее «жестких санкций», как это имело место в отношении А. И. Солженицына, А. Д. Сахарова. В этом его неизменно поддерживал Генеральный прокурор СССР. А сторонниками «жесткой линии» выступали В. В. Гришин и М. А. Суслов.
Как отмечали многие мемуаристы, в памяти сотрудников КГБ СССР Андропов остался живым человеком, близким, понятным, подававшим личный пример добросовестнейшего отношения к порученной работе и великим, самоотверженным тружеником.
Генерал В. А. Кирпиченко писал, что «сейчас Андропова мало кто вспоминает. Увы, нам почему-то все хочется забыть, и — как можно скорее. Мы постепенно превращаемся в людей без традиций и без истории. Нам уже никого и ничего не жаль. Впечатление такое, что остается только каяться или предавать все анафеме, или делать то и другое одновременно»[322].
И для того, чтобы наши сограждане знали и помнили историю собственной страны, и надо обращаться к конкретным фактам истории.
Суммируя все сказанное об Андропове, мне кажется возможным согласиться со следующей оценкой личности четвертого председателя КГБ, приводимой в учебнике истории России XX века для 9-х классов общеобразовательных школ: «Андропов сумел вызвать к себе большое доверие и уважение в народе и оставил о себе славу реформатора»[323].
А единый учебник базового курса истории России для 11-х классов отмечает: «Он выступал за сохранение и обновление советской системы. Прежде всего были приняты меры по борьбе с теневой экономикой и коррупцией в сфере торговли и распределения социальных благ. Эти усилия были встречены в обществе с симпатией.
Андропов поощрял советских ученых в поиске оптимальных рецептов реформ, в том числе на основе зарубежного опыта… В 1983 г. начата разработка программы „ускорения социально-экономического развития“»[324].
Отметим еще одно обстоятельство. Даже, уже находясь в ЦКБ, в связи с приближавшимися XXIII летними Олимпийскими играми, Ю. В. Андропов рекомендовал не идти по пути бойкота, а дать возможность советским спортсменам принять участие в этих престижных международных состязаниях. Окончательное решение о неучастии советских спортсменов в Олимпиаде в Лос-Анджелесе было принято только в мае 1984 г.
По нашему мнению, появление объективного социально-психологического феномена Андропова в немалой степени связано с его деятельностью и выступлениями как политика, члена Политбюро ЦК КПСС. Отметим, что именно при Андропове в 1983 г. впервые в СМИ стали регулярно появляться сообщения о заседаниях Политбюро.
Выступая в декабре 1973 г. в Таллине, Ю. В. Андропов подчеркивал, что целью усиления «идеологического проникновения в социалистические страны со стороны империалистических государств является стремление вызвать проявления национализма, добиться „эрозии“ социалистического общества. Лицемерно прикрываясь лозунгом „защиты прав человека“, кое-кто на Западе пытается получить право на вмешательство в наши дела, на проведение подрывной деятельности в странах социализма… Но мы решительно отвергаем и будем отвергать всякие попытки использовать такие контакты, если они вступают в противоречие с нашими законами и традициями»[325].
Одной из актуальнейших задач общества Андроповым неоднократно называлась борьба с бюрократизмом, «худшим внутренним врагом нового общества», ограждение людей от проявлений бездушия, грубости, формализма и чиновничьего чванства, равнодушия, так хорошо знакомых нам сегодня.
«Таким проявлениям не должно быть места в обществе, строящем коммунизм! — подчеркивал Андропов. — Чем шире демократия, чем полнее участие народа в управлении страной, тем выше и ответственность каждого члена общества за общее дело»[326].
Можно, конечно, сказать, что в этих словах Андропова содержится немного нового по сравнению с констатацией мудрого спартанского правителя Ликурга о том, что «государство существует, охраняемое личным участием каждого!». Но Андропов не стеснялся черпать идеи из многовекового кладезя человеческой мудрости.
Отчасти, будучи идеалистом, в том высоком смысле этого слова, что человеческие идеалы, мечты и стремления должны становиться целью и побудительными мотивами деятельности граждан, государства, его органов и чиновников, которых в те времена часто называли «слугами народа», будущий генеральный секретарь обращал внимание на искоренение злоупотреблений властью. Ныне же эта проблема отчуждения власти, чиновничьей бюрократии от народа, отнюдь не представляется достоянием прошлого.
Андропов пояснял, что понятие диктатуры пролетариата в марксизме противопоставляется «…не демократии, а диктатуре буржуазии, которая по сути своей неотделима от господства капитала».
По мере укрепления и развития социализма, выражал уверенность Андропов, «по мере утверждения общенародного государства, которое вырастает из государства диктатуры пролетариата, неуклонно идет и процесс развертывания, совершенствования демократии».
Андропов часто повторял: «Наше государство — государство общенародное. Оно является таковым не только потому, что выполняет волю всего народа, но и потому, что вся деятельность органов государственной власти, подчиненная интересам трудящихся масс, осуществляется при их повседневной поддержке и непосредственном участии. Направляемые партией процессы развития политической системы, политической надстройки общества органически сочетают укрепление социалистической государственности с развитием социалистической демократии»[327].
Конечно, сегодня можно сколь угодно долго зубоскалить по поводу этих слов. И, конечно, Андропов не мог не знать, что далеко не все столь лучезарно в действительности, как это представлялось в теории, но, тем не менее, общее направление, вектор общественно-политического развития страны был именно таким.
В числе важнейших задач развития страны в политической области Андропов называл реализацию на практике всех возможностей социалистического народовластия.
Но при этом Юрий Владимирович отмечал необходимость неукоснительного соблюдения законности: «Это требование предъявляется ко всем гражданам, независимо от занимаемой ими должности, от характера работы, которую они выполняют. Прочная… законность обеспечивает интересы и права советских людей, равно как интересы всего общества в целом».
Выступления Андропова в качестве члена Политбюро ЦК давали зарубежным аналитикам обильную пищу для анализа как тенденций развития советской политики, так и внутриполитической обстановки.
Говоря о взаимоотношениях государства и личности, соотношении прав и обязанностей граждан, член Политбюро ЦК КПСС и председатель КГБ СССР Ю. В. Андропов подчеркивал 9 сентября 1977 г.: