е буфета. Напарник пытается увернуться, но спотыкается об упавшие артефакты и растягивается на полу. Я бросаюсь к нему, но быстро понимаю, что ничего ужасного с моим спутником не случилось.
– Распутин нам еще спасибо скажет, – тоскливо говорит Андрюха, когда я сажусь рядом и склоняюсь над ним. – Избавили его от недобросовестного персонала. Надо будет с него компенсацию потребовать, когда он появится в здесь и сейчас. Я по милости его контрактников чуть инфаркт не получил и хорошо, шею не свернул.
– Ты только не умирай, – сдерживая улыбку, прошу я.
– Как ты там говоришь: не дождетесь! – заявляет напарник.
– Учти, мне будет тебя очень не хватать.
– Не переживай, стану приходить к тебе по ночам и выразительно греметь цепями.
– Какие цепи? Ты же призрак опера!
– Виноват. Буду греметь наручниками и зачитывать Уголовный кодекс, – улыбается он и так резко садится, что я едва успеваю отпрянуть, иначе мы точно столкнулись бы лбами и производственная травма была бы у меня.
– Ты чего творишь?! – возмущаюсь я.
– Восстаю из мертвых, – отвечает Андрюха и нахально ерошит мне волосы.
Я скептически фыркаю, но не сопротивляюсь.
В нашем сериале уже упоминалось место, где убили Распутина. В этой же серии читатель знакомится с локацией, где «сибирский старец» жил и работал.
Сибирский крестьянин Григорий Ефимович Распутин стал всемирно известен благодаря тому, что был другом семьи последнего российского императора Николая Второго. Он приобрел репутацию ясновидящего и целителя.
Квартира Распутина в Петербурге находилась в доме 64 по Гороховой улице. Здесь он жил и здесь же принимал посетителей, шедших к «старцу» с запросами. В наши дни в человеческой реальности квартира превращена в музей, так что при желании ее можно посетить и увидеть все своими глазами: многие предметы сохранились в квартире с тех исторических времен.
Андрюха, у нас… Изнанка пути
– Что-то ты сам на себя не похож, – цедит наблюдающий, внимательно разглядывая меня печальным и, как мне кажется, разочарованным взглядом.
– Это апгрейд. Или апдейт, – говорю я, тем самым напоминая ему о встрече с Раскольниковым и Пиковой дамой, когда последняя и попеняла мне на несовременный вид. – Не нравится?
– Нравится, но, по-моему, это какой-то другой персонаж, – кривится Славка.
– Значит, Пиковой даме можно, а мне нельзя? – возмущаюсь я. – Она в деловом костюме все равно графиня, а я, значит, больше не Андрюха?
– Да, – тоскливо соглашается он. – Я вижу кого угодно, только не Андрюху. Андрюха – это не деловой костюм, это прикид из девяностых, в крайнем случае форма. Ты перестал быть собой!
– Андрюха – это состояние души! И вообще, ты сам говорил, что тебе все равно, кто я и как выгляжу!
– Все равно, но не настолько же. Есть сложившийся образ тебя как персонажа, а ты… ты… – распаляется Славка, потом затихает и устало машет рукой. – Ладно, проехали. Раз тебе важно, апдейт засчитан.
Между нами повисает неудобное молчание. Мы идем вдоль ограды Смоленского православного кладбища и молчим. Не знаю, о чем думает наблюдающий, но меня одолевают тяжелые мысли от «действительно, кто я на самом деле в этой истории» до «если Славка так взвился из-за моей внешности, важна ли ему моя суть».
– Зайдем, – наконец разбивает молчание наблюдающий и сворачивает в калитку, ведущую на территорию кладбища.
– Там что-то нарушено? – уточняю я, стараясь придать голосу спокойствие.
– Не знаю, – пожимает плечами Славка. – Меня просто сюда тянет.
– Если тянет, значит, заходим, – киваю я, памятуя о том, что наблюдающий всегда стремится туда, где происходит нарушение на уровне сил, и чутье его никогда не подводит.
Когда мы оказываемся на кладбище, день превращается в ночь так внезапно, словно кто-то резко опустил рубильник. Воздух сгущается и ощутимо дрожит, а в отдалении вспыхивают и скользят огоньки. Не исключено, что это глаза неведомых зверушек.
– Отлично, – хмыкает наблюдающий. – Знакомься: изнанка города.
– А раньше мы где были? – изумляюсь я.
– На слоях города.
– И в чем разница?
У города множество слоев, и по ним можно перемещаться (что мы со Славкой и делаем). Однако мне все это время казалось, что слои – это и есть изнанка обыденной человеческой реальности, а тут внезапно выясняется: изнанка – это нечто иное.
– Слои – это лицевая часть, просто на разных уровнях, – делая длинные паузы между словами, объясняет Славка, – а изнанка – это обратная сторона. Изнанка, она вообще одна на все слои города, а может, даже и на весь мир. На ней можно видеть истинную суть событий, вещей, созданий…
Наблюдающий продолжает говорить, но незримая сила – возможно, та же, что вырубила свет, – приглушает звуки и отдаляет нас друг от друга. Некоторое время фигура Славки еще маячит передо мной, но в какой-то момент мой спутник вдруг пропадает, растворяется во мраке. Ладно, успокаиваю себя я, в крайнем случае проснусь и вернусь в следующем сне. «Ты-то проснешься, – шепчет что-то внутри меня, – но что случится за это время с наблюдающим?» Да ничего с ним не случится, отмахиваюсь я. «Уверен? Ты ничего не знаешь о том, что такое изнанка и что на ней бывает», – отзывается внутренний голос, чем повергает меня в уныние.
Я решаю двигаться в том направлении, в котором исчез наблюдающий. Иду я довольно долго, мысленно ругая все на свете: себя (надо же, дожил до того, что запутался, кто я есть), дурацкий деловой костюм (какой черт дернул меня вырядиться именно так), изнанку (как в такой темноте можно увидеть истину), пропавшего Славку (вдруг с ним случится что-то страшное). Тьма становится все плотнее, а на сердце – все тяжелее.
– Ну и где же она, – усмехаюсь я в пространство изнанки, – истинная суть вещей? Зачем это все? Эй, есть еще здесь хоть кто-то, кроме меня? Выйди, покажись, расскажи…
Тьму на горизонте прорезает белое свечение. Я устремляюсь туда. Пятно света постепенно разрастается и превращается в белокаменный храм. Из храма навстречу мне выходит невысокая сухонькая женщина в красной юбке и зеленой кофте.
– Здравствуй, – приветливо говорит женщина, и мне становится тепло и спокойно, будто весь мир заключает меня в свои объятья.
– Здравствуй… те. – Я шумно втягиваю ртом воздух, осознавая, что передо мной сама Ксения Петербургская, чьи мощи покоятся под спудом в часовне на Смоленском кладбище (надо полагать, устремленный в незримые небеса высокий белый храм – это вид часовни с изнанки).
Я уже встречал ангелов и демонов, видел и Меншикова, и голограмму Распутина, и – пусть издалека – самого Петра Великого, но явление святой повергает меня в трепет.
– Заблудился? – ласково спрашивает она.
– Да. – Я склоняю голову.
– Это оттого, что ты не видишь цели, – отвечает мне Ксения. – Когда есть цель, не заблудишься. Поплутаешь, но не заблудишься.
– А наблюдающий? Тоже заблудился?
– Не заблудился. Зашел в тупик. В служении городу много ответственности, но любой избыток может смутить.
– И как теперь быть?
– Реши, куда ты идешь, и выйдешь.
– А наблюдающий? – повторяю я.
– Если ты знаешь, куда идти, наблюдающий направит туда внимание, и вы выйдете вместе. Вместе вы сильнее всякой силы.
Я собираюсь задать следующий вопрос, но святая мягко перебивает меня:
– Пойдете вместе, любой путь осилите и любой груз выдержите.
Сказав это, Ксения берет меня за предплечья, разворачивает спиной к храму и велит:
– Иди!
Я назначаю своей первой целью поиск наблюдающего и нахожу его почти сразу. Славка стоит на дорожке и нервно озирается.
– Вот ты где! – восклицает он, устремляясь ко мне. – Мне показалось, что ты потерялся.
Я хочу выдать что-то бравое (мол, наша пропадала везде), но наблюдающий встревоженно заглядывает мне в лицо и серьезно добавляет:
– Совсем потерялся, и мы больше не увидимся. Понимаешь?
– Понимаю, – киваю я и внимательно смотрю на него в ответ.
Хотя Славка и говорил, что на изнанке проявляется истинная суть вещей и людей, внешний вид наблюдающего не меняется. Однако теперь я четко знаю, что это образ для конкретного пути, и с этим знанием приходит спокойствие. Есть и другие пути, иные роли и истории, но здесь Славка – наблюдающий, который сознательно обнуляет свою личную историю, чтобы блюсти равновесие на всех уровнях Санкт-Петербурга.
Я знаю, что Славка сейчас испытывает то же самое: он видит много моих дорог, ролей и историй, но он знает, что на этом пути я – Андрюха, персонаж из сериала про лихие девяностые, с определенной внешностью и конкретными прошивками, прописанными по сценарию и не оставляющими места для излишней самодеятельности.
– Идем. – Я беру наблюдающего под локоть и веду к следующей цели.
Когда мы выходим за ограду кладбища, мир становится прежним. Светит весеннее солнце (глаза слезятся от яркого света), движется в пыльной дымке транспорт (на изнанке почище было), поют птички (да что там поют – орут), а в небе над нами парит пегас (надеюсь, процессы жизнедеятельности у них с птичками устроены по-разному).
– Как это все понимать? – Славка растерянно крутит головой. – В чем было нарушение? Оно вообще было?
– Было, – уверенно сообщаю я. – Нарушение было в нас самих, но теперь все в порядке. Давай кофе возьмем, сядем где-нибудь, и я расскажу. Кстати, ты совершенно прав: костюм на мне как на корове седло. По крайней мере, в этом образе.
– Да нормально на тебе костюм. – Наблюдающий на удивление не отстраняется и не спешит никуда бежать. – Прости, сразу не получилось объяснить, что не так. Дело не в костюме, а в контексте. Пиковую даму со всей ее историей действительно можно поместить в любой антураж – хоть в стимпанк, хоть в постапокалипсис. Она – функция, а ты – срез эпохи. Твой контекст, в котором ты раскрываешься как персонаж, – Питер, девяностые годы двадцатого века, – он специфичен и уникален. Без него получится уже другой герой. Похожий, но другой. А со мной на этом пути именно Андрюха. Ты мне так представился. Поэтому не парь себе мозги и держись в границах образа, а не вот это все. И вообще, в следующий раз, если захочешь сменить имидж, надевай пиджак с джинсами. Тебе так больше идет.