Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт — страница 4 из 5

У странного господина Антонио

Глава тридцать третья, в которой станет известно куда ехал ковер, по которому шла Анечка-Невеличка

КОВЁР, ПО КОТОРОМУ ШЛА Анечка, ехал-ехал, пока не приехал к воротам, на которых большими буквами было что-то написано. Буквы были очень большие, просто огромные, и поэтому Анечка без труда прочла надпись, а прочитав, поняла, что приехала не к туче, не к взбитой перине, не к платью с воланом, не к замку в облаках и не к Соломенной Шляпе. Приехала она к островерхому балагану, а на воротах большими, просто огромными буквами было написано:

ЦИРК

Стоило ковру, по которому шла Анечка, остановиться, как послышался громкий хлопок, словно бы кто-то выстрелил по воробьям.

Но никто по воробьям не стрелял. Это хлопнули кнутом, как хлопает пастух, когда гонит стадо на выгон. Однако пастуха у ворот не было, и стадо на выгон никто не гнал. Кнутом хлопнул обутый в высокие сапоги низенький человек с большущими закрученными усами и прилизанными завитыми волосами.

Анечка-Невеличка не могла взять в толк, зачем низенький хлопает кнутом. Он ведь не гнал стадо на выгон, зачем же тогда хлопать? А уж и хлопал он! Да ещё так пристально глядел на Анечку, что она даже испугалась.

Человек этот глядел на неё не только пристально, как глядят друг на друга люди, когда не могут узнать один другого, он глядел ещё как-то по-особому, словно бы не мог наглядеться, вот почему Анечка-Невеличка даже испугалась.

Продолжая пристально глядеть, низенький перестал хлопать кнутом и спросил:

— Вы барышня Анна?

— Да! — сорвалось у Анечки-Невелички.

Как ж «у неё могло такое сорваться, если никакая она не барышня Анна, а всего-навсего Анечка-Невеличка? Не оттого ли, что низенький человек с закрученными усами и прилизанными завитыми волосами так пристально глядел на неё?

— Вы к тому же и лилипутка?

— Да! — сорвалось опять у Анечки-Невелички.

Как могло у неё такое сорваться, если она не была лилипуткой? Ведь она даже не была из племени Лилипу-таников! Не потому ли Анечка сказала «да», что низенький человек с закрученными усами и прилизанными завитыми волосами так пристально глядел на неё?

— Вам ведь исполнилось шестнадцать лет? — спросил он, продолжая пристально глядеть.

— Да! — ответила Анечка опять, наверно, потому что на неё так пристально глядели.

— Умеете ли вы ходить по канату?

— Да!

— А ездить на лошади стоя?

— Да!

— А стоя на руке?

— Да!

Анечка просто не знала, что о себе и думать. Она отвечала всё время «да», хотелось ей этого или не хотелось. Неужели получалось так потому, что низенький человек пристально глядел на неё?

— Что ж, будете работать у меня наездницей. Согласны? — сказал он.

— Да! — ответила Анечка, и сердце у неё сильно застучало, так она испугалась, так была удивлена и так пристально глядел на неё этот странный человек.

— Я господин Антонио, директор цирка. Угодно ли вам называть меня «господин Антонио»?

— Да! — ответила Анечка-Невеличка.

— Я же буду называть вас «барышня Анна». Вас это устраивает?

— Да!

— В таком случае, барышня Анна, позвольте мне подать вам руку, — сказал господин Антонио и сжал Анечкину руку, но как-то легко, не отводя при этом своего пристального взгляда.

— Последуете ли вы за мной, барышня Анна, к соседним воротам?

— Да! — сказала Анечка, и ей почему-то стало тоскливо.

— Пожалуйте! — и господин Антонио пропустил Анечку вперёд.

Они направились к воротам, в которые упиралась ДОРОГА «НЕТ». А когда подошли к ним, у Анечки от изумления ёкнуло сердце. Возле ворот стоял и хмуро глядел на неё Соломенный Губерт. Отчего он хмурился? Отчего же он хмурился, если Анечка улыбалась и даже помахала ему рукой?

Господин Антонио хлопнул кнутом и спросил Соломенного Губерта:

— Вы господин Губерт?

— Нет! — резко ответил Соломенный Губерт и пуще нахмурился.

— Вы, я полагаю, тоже лилипут?

— Нет! — отрезал Соломенный Губерт.

— Вы, смею надеяться, умеете ходить по канату?

— Нет!

— А на лошади ездить?

— Нет! — сказал Соломенный Губерт и страшно нахмурился, глянув на Анечку.

— И стоя на руке не умеете?

— Нет!

— Не хотелось бы вам водить лошадь под уздцы?

— Нет! Нет! Нет! — выкрикнул Соломенный Губерт, и глаза его даже сверкнули.

— Увы, барышня Анна, я не могу пропустить этого человека в ворота.

Анечка-Невеличка грустно глядела в землю. Её очень огорчало, что Соломенный Губерт стал такой странный, что он так хмурится и что господин Антонио не может пропустить его в ворота.

— Следует ли, по-вашему, пропустить его? — спросил вдруг господин Антонио Анечку- Невеличку.

Анечка подняла было глаза, но тут же опустила их под взглядом господина Антонио.

— Да! — сказала она. — Пропустите, пожалуйста!

— Проходите! — сказал господин Антонио Соломенному Губерту.

— Нет! — ответил Соломенный Губерт. — Нет! Нет! Нет!

— Идёте или не идёте?

— Нет!

— А вот пойдёте! Увидите, что пойдёте! — И господин Антонио схватил Соломенного Губерта за руку, пытаясь втащить его, но Соломенный Губерт стал упираться и так здорово упирался, что господин Антонио даже не мог сдвинуть его с места. Директор цирка пыхтел, сопел и, наконец, сказал, тяжело дыша:

— Я полагаю, что из вас получился бы дипломированный борец.

— Нет! — отрезал Соломенный Губерт.

— Вы думаете, он согласится войти? — спросил господин Антонио Анечку-Невеличку.

— Да! — сказала Анечка и подошла к воротам. Когда она подошла, Соломенный Губерт нахмурился пуще, но Анечка-Невеличка на этот раз не опустила глаза, а протянула руку и сказала:

— Подайте мне руку!

— Нет! — сказал Соломенный Губерт.

— Прошу вас, подайте мне руку, иначе я буду вынуждена на всё отвечать «да» и поступать, как пожелают некоторые.

Соломенный Губерт сразу понял, кого она имеет в виду. Он подал Анечке руку, и когда Анечка попросила его следовать за ней, сперва сказал «нет», потом «да», потом «нет», потом опять «да» и пошёл.

— Вы устали? — спросил господин Антонио Анечку. Анечка сперва сказала «да», потом «нет», а потом ещё раз «нет». Она обрадовалась, что стала говорить не только «да», а Соломенный Губерт обрадовался, что уже не должен говорить только «нет». Случилось так потому, что руки их, соприкоснувшись, соединили ДОРОГУ «ДА» с ДОРОГОЙ «НЕТ», и получилось как раз то, что нужно. Господин Антонио, Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт направились сперва к воротам, которыми кончалась ДОРОГА БЕЛЫХ. Как же они удивились, увидев там вместо маленьких чёрных Негритят маленьких белых Негритят: белого Самого Старшего Брата, белых Младших Братьев и белого Самого Младшего Брата.

— Следуйте за нами! — сказал господин Антонио белым Негритятам, и белые Негритята последовали за ними.

Каково же было удивление всех белых Негритят, Соломенного Губерта и Анечки-Невелички, когда они увидели у ворот, где кончалась ДОРОГА ЧЁРНЫХ, вместо пегого Кролика и гнедого Верблюда чёрного Кролика и чёрного Верблюда!

— Следуйте за нами! — сказал господин Антонио чёрному Кролику и чёрному Верблюду. Чёрный Кролик и чёрный Верблюд последовали за ними.

Потом господин Антонио сказал:

— Теперь все по своим местам! Где было чьё место? Где же было чьё место?

Глава тридцать четвёртая, в которой все идут на свои места

МЕСТА МАЛЕНЬКИХ БЕЛЫХ Негритят оказались на скамейках в том самом балагане, который издали был похож на тучу и на многое другое. Маленькие белые Негритята заняли все места, так что свободным осталось одно-единственное в середине первого ряда, на которое и уселся Соломенный Губерт.

Так как ни одного свободного места больше не осталось, утомлённый дорогой Корабль Пустыни удобно улегся снаружи балагана.

Но куда же делись чёрный Кролик и Анечка-Невеличка? Вопрос этот очень беспокоил Соломенного Губерта, и он спросил Самого Старшего Брата:

— А куда делся чёрный Кролик?

Самый Старший Брат, сидевший слева от Соломенного Губерта, спросил Самого Младшего Брата, сидевшего справа от Соломенного Губерта, не знает ли тот, куда делся чёрный Кролик.

— Он на своём месте, — сказал Самый Младший Брат.

— А где оно? — спросил Соломенный Губерт.

— Это знает только он сам, — ответил Самый Младший Брат и добавил: — Знали, например, вы, где моё место?

— Не имел понятия!

— А где ваше, знали?

— Знал! — ответил Соломенный Губерт.

— Откуда?

— А я послюнил палец и шёл до тех пор, пока не почувствовал, что нахожусь на своём месте.

— Как же вы это почувствовали?

— По безветрию! Когда я послюнил палец, подул Ветер, а когда я дошёл до середины первого ряда, Ветер затих. Вот я и понял, что нахожусь на своём месте.

Самый Младший Брат сразу же послюнил палец, желая проверить, подует ли Ветер.

— Подул! — сказал он. — Выходит, я не на своём месте!

— Ну-ка, Младшие Братья, — сказал Соломенный Губерт, — теперь вы послюните пальцы и проверьте, подует ли Ветер!

Младшие Братья послюнили пальцы и секунду спустя сказали:

— Не дует!

— Выходит, Младшие Братья на своём месте, — сказал Соломенный Губерт и добавил: — Самый Старший Брат должен пересесть на место Самого Младшего, а Самый Младший на место Самого Старшего.

Самый Младший и Самый Старший поменялись местами, послюнили пальцы, и Ветер не подул.

— Вот теперь и вы на своих местах, — сказал Соломенный Губерт.

Все обрадовались, что находятся на своих местах, и только Соломенного Губерта беспокоило, что Анечка-Невеличка не послюнила палец и не проверила, дует ли Ветер. Вдруг да она вообще на месте Кролика, а Кролик на её месте?

— Все на своих местах?

Это спросил господин Антонио, стоявший посреди большого круга.

— Все! — хором ответили все.

— Представление начинается! — объявил господин Антонио. — Следите за каждым моим движением! Как видите, в руках у меня ничего нет! Проверим! Что у меня в руках?

— Ничего!

— Рад, что вы это подтвердили! А сейчас я свистну! Я свистнул, слыхали? И что появилось у меня в руке?

— Чёрная палочка! — крикнул Соломенный Губерт.

— Правильно! Чёрная палочка. А теперь… внимание! Я трижды стукну палочкой в пол, и кое-что появится. Следите внимательно!.. Что появилось?

— Столик! — крикнул Самый Младший Брат.

— Верно! Появился столик! А теперь прошу полнейшей тишины, сейчас произойдет небывалое!

Господин Антонио сел, скрестил руки на груди, пристально поглядел на столик и проговорил:

— Я одиножды колдую — Боль зубную наколдую!

И сразу же все маленькие белые Негритята вместе с Соломенным Губертом вскрикнули от боли.

— Что? Зубы заболели? — спросил господин Антонио.

— Ужасно заболели! — крикнули и Негритята, и Соломенный Губерт.

— Пусть каждый откроет рот, я вырву каждому больной зуб! — сказал господин Антонио, сидя со скрещенными руками.

Какой ужас! Все открыли рты и стали ждать. Господин Антонио, сидя со скрещенными руками, пристально на всех поглядел и проговорил:

Колдую трижды,

колдую дважды

И зуба вы лишитесь каждый!

И сразу все — и Соломенный Губерт, и маленькие белые Негритята крикнули, что лишились зуба.

— Бросьте-ка мне эти самые зубы! — сказал господин Антонио.

Каждый бросил ему свой зуб, но, ко всеобщему удивлению, зубы стали на лету превращаться в белых бабочек и улетели.

Едва они улетели, господин Антонио хлопнул в ладоши и сказал:

Старый, скройся за версту! Новый, вырасти во рту!

— Ой, у меня зуб вырос! — крикнул Самый Младший Брат.

— У меня тоже! — крикнул Соломенный Губерт.

— И у меня! — крикнул Самый Старший Брат.

— И у нас тоже! — крикнули Младшие Братья.

— Ну как, жалоб нету? — спросил господин Антонио и, поскольку жалоб не было, начал приговаривать:

Если нету жалоб, То не помешало б, Чтоб на этот столик Вспрыгнул чёрный Кролик!

Он трижды стукнул палочкой по столу, и на столе появился чёрный Кролик.

— Что мы видим? — спросил господин Антонио.

— Чёрного Кролика! — ответили все хором.

— А сейчас смотрите внимательно!.. Что я делаю?

— Берёте Кролика за лапки! — крикнул Соломенный Губерт.

— А теперь что?

— Раскручиваете его!

— А теперь?

— Растягиваете! Ой, осторожно, лапки оторвёте! — крикнул Соломенный Губерт.

— Никаких опасений! — сказал господин Антонио, вращая чёрного Кролика так быстро, что у Соломенного Губерта в глазах замелькало.

— Не желаете ли взглянуть поближе? — предложил господин Антонио и бросил Кролика Соломенному Губерту.

Как же испугался Соломенный Губерт, поймав на лету чёрного Кролика! Ведь это оказался не Кролик! Это оказался чёрный носовой платок! Поражённый Соломенный Губерт помахал платком и крикнул:

— Чёрный Кролик превратился в носовой платок! Все поразились и пожалели чёрного Кролика. Вот бедняга! Могло ли с ним произойти такое в Зоологическом Саду или на Острове? Нет, конечно нет!

Пока все жалели попавшего в столь неприятную переделку Кролика, господин Антонио взял чёрный носовой платок, запихнул в карман, а потом сказал:

— Я просто упарился! Придётся утереть лоб, уж очень я упарился! — и полез за чёрным носовым платком. Но едва он вытащил платок, тот прыгнул на столик и внезапно превратился в чёрного Кролика.

Все обрадовались, что чёрный Кролик снова есть на свете, однако господин Антонио объявил, что ещё раз превратит Кролика в чёрный носовой платок, а платок опять в Кролика, и превратил ещё раз чёрного Кролика в носовой платок. И хотя Кролик опять стал носовым платком, всё равно все радовались — ведь платок снова превратится в чёрного Кролика!

От радости Негритята дружно зааплодировали, а господин Антонио встал, взялся за собственные усы и растянул их. Усы оказались длинные-предлинные; один стал торчать вправо, точно рог, а другой — влево, точно рог. Затем господин Антонио поклонился так низко, что усы коснулись пола. Поклонившись, он выпрямился, а усы красиво закрутил, так что они уже не торчали вправо и влево, точно рога, а были красиво закручены.

Всякий раз, кланяясь, господин Антонио растягивал усы и всякий раз, выпрямляясь, красиво их закручивал. В последний раз выпрямившись и красиво закрутив усы, он сказал, что сейчас будет антракт и что не следует уходить со своих мест, потому что антракт короткий.

После этого он ещё раз поклонился, однако за усы на этот раз себя не потянул. Он поклонился немножко и, спустившись по какой-то лесенке, ушёл прочь из большого круга.

И наступил антракт.

Глава тридцать пятая, в которой выясняется, что происходит с Анечкой-Невеличкой во время антракта

АНЕЧКА-НЕВЕЛИЧКА ТОЖЕ БЫЛА на своём месте и ждала. Где она была? Где же она была?

Была она в красивом цирковом фургоне, стоявшем позади островерхого балагана, где находились Маленькие Негритята и Соломенный Губерт.

В красивом этом цирковом фургоне было много зеркал в красивых рамах и множество картинок, с которых пристально глядели изображения господина Антонио. Анечка-Невеличка боялась даже взглянуть на картинки, так пристально глядел с них господин Антонио. И чтобы на них не глядеть, Анечка разглядывала своё отражение в зеркале и с трудом себя узнавала, потому что выглядела совсем не так, как прежде. Была она словно кукла, вернее, словно необычная кукла, с такими огромными глазами, что просто не верилось, и была на ней красивая юбочка, совсем короткая, но очень красивая и цветная.

А когда Анечка переставала глядеть в зеркало, она смотрела из дверей на Дракона, запряжённого в цирковой фургон и пускавшего из ноздрей искры. Было это хоть и страшно, но красиво.

Глядя из дверей на грозного Дракона, Анечка решила оставаться на своём месте и ждать.

Откуда знала Анечка, что она на своём месте? Может быть, она тоже послюнила палец и проверила, дует ли Ветер? Нет, Анечка не послюнила палец и не проверила, дует ли Ветер. Знала она, где её место, потому что господин Антонио велел ей находиться в красивом цирковом фургоне и примерить короткую, очень-очень красивую цветную юбку.

Между тем появился и сам господин Антонио.

Он пришёл и хлопнул бичом. Хлопнув бичом, он пристально поглядел на Анечку-Невеличку и сказал:

— Барышня Анна, вы забыли надеть шапочку!

— Какую шапочку?

— Шапочку цирковой наездницы.

— Но я ведь не цирковая наездница, господин Антонио. Я вообще не наездница. Я даже вовсе не умею ездить на лошади!

— Странно, барышня Анна, что я слышу об этом сейчас, во время представления! Разве не сказали вы у ворот, что вы наездница?

— Там я была вынуждена на все отвечать «да»…

— Жаль, что вы так переменились, — сказал господин Антонио и добавил: — Если бы и сейчас вы на всё отвечали «да», то всё бы сумели.

— Я уже не могу на всё отвечать «да», господин Антонио!

— Отчего же?

— Оттого, что я дотронулась до руки Соломенного Губерта.

— Уж я сделаю его в наказание клоуном! — воскликнул господин Антонио и грозно подкрутил ус.

— Мне было бы неприятно видеть его клоуном! — сказала Анечка.

— Отчего же? Увидите, какой смешной клоун из него получится! Будете над ним смеяться, и всё!

— Нет, не буду над ним смеяться, и всё!

Господин Антонио снова так пристально стал глядеть, что Анечке пришлось даже опустить глаза, а он сказал тихо и не так резко, как до сих пор:

— Барышня Анна, вот-вот начнётся представление, и вы согласитесь ездить на лошади, и будете ездить!

— Я не сумею, — сказала Анечка-Невеличка, но уже не так твёрдо, а тихо и печально.

— Я буду на вас пристально глядеть, барышня Анна, и вы сами убедитесь, что сумеете. Вы сумеете делать всё, чего я ни пожелаю, и получится из вас отменная цирковая наездница! Вы мне верите, барышня Анна?

— Верю, — сказала Анечка тихо и печально.

— Тогда наденьте шапочку, барышня Анна! — сказал господин Антонио и добавил, когда Анечка-Невеличка надела шапочку: — Как вам идёт! Вы очаровательны, барышня Анна!

— Очень приятно! — сказала Анечка-Невеличка и поклонилась, но только чуточку, совсем чуточку.

— Ну же, барышня Анна, спрыгните легко со ступеньки фургона, представление начинается! Думаете, не сумеете? А вы попробуйте! Вот и получилось! — сказал господин Антонио, когда Анечка-Невеличка легко спрыгнула со ступеньки.

Возле балагана бегал красивый конь.

Поскольку господин Антонио не переставая глядел на Анечку-Невеличку, она вспрыгнула на коня, словно это не составляло никакого труда, и въехала прямо на большой круг в островерхий балаган, где находились все Маленькие Негритята и Соломенный Губерт.

Глава тридцать шестая, в которой Соломенный Губерт станет клоуном

КОГДА АНЕЧКА-НЕВЕЛИЧКА неожиданно для всех въехала на большой круг, Соломенный Губерт ахнул, и все Маленькие Негритята тоже ахнули — так это было неожиданно.

— Вы ожидали увидеть что-нибудь подобное? — спросил Самый Младший Брат Соломенного Губерта.

— Никак не ожидал! — ответил Соломенный Губерт, поражённый тем, что Анечка- Невеличка так здорово ездит верхом.

Сперва Анечка ездила сидя, причём сидела она преспокойно, словно бы на столе, хотя конь и скакал галопом. Анечка подскакивала на его спине, точно на пружинах, а все ужасно за неё волновались. Хоть бы уж не подскакивала, точно на пружинах!

В этот момент посреди большого круга, ВОКРУГ ДА ОКОЛО которого она скакала, появился господин Антонио с огромным бичом в руке. Он пристально глядел на Анечку, словно собираясь этим бичом отстегать её.

— Не кажется ли вам, что он собирается отстегать её? — спросил Соломенный Губерт Самого Младшего Брата.

— Кажется! — ответил Самый Младший Брат.

— Я бы ему не советовал! — сказал Соломенный Губерт и добавил: — Немедленно вызову его на единоборство!

— Почему немедленно? Ведь он пока не стегнул? — сказал Самый Младший Брат. — Немедленно, как только стегнёт! — ответил Соломенный Губерт.

И господин Антонио стегнул! Но не Анечку и не коня. Стегнул он просто по воздуху. При этом оглушительно хлопнуло, и все очень удивились. Да и как было не удивиться!

Все удивились потому, что Анечка-Невеличка, подпрыгнув на спине коня, встала во весь рост, хотя конь продолжал скакать галопом, словно бы она на нём не стояла, а сидела, как на столе.

Это так понравилось Младшим Братьям, что они захлопали в ладоши. Когда захлопали в ладоши Младшие Братья, захлопал в ладоши и Самый Старший Брат, и Самый Младший Брат, только Соломенный Губерт не захлопал, потому что ужасно беспокоился за Анечку.

Но когда Анечка, отвечая на хлопки, стала кланяться, да ещё при этом делать обеими руками дугу, словно у неё были усы и она их растягивала, захлопал в ладоши и Соломенный Губерт.

— Я ведь знал, что она не на своём месте! — сказал Соломенный Губерт Самому Старшему Брату.

— На чьём же она месте? — спросил Самый Старший Брат.

— На месте чёрного Кролика! Всегда, когда не послюнишь палец, перепутываешь место! Коню больше подошёл бы Кролик!

— Будь она на его месте, её бы превратили в носовой платок.

— Этого я бы никому не советовал! Анечка-Невеличка ни во что превращаться не будет! — сказал Соломенный Губерт сердито.

— Откуда вы знаете?

— Я не допущу!

— Каким образом?

— Таким! — сказал Соломенный Губерт и крикнул: — Послюните палец!

Когда Соломенный Губерт крикнул, Анечка-Невеличка кланялась. Тем не менее она послюнила палец, однако при этом покачнулась и потеряла равновесие.

Стоило ей покачнуться и потерять равновесие, как Соломенный Губерт соскочил со скамьи, сделал кувырок и с размаху уселся на кругу, в котором Анечка-Невеличка скакала, стоя на коне, но потеряла равновесие. А потеряв равновесие, она упала во весь рост на руки Соломенного Губерта, сидевшего на утоптанном кругу, где продолжал бегать конь, но теперь уже без Анечки.

Конь побегал-побегал, потом ему это надоело, и он ускакал по ступенькам куда-то вниз.

— Вы не ударились о мои руки? — спросил Соломенный Губерт.

— Нисколечко! — сказала Анечка и спросила в свою очередь: — Почему я должна была послюнить палец?

— Потому что вы были не на своём месте!

— А теперь на своём?

Соломенный Губерт не успел ответить, так как заметил, что господин Антонио пристально глядит на Анечку-Невеличку. А поскольку господин Антонио был ему противен, Соломенный Губерт надул щёки и словно бы в насмешку хлопнул по ним. Едва он это сделал, господин Антонио хлопнул огромным бичом и, швырнув Соломенному Губерту колпак с бубенцом, сказал:

— Стань клоуном!

Соломенный Губерт моментально вскочил на ноги, нахлобучил колпак, перекувырнулся и во всё горло расхохотался. Глядя на него, засмеялись и от восторга захлопали в ладоши все маленькие белые Негритята.

Соломенный Губерт стал раскланиваться. При этом одной рукой он дёргал подкрученный ус господина Анто-нио, так что ус этот раскрутился, а пальцами другой руки прищёлкивал. Когда Маленькие Негритята стали смеяться и над этим и снова захлопали, Соломенный Губерт так резко рванул раскрученный ус, что тот покинул своё место под носом господина Антонио и остался в руке Соломенного Губерта.

Всё это время господин Антонио не отрываясь глядел на Соломенного Губерта, на маленьких белых Негритят и на Анечку-Невеличку. На Анечку он глядел особенно пристально; но чем пристальней он на неё глядел, тем больше Анечку-Невеличку разбирал смех, и она тоже засмеялась, но только чуточку.

Соломенный Губерт развернул оторванный ус господина Антонио и стал прыгать через него, словно через прутик. При этом Соломенный Губерт ещё и припевал:

— Ус оторван — зритель рад; Снова все пойдёт на лад!

— Разве всё не шло на лад? — крикнул господин Антонио в ярости.

— Не шло! — сказал Соломенный Губерт и топнул.

— Отчего же не шло?

— Оттого что вы заколдованный купец Абаба!

— Почему это я заколдованный купец Абаба?

— Потому что вы лысый!

— Я лысый? — возмутился господин Антонио. — Разве на моей голове нет прилизанных завитых волос?

— Потому вы и лысый, что на вашей голове прилизанные завитые волосы!

— Докажите! — злобно сказал господин Антонио.

— Докажу, не поленюсь!

Соломенный Губерт снял клоунский колпак с бубенцом и принялся этим бубенцом звонить. Когда наступила тишина, он сказал:

— Прошу всех поменяться местами!

— Зачем? — спросил Самый Старший Брат.

— Затем, что я вас очень прошу!

Все белые Негритята поменялись местами, и сразу же поднялся такой Ветер, что чуть не унесло весь балаган. Ветер дунул в чёрные прилизанные волосы господина Антонио, и те отклеились, как прежде отклеился ус.

— Видали? — спросил Соломенный Губерт.

— Видали! — ответили все Маленькие Негритята.

— Что видали? — спросил Соломенный Губерт Само-го Младшего Брата, поменявшегося местом с Самым Старшим Братом.

— Что Ветер сдул волосы с господина Антонио!

— Ну-ка поглядите, волосы это или не волосы! — сказал Соломенный Губерт Самому Младшему Брату.

— Это не волосы! — сказал тот. — Это похоже на Парикашку Пухлощёкого, на такой волшебный цветок, который пахнет ступкой для перца!

Все Маленькие Негритята подтвердили, что это не волосы и что это похоже на Парикашку Пухлощёкого, а го-логоловый господин Антонио сердито сказал:

— Никакой это не Парикашка Пухлощёкий, а просто парик, и всё!

— Ну, так кто же купец Абаба? — спросил Соломенный Губерт господина Антонио.

— Я! Я купец Абаба! — ответил лысый господин Антонио и попытался дёрнуть себя за отсутствующий ус.

— Вы же утонули! — сказал Самый Старший Брат.

— Я УТОНУЛ в сказке, а на самом деле ЗАТОНУЛ!

— А что было, когда вы ЗАТОНУЛИ?

— Вас это интересует?

— Очень! — крикнули маленькие белые Негритята. Соломенного Губерта это тоже очень интересовало, и Анечку тоже, так что лысый господин Антонио обещал про всё рассказать, но только если ему вернут ус и парик.

— Ладно, — согласился Соломенный Губерт, и Анечка обрадовалась, потому что господин Антонио выглядел таким безобразным, что ей стало жаль его.

— Что ж, расскажу вам, что произошло, когда я ЗАТОНУЛ! — сказал лысый господин Антонио и начал рассказывать.

Глава тридцать седьмая, в которой господин Антонио рассказывает, что произошло, когда он затонул

КОГДА Я ЗАТОНУЛ, Я ДОЛГО ПАДАЛ. А пока падал, услыхал над собой грохот, какой бывает, когда рушится огромный золотой дворец. Ещё услыхал я грозный голос:

— Вот они, твои сокровища, купец Абаба! Ты наверняка станешь ворочаться в могиле, если с тобой не будет твоих грешных сокровищ.

Этот грозный голос состоял из многих голосов моих матросов, среди которых я различил и печальный — цирюльника Ибы Ибы, сказавшего:

— Кабы ум был у Абабы, Был бы толк наверняка бы.

Между тем грохот усиливался. Это грохотали, падая на дно морское, мои золотые слитки, почерневшие и обратившиеся в камень. Оказавшись на дне, я уселся на бывшие сокровища и горько заплакал.

Тут подплыли ко мне три Сирены, и одна сказала:

— Как он искренне горюет! Смотрите, он плачет настоящими жемчужинами!

И правда, я плакал жемчужинами. А так как я знал цену жемчугу, то подумал, что, если буду долго плакать, смогу снова разбогатеть.

Сперва я плакал искренне, а когда плакать расхотелось, стал плакать притворно, чтобы жемчужин прибавилось. Плакал я долго и наплакал столько жемчуга, что Сирены даже поразились.

Жемчужины, получившиеся из моих искренних слёз, они разбросали, а получившиеся из притворных стали собирать. Так как жемчуга было видимо-невидимо, Сирены крикнули Тритона, приволокшего за собой красивый, с виду словно бы цирковой фургон, и погрузили в него весь жемчуг, получившийся из моих притворных слёз.

Заимев столько жемчуга, Сирены так обрадовались, что вожжи отдали мне, и Тритоном правил я, а Сирены не переставали радоваться и тараторили про то, как украсят свой подводный замок жемчужинами. Они увлеклись своей болтовнёй и не заметили, что я беру левей, вместо того чтобы взять правей, и что едем мы не к подводному замку, а к берегу.

И я привёз их на берег. Увидев, куда мы приехали, Тритон не захотел везти фургон дальше. Но я выхватил большой бич из рук одной Сирены и стегнул упрямца. Ох и упирался Тритон! Стоило, однако, подхлестнуть посильнее, как он рассвирепел, превратился в Дракона и бешено пустился вскачь.

Проскакали мы три дня и три ночи, а когда въехали в чужие земли, Сирены принялись причитать и спрашивать, куда они попали.

— Вы в чужих землях и у меня в плену, — сказал я, а Сирены очень опечалились и запричитали ещё пуще.

Я сразу обратился к первому попавшемуся купцу, намереваясь продать жемчуг. Сперва купец долго удивлялся, что на свете есть богачи, у которых столько жемчуга, а потом решил позвать ещё десятерых купцов, так как у него не хватило бы денег купить все жемчужины.

Пришли ещё десять купцов и тоже стали удивляться, что на свете есть богачи, у которых столько жемчуга, и позвали ещё десятерых.

Пришли ещё десять, и все вместе принялись рассматривать жемчужину за жемчужиной, проверяя, настоящие они или не настоящие. Посовещавшись, купцы заключили, что жемчужины не настоящие, и сказали, что стыд и позор выставлять на продажу фальшивый жемчуг.

— Все-все фальшивые? — спросил я. Фальшивыми оказались все, кроме одной, случайно застрявшей у самой красивой Сирены под ногтем. Но жемчужинка эта была такая маленькая, что за неё купцы ничего не дали.

Как я был огорчён! Ведь она была из моей искренней слезы и осталась от тех, которые Сирены разбросали. Я был так огорчён, что, расставшись с купцами, искренне заплакал, но на суше плакал я не жемчужинами, а простыми слезами. Поняв, что жемчуга больше не наплачу, я утёр слёзы, а маленькую жемчужину выменял на усы и парик, чтобы не выглядеть старым и лысым.

Вот как из меня получился господин Антонио.

Глава тридцать восьмая, в которой Соломенный Губерт хочет увидеть трех Сирен

КОГДА ГОСПОДИН АНТОНИО закончил свой рассказ, Соломенный Губерт сказал:

— Прошу всех вернуться на свои места!

Все вернулись на свои места, и Ветер сразу же утих. А когда утих Ветер, послышалось далёкое пение:

Доброго пути, матросы, Проплывайте стороной, — Тут опасные утёсы, Тут мой замок водяной!

Добрый путь вам, мореходы, Берегитесь острых скал, — Там ключом вскипают воды, Страшен чуд морских оскал!

— Вы скрыли, что стало с тремя Сиренами! Я, кажется, слышу, как они поют, — сказал Соломенный Губерт.

— Сирены в безопасности, — ответил господин Антонио.

— Мы желаем их видеть! — заявил Соломенный Губерт.

— И увидите. Только придётся завязать глаза.

— Если завязать глаза, мы ничего не увидим.

— И всё-таки придётся это сделать, чтобы не разбудить взглядом Дракона.

— Я ведь не разбудила его взглядом, — сказала Анечка, — а я на него глядела.

— Вам было можно, вас сглазили, — сказал господин Антонио.

— Кто? — спросила Анечка.

— Я! Разве вы не чувствовали, что я вас сглазил?

— Чувствовала, — призналась Анечка-Невеличка.

— А сейчас чувствуете?

— Ни капельки.

— И даже когда я пристально гляжу?

— И даже когда вы пристально глядите.

— Значит, вам тоже придётся завязать глаза.

И Анечка-Невеличка завязала глаза платком. Затем завязали себе глаза Соломенный Губерт и все маленькие белые Негритята. Потом господин Антонио велел взять друг дружку за руки, сам взял за руку Анечку-Невеличку и повёл её куда-то вместе с остальными.

Никто не знал, куда ведёт их господин Антонио. Одна Анечка догадывалась, что идут они к цирковому фургону.

Туда ли их вели? Да, их вели туда!

Соломенный Губерт, завязывая глаза, оставил щёлочку, чтобы проследить, не поведёт ли их господин Антонио, скажем, на казнь или куда-нибудь ещё, где бы им не поздоровилось. Ему поэтому удалось украдкой взглянуть на Дракона, запряжённого в цирковой фургон. Дракон сразу же стал дёргаться, и Соломенный Губерт перестал глядеть на него, благо успел убедиться, что господин Антонио не ведёт их на казнь или куда-нибудь ещё, где бы им не поздоровилось. 

— Повязки снять! Мы на месте! — сказал господин Антонио.

Все сняли повязки и увидели, что находятся в уже знакомом Анечке цирковом фургоне.

— Я тут словно дома! — сказала она, хотя и опасалась, что с картинок будет пристально глядеть господин Антонио. Украдкой взглянув на неприятные картинки, Анечка засмеялась. Да и как было не засмеяться! Ведь теперь господин Антонио и на картинках был одноусым и лысым. Анечка обрадовалась, что можно ничего не бояться, и уже ни на что не глядела украдкой.

— Что-то я Сирен не вижу, — заявил Соломенный Губерт.

— Сейчас увидите, — сказал господин Антонио. Он раздвинул занавес, отделявший вторую половину фургона, и все увидели огромную стеклянную коробку, над которой что- то шумело.

— Однажды мы такое видели, — сказала Анечка-Невеличка. — Это стеклянная ёлка.

— Я же вам объяснял, что не стеклянная ёлка, а Фонтан, — поправил её Соломенный Губерт.

— А стеклянная коробка под ним что такое?

— Аквариум.

Да, это был аквариум, и плавали в нём красивые рыбки: золотые, розовые, голубоватые, а некоторые — разноцветные, точно радуга.

— Какие красивые! — сказала Анечка и вплотную подошла к стеклу. Тут она увидела такое, что даже вскрикнула от удивления: — Ой, там три огромные рыбы! Да это и не рыбы вовсе! Они рыбы только снизу! Сверху они девочки!

Соломенный Губерт тоже вплотную подошёл к стеклу, поглядел и сказал:

— Это не рыбы и не девочки! Это Сирены!

Маленькие Негритята от удивления даже присвистнули и тоже, подойдя вплотную к стеклу, стали глядеть на Сирен.

— Какие у них красивые зелёные глаза! Вот бы поиграть всем вместе! — сказала Анечка- Невеличка.

— Я бы этого никому не советовал! — заметил Соломенный Губерт.

— Почему?

— Потому что Фонтан шепчет, а что ни шёпоты…

Анечка прикрыла Соломенному Губерту рот ладошкой, чтобы не досказывал страшной пословицы. К тому же она заметила, что господин Антонио как-то странно сверкнул глазами.

— Может быть, они что-нибудь споют нам? — сказала Анечка.

— Спойте гамму! — приказал господин Антонио, постучав палочкой по аквариуму. Сирены запели, тараща глаза, точно маленькие девочки:

— До ре ми фа соль ля си до, До си ля соль фа ми ре до!

На «фа» они широко разинули рты, и каждой в разинутый рот вплыла маленькая рыбка, которая была тут же проглочена.

— Какие страшные! Не буду на них глядеть! — сказала Анечка.

— А мне нравится! — сказал Соломенный Губерт.

— Что они глотают рыбок?

— Мне нравится, что сперва они поют:

До ре ми фа соль ля си до, а потом:

До си ля соль фа ми ре до!

— Что тут может нравиться?

— А то, что я тоже все слова читаю сначала слева направо, а потом справа налево. И прошу вас не говорить «тут»!

— Почему?

— Потому что вы забывчивая и забыли, что мы не в Тут, а в Гдетотам!

— НЕ ЗАБЫЛА я этого! Я про это НЕ ВСПОМНИЛА.

Но Соломенный Губерт уже не слушал Анечку. Он внезапно хлопнул себя по лбу и отчаянно воскликнул:

— Эх, моя Соломенная Шляпа! Была б она со мною хоть в Гдетотам!

Стоило ему крикнуть, как Сирены перестали петь и весело засмеялись.

— Чему вы смеётесь? — спросил Соломенный Губерт. Сирены засмеялись ещё пуще.

— Перестаньте, а то высуну язык! — разозлившись, крикнул Соломенный Губерт и уже готов был выполнить свою угрозу, как вдруг одна из Сирен опустилась на дно и вытянула из-под колыхавшихся водорослей нечто такое, при виде чего у Соломенного Губерта даже ноги подкосились.

— Моя шляпа! — крикнул он.

И действительно, это была его шляпа. Чуть-чуть вытащив её из-под водорослей, Сирена, весело смеясь, задвинула шляпу назад.

— Верните мне её, — почти плача, сказал Соломенный Губерт.

А Сирена — нет, нет и нет! — засмеялась так, что у неё даже зубки засверкали.

— Однако она мне вернёт шляпу! — угрожающе прошептал Соломенный Губерт.

— Боюсь, не вернёт! — сказала Анечка-Невеличка.

— Тогда я нырну и отниму!

— Вы разве умеете нырять?

— Нет, — признался Соломенный Губерт.

— Я тоже, — сказала Анечка-Невеличка.

— Я зато умею нырять! — воскликнул Самый Младший Брат.

И нырнул. Едва он нырнул, произошло нечто ужасное! Сперва он плавал тихо, потом всё быстрее и быстрее и, наконец, стал плавать так быстро, что уже нельзя было разобрать, где у него голова, где руки, а где ноги. При этом он всё больше и больше преображался, пока не превратился в маленькую белую рыбку.

— Ой! — воскликнула Анечка и заплакала.

— Ой! — воскликнули все маленькие белые Негритята. — Мы потеряли Самого Младшего Брата!..

И они тоже заплакали.

Наплакавшись, Младшие Братья решили вытащить его. Они нырнули и стали плавать. Но тут произошло нечто ужасное. Сперва они плавали тихо, потом всё быстрей и быстрей, а когда стали плавать так быстро, что нельзя было разобрать, где у кого голова, где руки, а где ноги, то начали преображаться и превратились в маленьких белых рыбок.

— Горе! Горе! — воскликнул Самый Старший Брат. — Я потерял всех братьев. Теперь их съедят Сирены.

И правда, Сирены снова запели:

До ре ми фа соль ля си до,

До си ля соль фа ми ре до!

И на ноте «фа» каждая проглотила по одной рыбке.

Анечка-Невеличка сказала, что не может видеть такую жестокость, горько заплакала и закрыла рукой глаза. Соломенный Губерт тоже закрыл рукой глаза, но не заплакал, а несколько раз вздохнул. Потом он вдруг перестал закрывать глаза рукой и крикнул:

— Останьтесь с нами хоть вы!

Анечка-Невеличка взглянула сквозь слёзы, кому кричит Соломенный Губерт, и увидела нечто ужасное.

Самый Старший Брат, который больше не мог видеть, как Сирены глотают белых рыбок, нырнул и тут же стал преображаться, пока тоже не превратился в белую рыбку.

— Мы потеряли всех белых братьев! — запричитала Анечка-Невеличка, а с ней вместе и Соломенный Губерт, и оба долго плакали, а Сирены тем временем глотали и глотали белых рыбок.

Когда Соломенный Губерт перестал плакать и увидел, что Сирены по-прежнему глотают одну рыбку за другой, он так сильно ударил по стеклянному аквариуму, что пробил в нём дыру. Из аквариума сразу же потекла вода, а Сирены так быстро запели:

До ре ми фа соль ля си до, До си ля соль фа ми ре до, —

что стали глотать рыбок в три раза больше, пока всех не проглотили. Тогда одна из Сирен нырнула на дно, вытянула из-под водорослей Соломенную Шляпу и разорвала её в клочья.

— Эй вы, не думайте, что мне жалко шляпы! — крикнул Соломенный Губерт. — Мне жаль наших белых братьев! Когда из аквариума вытечет вода, вы сами обо всём пожалеете!

Потом Соломенный Губерт умолк и долго сидел, подперев голову руками. До слуха его доносились только Анечкины всхлипывания и какой-то шёпот, сильно его раздражавший.

— Я всегда говорил: «Что ни шёпоты, то с чёртом хлопоты!» — закричал он в раздражении.

Едва он произнёс это, Анечка перестала всхлипывать и сказала:

— Правильно! Что ни шёпоты, то с чёртом хлопоты! А когда она сказала это, позади что- то заскрипело, словно кто-то хотел засмеяться, а смех не получался. Кто же это заскрипел?

Заскрипел господин Антонио, про которого Анечка-Невеличка с Соломенным Губертом совсем забыли. А ведь это он был виной всему!

Он натравил на маленьких белых Негритят жестоких Сирен, да и вообще не имел добрых намерений.

Когда этот недоброжелательный человек заскрипел, Соломенный Губерт заметил, что на лысой голове его появились рожки, а сама голова стала удлиняться.

— Больше не произносите эту пословицу! — сказал господин Антонио каким-то странным голосом.

— Что ни шёпоты, то с чёртом хлопоты! — как можно громче крикнул Соломенный Губерт.

Крикнул он это и во второй, и в третий, и в пятый, и в шестой, и в восьмой раз. И всякий раз у господина Антонио подрастали рожки и вытягивался подбородок, так что директор цирка уже не мог скрипеть, а только блеял.

— Глядите, это же чёрт! — воскликнул Соломенный Губерт и в тринадцатый раз повторил: «Что ни шёпоты, то с чёртом хлопоты!», после чего господин Антонио весь как есть превратился в чёрного Козла. Превратившись в чёрного Козла, он стал прыгать, блеять и наскакивать то на Соломенного Губерта, то на Анечку.

Соломенный Губерт попятился, но чем больше он пятился, тем больше наступал на него Козёл.

Зато Анечка-Невеличка совсем не испугалась. Она подняла с пола чёрную палочку, погрозила Козлу и сказала:

— Знаю я тебя, надоеда! Ты ведь вылитый чёрный Козёл, которого я гнала на пастбище вместе с овцами и козочками. Смотри у меня!

Услыхав строгие Анечкины слова, Козёл угомонился, но блеять продолжал. На это Анечка не стала даже обращать внимания и снова вспомнила про бедных Маленьких Негритят. А вспомнив, удивлённо сказала Соломенному Губерту:

— Поглядите на этих трёх! Они спят, что ли?

Из аквариума между тем вытекла вся вода. На дне его, где были водоросли, одна возле другой животами вверх лежали все три Сирены и словно бы спали. В этот момент лучи солнца упали на аквариум, и он ослепительно засверкал.

Соломенный Губерт потянулся за куском стекла от разбитого аквариума, но едва он взял стекло в руки, оно начало таять.

— Это же лёд! — сказал Соломенный Губерт и стал дышать на стекло до тех пор, пока оно совсем не растаяло.

— Раз этот кусок был изо льда, значит, и весь аквариум изо льда! — сказал Соломенный Губерт и был прав.

Солнце пригревало, и аквариум потихоньку таял. А Сирены спали. Их стеклянное жилище таяло, таяло, и, когда растаяло совсем, Сирены остались лежать на водорослях, причём под головами у них оказались клочья разорванной шляпы. Сирены крепко спали, а жаркие лучи солнца падали на них и так припекали, что Анечка испугалась, как бы Сирены не получили солнечный удар.

— И пускай получают, раз они такие жестокие! — сказал Соломенный Губерт.

Анечке всё же не хотелось этого. Она подняла с пола чёрный носовой платок и накрыла им спящих Сирен.

— Снова мы одни! — сказал Соломенный Губерт и поглядел в пол.

— Почти одни. С нами ведь остались ещё наш Большой Друг и чёрный Кролик! — ответила Анечка. — Пошли их поищем!

Они заперли фургон, чтобы Козёл не удрал, завязали глаза, чтобы не разбудить Дракона, и пошли искать Большого Друга и чёрного Кролика.

Подойдя к балагану, они увидели, что тот сорван с места и лежит на земле, словно драная парусина!

— Кто его разорвал? — удивилась Анечка.

— Ветер, — ответил Соломенный Губерт.

— Чтобы такую громадину повалить, нужна целая буря!

— А почему бы и нет? Все же были не на своём месте, вот и разыгралась буря! Маленькие Негритята были на своём месте, что ли?

— Конечно, нет, раз их проглотили Сирены, — сказала Анечка.

— Господин Антонио, что ли, на своём месте?

— Конечно, нет, раз он превратился в чёрного Козла.

— Чёрный Кролик на своём месте, что ли?

— Его нигде не видно, — сказала Анечка. — Поэтому я не могу сказать, на своём он месте или не на своём.

И она стала искать Кролика:

— Вернись, миленький! Я сплету тебе венок из клевера, и ты снова станешь Верховным Правителем!

Но сколько они ни искали, сколько ни кричали, чёрного Кролика нигде не было.

— Тогда поищем нашего Большого Друга! — предложил Соломенный Губерт.

Их Большого Друга тоже не оказалось на месте. Только трава была примята там, где он лежал.

— Куда же он ушёл? — спросила Анечка-Невеличка.

— Сейчас выясним по следам.

И они стали высматривать, нету ли на земле следов Большого Друга. Наконец следы были обнаружены. Тогда Анечка стала высматривать, не оставил ли и Кролик каких-нибудь следов. Но следов чёрного Кролика видно не было.

— Он не оставил следов, потому что сидел на спине Большого Друга, — предположила Анечка-Невеличка.

— А разве на нём была корона из клевера?

— Кажется, не было… А вдруг всё-таки была и мы не обратили внимания? — спросила Анечка.

— Её не могло быть, потому что Верховный Правитель Кролик не стал бы тогда по чьей- то воле превращаться в носовой платок!

— Разве он превратился в носовой платок?

— Конечно!

И Соломенный Губерт рассказал, как господин Антонио превратил чёрного Кролика сперва в чёрный носовой платок, потом снова в Кролика и снова в носовой платок. Анечка от удивления даже присвистнула, как присвистывали Маленькие Негритята.

— Тогда я знаю, где наш чёрный Кролик!

— Где?

— Я закрыла им трёх Сирен от солнечного удара.

— И правда! Ведь господин Антонио сунул чёрного Кролика в карман! Значит, Кролик превращен!

— Вот мы и нашли нашего Кролика! — обрадовалась Анечка.

— Я бы не радовался на вашем месте! У нас ведь чёрный носовой платок, а не чёрный Кролик. А это не одно и то же.

— Почти одно и то же! — сказала Анечка. — Пусть чёрный Кролик превратился в платок, но этот платок у нас, и мы по крайней мере знаем, что нашего Кролика никто не обидит!

— А если Сирены разорвали платок?

Анечка слегка испугалась и тут же предложила пойти поглядеть, на своём ли месте чёрный платок.

Они снова, чтобы не разбудить Дракона, завязали глаза и вернулись в цирковой фургон.

Там их ждал полный разгром. Козёл вволю побезобразничал, перебил все красивые зеркала и сорвал все картинки, на которых был изображен прежде кудрявый, а теперь лысый господин Антонио.

Анечка погрозила Козлу розгой и поспешила узнать, на своём ли месте платок. Тот оказался на своём месте.

— Вот мы и нашли чёрного Кролика! — сказала Анечка, захлопав в ладоши.

Так как солнце уже не припекало и Анечка не боялась, что Сирен хватит солнечный удар, она осторожно приподняла чёрный носовой платок. А приподняв его, увидела, что все три Сирены стали какие-то странные — ссохшиеся, словно бы они из дерева.

— Какие странные! Все ссохлись, словно они из дерева! — воскликнула Анечка удивлённо. — Они и есть из дерева! — сказал Соломенный Губерт, когда, наклонившись над Сиренами, разглядел их.

— А раньше были как живые!

— Пока жили в воде, были как живые, а теперь стали из дерева, — сказал Соломенный Губерт. — Да вы хоть одну возьмите в руки и сами увидите! Узнаю ведь дерево!

Анечка сперва не решалась, но потом отважилась и взяла одну Сирену.

— Ой, до чего лёгкая! Как кукла! — Она хотела понянчить Сирену, как нянчат кукол, но вдруг снова вскрикнула от удивления, поражённая тем, что увидела.

Сирена была вся пробуравлена маленькими дырочками, из которых выползали крошечные белые Муравьи. Муравьёв было столько, что у Анечки даже ёкнуло сердце, и она сказала:

— Видите вы маленьких белых Муравьёв? Откуда они тут?

Соломенный Губерт тоже удивился: откуда бы взяться такому множеству Муравьёв? Он взял в руки вторую Сирену, но и та оказалась вся в крошечных дырочках, из которых выползали маленькие белые Муравьи. И из третьей сквозь крошечные дырочки тоже выползали маленькие белые Муравьи.

С первого взгляда все они казались одинаковой величины. Но, приглядевшись получше, Анечка заметила, что одинаковы все, кроме двух, из которых один был намного меньше остальных, а другой — намного больше.

— Это же наши маленькие белые Негритята! — воскликнула Анечка и так обрадовалась, что запрыгала и захлопала в ладоши.

— Действительно, это они! — сказал Соломенный Губерт и так обрадовался, что крикнул:

— Приветствую вас, наши маленькие белые Негритята! Ваш Соломенный Губерт!

Стоило ему крикнуть это, как Муравьи построились в колонну по два — впереди самый маленький и самый большой, за ним остальные, все одинаковой величины — и, словно бы отвечая на приветствие Соломенного Губерта, дружно зашагали по чёрному носовому платку.

— Они! Точно, они! — опять крикнул Соломенный Губерт. — Дружно в колонну по два могут идти только они!

Анечка-Невеличка так радовалась, что тоже закричала:

— От всего сердца приветствую вас, наши маленькие белые Негритята! Ваша Анечка- Невеличка!

Стоило Анечке крикнуть это, как Муравьи сразу замерли, словно бы встав по стойке «смирно» и отвечая Анечке на приветствие.

— Теперь с нами и Кролик, и наши маленькие белые Негритята! — сказала Анечка.

А так как Муравьи чинно расположились на чёрном носовом платке, Анечка-Невеличка решила, что в платке Муравьям будет удобнее всего. И она ловко завязала платок, оставив торчать красивые уголки. Уголки эти сразу же задвигались, словно бы чёрный платок зашевелил ушами.

— Глядите! Глядите! Наш чёрный Кролик шевелит ушами! — воскликнула Анечка.

Пока она, а с нею вместе и Соломенный Губерт радовались, Козёл не переставал блеять, но уже не сердито, а жалобно.

— Не смей блеять! — сказала Анечка-Невеличка. — Ты нас и так достаточно позлил!

Но Козёл снова жалобно заблеял, и тогда Анечка сказала:

— Не бойся, мы тебя не оставим! — и обратилась к Соломенному Губерту: — Не будь он вылитый чёрный Козел, которого я брала на выгон, мы бы его оставили, но раз он вылитый чёрный Козел, давайте возьмём его с собой!

— Как его возьмёшь? На цепочку привяжешь, что ли?

— Зачем? Возьмём его просто так и ни на что привязывать не будем.

— Да он удерёт! — сказал Соломенный Губерт.

— А вот нет! Раз не удрал тот, на которого он похож как вылитый, не удерёт и этот.

— А разве того вы не на цепочке вели? — спросил Соломенный Губерт.

— Что вы! Неужто погонишь на выгон целое стадо овец и козочек на цепочке!

— А на выгоне что бывает?

— Неужто не знаете? — удивилась Анечка.

— Откуда же мне знать, я там не бывал!

— Рассказать?

— Конечно! — сказал Соломенный Губерт и уселся на полу разгромленного Козлом циркового фургона.

— Ну что ж, расскажу вам про выгон, — сказала Анечка-Невеличка и уселась рядом с Соломенным Губертом.

Чёрный Козел перестал блеять и смирно улёгся в углу, словно бы тоже хотел послушать. Носовой платок шевелил уголками, словно Кролик ушами, маленькие белые Муравьи спокойно сидели тесной кучкой, и Анечка-Невеличка стала рассказывать про выгон.

Глава тридцать девятая, в которой Анечка-Невеличка рассказывает про выгон

— Свезут хозяева отаву, и наступает хорошее утро, и пастух длинным кнутом хлопает. — Солдаты пришли! — кричат ребятишки и бегут на деревенскую площадь.

Скрипит насос, но солдат не видно. Солдаты далеко, там, где гром громыхает, а хлопки близко. Они слышны от двора ко двору, потом заворачивают за угол, а у колодца становятся совсем негромкими — как будто что-то булькает.

Тут отворяются все ворота и скрипят. Но совсем не как старый насос, а как старый ворот, когда его вода крутит. Потом скрипеть перестаёт — это ворота отворены настежь, и гусак взлетает в воздух. Поднимется, загогочет на всю деревню, а потом падает наземь, вытягивает шею и шипит. Из всех ворот выбегают гусыни и тараторят. Некоторые тоже поднимаются в воздух. Потом сразу же падают на землю, вытягивают шеи и шипят.

Девочки-гусепаски бегают и отгоняют их от ворот, а то гуси, того и гляди, наделают. Ещё они отгоняют гусынь от часовни, а потом гонят по дороге на жнивьё. У каждой девочки сладкая ватрушка и с головы гребешок сваливается. Когда гусепаски надкусят свои сладкие ватрушки, а гребешки поправят, то стегнут прутиком и пропадут в пыли, которая на дороге поднимется.

Потом на площади пастух дудит. Дудит он старую песню, которую все знают. Все ведь знают песню:

Вот весна настала,

Развернулись почки,

Солнышко сияет,

Пташки распевают,

Зацвели цветочки.

А второй куплет не знает никто. Поэтому пастух его поёт:

Цветики лесные,

Травки-медуницы,

То-то вас, цветочки,

Заплетут в веночки

Молодые жницы.

Потом пастух снова дудит.

Он дудит, а на деревенскую площадь выходят коровы и мычат. Гнедой подкинет задние ноги и поскачет. Стоит ему поскакать, и все телята начинают проказничать. Чёрная корова искоса поглядит на них и глазом блеснёт. Потом головой мотнёт, точно хочет кого поддеть рогом, и облизнётся большим розовым языком. Она идёт важно и задумчиво, а телята удирают и всё время проказничают.

И вот на площади все деревенские коровы собрались. Перемешались, словно одному хозяину принадлежат, а мычит каждая по-своему: одни коротко, другие длинно, точно поют или воют.

Пастух больше не дудит. Напоследок он хлопает вот как: раскрутит кнут над головой и рукой дёрнет. Получится — хлоп! У пастуха, когда он крутит, а потом дёргает кнут, на лбу вздуваются жилы. У подпасков кнутики маленькие, они щёлкают ими и догоняют скотину.

На дороге снова пыль поднимается, а коровы идут одна возле другой и напирают. Когда они уходят, пастушка выгоняет коз и овец. У неё под мышкой башмаки-деревяшки и курточка, потому что по утрам теперь свежо.

Потом на деревенской площади становится тихо.

Дети возвращаются к воротам и начинают играть. Мальчишки крутят рукой над головами, словно бы хлопают кнутом. Кому попадёт — тот плачет. Хозяйка выбежит в садик и сердится. Пока она сердится, девочка перестаёт плакать, а мальчишки пригнутся за забором и в крапиве ищут сладкие рожки. На чертополохе сидит шмель и гудит густым голосом.

Потом мальчишки на выгон убегают. По дороге они останавливаются у пруда, ловят головастиков и пускают их в ямки, в которые сперва наносили горстями воду. Ещё побрызгают пыль и лепят из неё куличи.

Если кто проходит мимо, они здороваются.

Мимо проходит деревенский дурачок с зонтиком. Он улыбается мальчишкам и держит открытый зонтик, хотя с неба даже не моросит. Он всегда так ходит, держит зонтик и улыбается. И никогда никого не обижает, а мальчишки с ним здороваются. Когда он пройдёт, они начинают шептаться, что он не в своём уме. Быть не в своём уме — значит ходить с зонтиком от деревни к деревне и улыбаться. Сапожник из местечка тоже ходит от деревни к деревне с зонтиком и улыбается, однако он не дурачок. Он не дурачок, потому что разносит по деревням башмаки и снимает с людей мерку. Иногда он ещё курит табак. Он не дурачок. Дурачок не разносит башмаков и не снимает с людей мерку, а просто ходит с зонтиком и улыбается. Потому он и дурачок.

У пруда хорошо, а на выгоне ещё лучше. Коровы спокойно пасутся и не очень самовольничают. Если на дороге загудит автомобиль, они озираются, а некоторые с перепугу бегут к дороге и хотят домой вернуться. Подпаски со всех ног бросаются за ними и пригоняют обратно. Остальные мальчишки им помогают.

На выгоне весело, а на жнивье грустно. На полях пусто, и жнивьё тянется далеко-далеко, до самого леса. Ещё хорошо, что на жнивье гуси; без гусей поля вовсе были бы грустные, и дул бы с них ветер. Пока что он с них не дует. День стоит прекрасный и голубой. Жнивьё даже не шевелится, и поют сверчки.

Потом приходят мальчишки и глядят на пастуха. Если пастух сердитый, шляпа у него съехала на лоб, и глядит он не поймёшь куда. Ещё он кричит мальчишкам, чтобы отправлялись восвояси. И набивает трубку. А когда набьёт трубку, сдвинет шляпу на ухо и утрёт лоб. И сразу же настроение у него становится получше.

Если пастух добродушный, мальчишки садятся вокруг и слушают, о чём он рассказывать будет. Сперва он прогоняет подпасков, чтоб за скотиной глядели, а потом рассказывает.

Рассказывает, как цыгане приходят поздним вечером и воруют у людей куриц. Ночью коней из конюшни уводят, а чтобы не было слышно, обматывают лошадиные копыта войлоком. Хозяин проснётся и выстрелит в воздух. Цыгане убегут, и конь спасён.

Пастух рассказывает ещё, как играл в оркестре на флейте, и даже, бывало, по большим праздникам.

И тут же заиграет песню:

Шевелитесь, мои кости, Или не возьму вас в гости!

Мальчишки просят сыграть ещё, а потом это же самое спеть. И пастух им играет, а потом поёт то, что сыграл:

Грустное известье

Всюду разнеслося —

В монастырь невесте

Уходить пришлося.

И скажет:

— Вот выйдет она из того монастыря, мы и споём дальше.

— А ещё не вышла? — спросят мальчишки.

— Ещё нет, — скажет пастух.

— А когда выйдет? — спросят мальчишки.

— Когда дождь пойдёт и высохнет, — скажет пастух и засмеётся.

Потом сыграет и споёт вот какую песенку:

Выиграли в рулетку

Старую жилетку!

Кто её желает,

Пусть и надевает!

«Отдадим дедуле?» —

«Он вздремнул на стуле!»

«Может, бабке впору?» —

«Не болтайте вздору!»

«Может, впору Смерти?

Просим вас, примерьте!

Если узковата,

Сам сношу, ребята!»

Ещё пастух играет и поёт вот какую песню:

Стрекоза в тепле жила,

Под периною спала.

Но взяла ушла из дому

И в окно стучит к портному.

А портной не отвечает,

Стрекозу не привечает.

Та стучится к гончару,

А гончар: «Не отопру!»

И пошла она в своё

Стрекозиное жильё.

Потом пастух скажет мальчишкам, чтоб они оставили его в покое, и мальчишки один за другим убегают. Убегают они на дорогу ждать почтальона.

У почтальона красивая шляпа, и он ездит на велосипеде. За спиной у почтальона большая чёрная сумка, а в ней всё-всё есть. Есть там открытки с сердечным приветом и поцелуями. Ещё есть письмо, где написано, что бабушка расхворалась и не приедет. Пастуху ни письма, ни открытки никогда ни от кого не придёт. Зато он спросит почтальона, что новенького. Почтальон спрыгнет с велосипеда, чтобы педали в гору не крутить, и скажет, что с него просто течёт — такая жарища! Потом расскажет, что где новенького.

Почтальон знает всё. Он ездит от деревни к деревне и повсюду всё узнает. Все ему рады и все его ждут.

Потом почтальон уедет, и в деревне прозвонят полдень. Пастух опять хлопает кнутом, а подпаски разбегаются, чтобы согнать скотину с выгона. Они гонят её по домам. На дороге опять поднимается пыль, а в деревне отворяются все ворота. Коровы спешат домой, чтобы хозяйки их подоили. Молоко струйками течёт в подойник, пенится и хорошо-хорошо пахнет.

Иногда случается большое несчастье. Корова раздуется, и ей очень больно. Она лежит и стонет, а у всех в глазах слёзы. Хозяин печалится, что корова пропала, и всё время в хлев заглядывает — вдруг да коровке полегчало. Другие коровы грустные и очень испуганные. Они не мычат, а только мотают головами, чтобы отогнать мух. Потом коровке полегчает, и она спит. Когда после полудня на деревенской площади пастух снова хлопает кнутом, коровушка остаётся дома. Она одна во всём хлеву, и вся семья ходит на неё глядеть. Все рады, что ей полегчало. Потом люди опять идут работать, и всё хорошо.

Вдруг ударяют холода. За пастбищем большая каменоломня, но из неё ветер не дует. Дует он теперь со всех жнивъёв. После обеда по небу несутся тучи, но ни дождинки из них не падает. Везде грустно. Мальчишки, потому что грустно, собирают ботву и зажигают костёр.

Когда мальчишки зажигают костёр, сразу же наступает осень. Ласточки собираются в стаи и улетают в чужие земли. Гнёзда остаются пустыми, а мальчишки прыгают через костры. Они пекут картошку, и руки у них красные и закоченевшие.

Пастух поёт вот какую песню:

Уж ты, осень, осень,

Дождики с утра!

Не спеши к нам очень,

Не пришла пора!

Принесёшь ты, осень,

Грустные дожди,

Просим тебя очень:

Малость подожди!

Воротися, лето,

Веселей нам будет.

Если не вернёшься,

Наших дней убудет.

Если не убудет —

Унесёт их дождик,

Так судьбина судит,

Так гудит гудошник.

Грустно отгудел он

В лад дуде бузинной,

Был гудошник этот

Нашею судьбиной.

Уж ты, осень, осень,

Дождики с утра,

Не спеши к нам очень,

Не пришла пора!

Но осень не ждёт. Она приходит и везде остаётся. Деревья трясут верхушками и сбрасывают листья. Утро наступает поздно, а проходит быстро. Моросит дождь. Осень.

И пастбища уже не будет.

Глава сороковая, в которой Анечка-Невеличка, Соломенный Губерт и чёрный Козёл пускаются в путь

КОГДА АНЕЧКА-НЕВЕЛИЧКА закончила свой рассказ, чёрный Козёл заблеял и свесил голову.

— Ишь загрустил, знает, что придёт осень и он уже не сможет проказничать, как проказничал всё лето.

— Разве он проказничал всё лето? — спросил Соломенный Губерт.

— Ой проказничал! — ответила Анечка-Невеличка.

— Я и не знал, что при этом бьют зеркала, рвут картинки и всё вокруг! Анечка засмеялась, протёрла глаза и сказала:

— Я просто перепутала… 

— Что?

— …нахожусь ли я в Гдетотам или на выгоне! Я так ясно слышала, как поёт наш пастух, что чуть не перестала быть в Гдетотам.

— Зато я не перестал! И поэтому перейдём к делу!

— К какому?

— К путешествию по следам нашего Большого Друга.

И Соломенный Губерт спрыгнул с подножки циркового фургона. За ним спрыгнула Анечка. В руках она держала чёрный платок, не перестававший шевелить уголками, и спрыгнула осторожно, чтобы не повредить ни чёрному платку, ни маленьким Муравьям, чинно в нём сидевшим. Последним спрыгнул чёрный Козёл и, оттого что его не бросили, радостно заблеял.

Но тут случилось непредвиденное событие — они ведь забыли завязать глаза! Поэтому Дракон сразу проснулся, забеспокоился и, увидев столько глаз — Анечкины, Губерта и Козла, — встал на дыбы, с шипением выпустил из ноздрей искры, несколько раз подпрыгнул и помчался во весь опор, покатив за собой фургон.

— Мы кое-кого забыли! — воскликнула Анечка, словно бы намереваясь броситься вдогонку удалявшемуся цирковому фургону.

— Кого же? — спросил Соломенный Губерт. — Трёх Сирен! Что с ними теперь будет?

— Наверно, Дракон увезёт их в морской замок.

— И опять они станут заманивать мореходов?

— Конечно!

— Тогда хорошо, что маленькие белые Муравьи с нами, а то бы Дракон тоже увёз их на морское дно, — сказала Анечка и вздохнула.

Соломенный Губерт между тем уставился в одну точку, словно не мог на что-то наглядеться. На что же он глядел? На что он глядел?

Глядел он на зелёную щепку, которая то взлетала в воздух, то падала наземь. Взлетала и падала.

— На что это вы глядите? — спросила Анечка.

— На зелёную щепку, которая то взлетает, то падает.

— Это Кобылка!

— Ну и ну! Вам уже лошади мерещиться стали!

— Разве я сказала «лошадь»? Я сказала «кобылка»!

— То есть маленькая лошадка!

— Да нет же! Это Кузнечик Луговой, или, по-нашему, Кобылка! — объяснила Анечка. И верно, это была Луговая Кобылка. Соломенный Губерт знал Лугового Кузнечика только по картинкам, поэтому он обрадовался, увидев живую Кобылку, и стал внимательно её разглядывать. Внезапно, хлопнув себя по лбу, он сказал:

— И всё же я прав! Это маленькая лошадка!

— Опять вы за своё!

— Знаю-знаю, это Луговая Кобылка, но нет никакого сомнения, что она была лошадью!

— Какой такой лошадью?

— Цирковой, на которой вы ездили! На ней маленькое Седло! Взгляните-ка! Анечка-Невеличка пригляделась и увидела на Кобыл-киной спине маленькое Седло.

Кобылка между тем скакала по следам Большого Друга, ни разу не промахиваясь мимо следа.

— Пойдёмте за ней и поглядим, скачет ли Кобылка по следам случайно, или потому что нас куда-то ведёт, — предложил Соломенный Губерт.

Они пошли за Кобылкой и шли до тех пор, пока не пришли к странному распутью, от которого расходились четыре дороги.

Возле первой дороги был указатель:

НАЗАД ПО СОБСТВЕННЫМ СЛЕДАМ,

возле второй —

В ЗООЛОГИЧЕСКИЙ САД,

возле третьей —

В ЦАРСТВО КУКОЛ,

возле четвёртой —

К ПОСЛЕДНЕМУ ПРИКЛЮЧЕНИЮ.

— Какую выбираете? — спросил Соломенный Губерт.

— Я бы все выбрала.

— Можно только одну. А какую — дело запутанное! Придётся распутывать… — и Соломенный Губерт задумался.

Вдруг чёрный носовой платок так старательно зашевелил ушами, что Анечка даже удивилась.

— Видно, я сделала тебе короткие уши! — сказала она, развязывая узел на платке.

Но стоило ей развязать платок, как все маленькие белые Муравьи разбежались, словно больше им в платке не сиделось.

— Муравьям больше не сидится в носовом платке! — сказала Анечка Соломенному Губерту.

— Помолчите! — ответил тот. — Вы же видите, что я распутываю!

— Проще развязать! Я вот развязала платок, и Муравьи очень обрадовались.

- Откуда это видно?

- Они дружно идут в колонну по два.

— По какой дороге?

— По третьей, кажется…

— Значит, в Царство Кукол! — уверенно сказал Соломенный Губерт.

— Я тоже пойду с ними! Чтобы не расставаться.

И Анечка хотела было ступить на дорогу «В ЦАРСТВО КУКОЛ», но Соломенный Губерт удержал её.

— Глядите, Муравьи уже не идут в колонну по два!

Действительно, Муравьи уже не шли в колонну по два! Шли они теперь очень странно — каждый в свою сторону, а потом все вдруг остановились.

Почему они остановились? Почему же они остановились?

Соломенный Губерт долго приглядывался, пытаясь понять, почему они остановились, и вдруг ему стало казаться, что перед ним уже не Муравьи, а как попало расположенные чёрточки. Он сказал об этом Анечке, и Анечка тоже увидела вместо Муравьёв как попало расположенные белые чёрточки.

— Похоже даже на буквы! — сказала она.

— Правильно! Это письмо! — подтвердил Соломенный Губерт и начал читать его как положено — слева направо.

И странное же слово составили маленькие белые Муравьи! Вот какое составили они слово:

ИЧЕРТСВОД

— Ты слыхали когда-нибудь такое дурацкое словечко? — спросил Соломенный Губерт. — Я его даже выговорить не могу!

— Попробую я прочитать, — сказала Анечка. — И — ЧЁРТ — С — ВОД! — прочитала она по складам, потом подумала и воскликнула: —Они написали «И чёрт с вод!». Они хотят нас предупредить, а мы и сами знаем!

— Про что это вы?

— А вот про что! Ведь что ни шёпоты, то с чёртом хлопоты?

— Верно.

— А шептал кто? Водяной куст?

— Фонтан шептал.

— Пусть Фонтан! А разве с Фонтаном не подстроил всё тот, из-за кого у нас хлопоты? — и Анечка показала на чёрного Козла.

— Ну он.

— Вот и получается «И чёрт с вод»!

— Здесь написано не «чёрт», а «черт»! — сказал Соломенный Губерт. — И значит, ничего не получается!

Пока Анечка обескураженно молчала, он получше пригляделся к странному слову и прочитал его справа налево.

Стоило прочесть слово наоборот, и оно перестало быть непонятным, потому что получилось:

ДО ВСТРЕЧИ

— Муравьи на прощанье говорят нам «До встречи». Прочитайте по складам справа налево!

— Раз они с нами прощаются, значит, мы больше не увидимся! — грустно промолвила Анечка-Невеличка.

— Увидимся! «До встречи» означает, что будет встреча!

— И мне не обязательно идти в Царство Кукол?

— Не обязательно.

— До встречи, наши маленькие белые Муравьи! До встречи, наши маленькие белые братья! До встречи, наши Маленькие Негритята! — сказала Анечка-Невеличка и стала махать чёрным платком.

Стоило ей помахать чёрным платком, как он вырвался из её руки и, словно уносимый ветром, полетел над второй дорогой, возле которой стоял указатель

В ЗООЛОГИЧЕСКИЙ САД

— Ой, платок улетел! — крикнула Анечка и хотела броситься вдогонку, но Соломенный Губерт удержал её и сказал: Не мешайте ему.

— Но ведь чёрный платок — это наш чёрный Кролик!

— Потому и не мешайте ему лететь в Зоологический Сад. Ведь Кролик в Зоологическом Саду жил.

— Тогда надо бы его проводить!

— Зачем? Мы ещё встретимся. Он ведь машет нам, — сказал Соломенный Губерт. И правда, платок летел и махал им. Когда машут, это тоже значит «До встречи».

— До встречи, чёрный платок! До встречи, наш милый Кролик! Передай привет Кораблю Пустыни! — кричала Анечка-Невеличка, махая рукой вслед платку.

Между тем Муравьи снова построились в колонну по два и дружно зашагали по дороге «В ЦАРСТВО КУКОЛ». Шли они быстро и быстро превратились в крошечные точки. Потом и точки исчезли. Платок исчез тоже.

— Остались две дороги, надо на что-то решиться! — сказал Соломенный Губерт.

— Я выбираю дорогу «НАЗАД ПО СОБСТВЕННЫМ СЛЕДАМ»! — быстро решилась Анечка-Невеличка. Едва она это сказала, чёрный Козёл, до тех пор смирно лежавший, вскочил, трижды подпрыгнул и помчался сломя голову по дороге «НАЗАД ПО СОБСТВЕННЫМ СЛЕДАМ». Анечка бросилась было за Козлом, но Соломенный Губерт удержал её:

— Я вам не позволю вести чёрного Козла НАЗАД ПО СОБСТВЕННЫМ СЛЕДАМ!

— Почему?

— Потому что если чёрный Козёл побежал НАЗАД ПО СОБСТВЕННЫМ СЛЕДАМ, он должен превратиться в господина Антонио, причём в злого господина Антонио, который может вас обидеть.

— А если он ещё дальше пойдёт НАЗАД ПО СОБСТВЕННЫМ СЛЕДАМ, превратится он в купца Абабу или нет? — спросила Анечка.

— Конечно, превратится!

— Значит, у него снова будут слитки золота?

— Значит, у него снова заведётся насекомое, которое станет перекусывать каждый день по волосу, — ответил Соломенный Губерт.

Козёл между тем удирал и ни разу не оглянулся.

— Его-то уж мы больше не увидим, — сказала Анечка-Невеличка. — Он ведь ни разу не оглянулся и не помахал нам…

— Не больно нужно! Кстати, нам осталась только одна дорога — «К ПОСЛЕДНЕМУ ПРИКЛЮЧЕНИЮ»! — ответил Соломенный Губерт.

Едва он сказал это, откуда ни возьмись, выпрыгнула Кобылка, про которую они совсем забыли, и, словно бы приглашая следовать за собой, поскакала по дороге «К ПОСЛЕДНЕМУ ПРИКЛЮЧЕНИЮ».

Куда вела эта дорога? Куда же она вела?

Вела она к высокой Стене, на которой было написано:

— Придётся вернуться к распутью! — сказала Анечка, когда Соломенный Губерт прочёл обе надписи.

— Зачем?

— Если вы умеете прыгать через высокие стены, вам возвращаться незачем. А я прыгать через них не умею, поэтому вернусь.

— Я тоже не умею!

— Значит, вернёмся вместе?

— Этого бы я никому не советовал! Хоть мы и не умеем, некоторые всё же умеют. Кобылка, например.

— Кобылка-то умеет! Но что из этого?

А разве на ней нет Седла?

Есть. Но на таком малюсеньком даже мой мизинец не уместится!

— А вон ту вещь видите? — Соломенный Губерт показал в сторону красного баллона. — Это баллон с воздухом. Кобылка перенесёт нас с помощью воздуха!

— Как?

— А вот как! — сказал Соломенный Губерт и поймал зелёную Кобылку.

Та, как видно, совсем не испугалась и спокойно уселась на его ладони. Он же принялся рассматривать маленькое Седло на Кобылкиной спине и, заметив в нём крошечную пробку, вытащил её и пустил в Седло воздух из баллона. Седло стало увеличиваться, увеличиваться, пока не сделалось таким большим, что зелёную Кобылку вообще невозможно было под ним разглядеть.

Выключив воздух, Соломенный Губерт предложил Анечке не раздумывая усесться в Седло и не раздумывая уселся сам. Анечка раздумывать не стала и тоже уселась в Седло.

Спустя мгновение, Седло подпрыгнуло, но только чуточку, потом подпрыгнуло повыше, затем подпрыгнуло ещё выше, пока не подпрыгнуло так, что перелетело через Стену.

Что было за Стеной? Что же было за Стеной?

Глава сорок первая, в которой Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт оказываются за Стеной Последнего Приключения

КОГДА СЕДЛО ПЕРЕЛЕТЕЛО СТЕНУ, Соломенный Губерт упал на что-то упругое, и его даже подбросило. Анечка тоже упала на что-то упругое, и её тоже подбросило. Оба при этом сильно стукнулись лбами, и послышался хруст, словно бы разбилась фарфоровая чашка.

— Извините, я не нарочно! — сказал Соломенный Губерт.

— Да мне не больно. А вам?

— Ни капельки.

— Неужели? Вы же, как кукла, раскололись, — сказала Анечка.

— Никому бы не советовал так думать! Сами вы раскололись, как кукла! Анечка-Невеличка в испуге потрогала лицо, и в руке У неё оказался какой-то черепок.

— Глядите, осколок разбитой куклы! — воскликнула она.

Соломенный Губерт потрогал своё лицо, и в руке его тоже оказался осколок разбитой куклы.

— Да у вас же на лице фарфоровая скорлупа! Хотите, я её сниму? — предложила Анечка. Точно такая же скорлупа оказалась на лице и у неё. Стоило им снять фарфоровые скорлупки, и оба перестали быть похожи на кукол.

— Вы опять Соломенный Губерт! — сказала Анечка.

— А вы опять Анечка-Невеличка! — сказал Соломенный Губерт и добавил: — Интересно, где мы находимся?

Находились они на Большой Парусине, растянутой у подножия высокой Стены. Рядом — тоже на Парусине — слегка покачиваясь, лежало перевёрнутое Седло.

— А где Кобылка? — спросила Анечка-Невеличка.

— Сейчас узнаем.

Соломенный Губерт огляделся и вскоре обнаружил, что Кобылка преспокойно сидит на Анечкиной голове и, словно бы разминая ножки, похрустывает коленками. Стоило Соломенному Губерту сказать про это Анечке, как зелёная Кобылка перепрыгнула на голову ему, потом снова на Анечкину и обратно. Она явно разминала ножки, а размяв их как следует, прыгнула на Парусину, отскочила от неё и перемахнула через Стену.

Парусина сразу же стала опускаться всё ниже и ниже, пока не расстелилась по земле.

— Мы на каком-то дворе! — воскликнула Анечка. Это и правда был двор. Вокруг него возвышались столбы, упиравшиеся в свод, а посредине стояла нарядная Карета.

— Похоже, мы в Замке! — продолжала Анечка и тут же оглянулась. Ей показалось, что сзади кто-то повторил её голосом:

«Похоже, мы в замке!»

— Мы в замке! — подтвердил Соломенный Губерт, и кто-то позади него подтвердил его же голосом:

«Мы в замке!»

Анечка-Невеличка поглядела по сторонам, но никого. Однако Соломенный Губерт и слышать об этом не хотел: ведь что ни шёпоты, то с чёртом хлопоты. Ещё он сказал, что недурно бы поиграть с Эхом, пока тому не надоест повторять каждое слово. Анечке-Невеличке сразу захотелось узнать, сможет ли Эхо повторить целое стихотворение, и Соломенный Губерт взялся это проверить.

Жил-был один Король,

Король, пугливый столь,

Что не было персон

Пугливее, чем он.

За шахматной доской

Он трясся день-деньской,

Боясь, что верный мат

Таит любой квадрат.

Король терпел урон —

Лишился пешек он.

Потом в честном бою

Он потерял ладью.

А потеряв ладью,

Сказал второй — «адью!»,

Поскольку и она

Была обречена.

Напрасно вы, слоны,

На битву высланы, —

Король теряет в ней

Ещё и двух коней.

Впредь, королева, вы —

Не королева вы!

И ты уж не король,

Король, пугливый столь!

Эхо исправно всё повторяло, и получилось вот

Жил-был один Король,

Король, пугливый столь,

Что не было персон

Пугливее, чем он.

За шахматной доской

Он трясся день-деньской,

Боясь, что верный мат

Таит любой квадрат.

Король терпел урон —

Лишился пешек он.

Потом в честном бою

Он потерял ладью.

А потеряв ладью,

Сказал второй — «адью!»,

Поскольку и она

Была обречена.

Напрасно вы, слоны,

На битву высланы, —

Король теряет в ней

Ещё и двух коней.

Впредь, королева, вы —

Не королева вы!

И ты уж не король,

Король, пугливый столь

Анечке-Невеличке понравилось, как Эхо повторяло за Соломенным Губертом каждую строчку, и она тоже стала говорить стихотворение, а Эхо снова усердно вторило:

Жил-был один звонарь,   Жил-был один звонарь,

Он просо прятал в ларь,  Он просо прятал в ларь,

А там сидела мышь А там сидела мышь

И ела с маслом шиш; И ела с маслом шиш;

От удивленья мышь От удивленья мышь

Себе сказала «кыш!» Себе сказала «кыш!»

И стала в выходной И стала в выходной

Коровою одной; Коровою одной;

Коровой? Почему? Коровой? Почему?

А потому что — м-му-у! А потому что — м-му-у!

- А будет ли Эхо себя бранить? — поинтересовался Соломенный Губерт и крикнул — Эхо — дурья башка!

«Эхо — дурья башка!» — сказало Эхо.

Анечке-Невеличке тоже захотелось проверить терпение Эха.

— Эхо — абрикосовый кнедлик! — крикнула она. «Эхо — абрикосовый кнедлик!» — послушно крикнуло Эхо.

Тогда, чтобы Эхо не обиделось, Анечка громко сказала, что Эхо — послушная девочка, и Эхо согласилось, что оно — послушная девочка.

Вдруг стоявшая посреди двора Карета ни с того ни с сего поехала и стала ездить ВОКРУГ ДА ОКОЛО.

— С чего это она? Да как быстро! Даже колёс не сосчитать! — удивилась Анечка. Соломенный Губерт не мешкая кинулся считать колёса.

— Сосчитал! — крикнул он, запыхавшись. — У неё на одно колесо меньше, чем надо! Всего три. Значит, где-то должно быть колесико, как ни вертись!

— А если его нету, как ни вертись?

— Тогда мы его найдём?

— Где же его искать?

— По всему Замку! — уверенно сказал Соломенный Губерт. Едва он это сказал, Карета перестала ездить и остановилась.

— Видали? — воскликнул Соломенный Губерт. — Она обрадовалась, что мы будем искать четвёртое колесо! Пойдёмте-ка для начала вон в ту дверь!

И Анечка-Невеличка с Соломенным Губертом пошли вон в ту дверь. Что за ней оказалось? Что же за ней оказалось?

Глава сорок вторая, в которой Соломенный Губерт с Анечкой-Невеличкой ищут четвёртое колесо

ЗА ДВЕРЬЮ ОКАЗАЛАСЬ КОМНАТА, а в комнате не оказалось ничего, кроме двух скамеек, перед которыми стояло нечто странное. Соломенный Губерт решил было, что это какой-то неведомый зверь, однако Анечка-Невеличка назвала странный предмет Разувайкой.

— А для чего она? — спросил Соломенный Губерт.

— Чтобы разуваться! — сказала Анечка-Невеличка.

— Придётся разуться — на нас сапожки! — сказал Соломенный Губерт. — Мы же в приличном доме и можем наследить!

Он упёр в Разувайку сперва один, потом другой сапожок, и Разувайка тут же разула его. Потом Разувайка так же ловко разула и Анечку.

Едва с разуванием было покончено, сапожки — до колена, не выше — построились попарно и куда-то пошли.

— Опять ходят! Хоть бы мы к полу не прилепились! — испугалась Анечка.

— Пошли за ними! А то уйдут! — сказал Соломенный Губерт.

Они последовали за сапожками, и те привели их к каким-то дверям с надписью «ЛАБИРИНТ».

— Кажется, вы потеряете меня! В Лабиринте легко заблудиться, — сказал Соломенный Губерт.

— Может, не входить? — испугалась Анечка, но двери отворились, и за ними в полумраке послышался приятный голос, пропевший следующее:

В Таинственном Замке Шкатулку найдёшь, Волшебную Дудку В шкатулке возьмёшь, Дудеть в неё будешь — Русалку пробудишь!

— Вы когда-нибудь видели Русалку? — спросила Анечка.

— Никогда! А если Русалка такое же зловредное существо, как Сирены, я вообще предпочёл бы с ней не знакомиться!

Анечке, наоборот, очень захотелось познакомиться с Русалкой, и поэтому, когда обе пары сапожков зашагали туда, откуда доносился приятный голос, она, взяв за руку Соломенного Губерта, смело вошла в Лабиринт.

Двери позади моментально захлопнулись, и оба очутились в непроницаемой темноте.

— Видите, что вы натворили, вздумав знакомиться с Русалкой! — сказал Соломенный Губерт.

— Но ведь это вы первый захотели в Лабиринт.

— Откуда я мог знать, что в нём Русалка?

— Держитесь за меня, а то потеряемся! — сказала Анечка.

— Я не из тех, кто теряется! — ответил Соломенный Губерт и крикнул: — Если сейчас же не станет светло, я вызову темноту на единоборство!

В ту же секунду разлился такой ослепительный свет, что Соломенный Губерт даже прищурился. Анечка-Невеличка — та просто испугалась и закрыла глаза.

И все Соломенные Губерты стали ходить ВОКРУГ ДА ОКОЛО Анечек, жалобно глядевших одна на другую. При этом Соломенные Губерты гордо распевали:

Я малыш, вы говорите?

Вы на мускулы взгляните!

Ать-два! Станьте в строй!

Шире шаг! Рота, стой!

Слабый я, вы говорите?

Да от страха не помрите!

Ать-два! Станьте в строй!

Шире шаг! Рота, стой!

Глупый я, вы говорите?

И утопнете в корыте!

Ать-два! Станьте в строй!

Шире шаг! Рота, стой!

Что хотите говорите —

«Караул» не заорите!

Ать-два! Станьте в строй!

Шире шаг! Рота, стой!

Распевая, Соломенные Губерты становились в строй, останавливались на месте как вкопанные и опять шли вперёд, пока вдруг все куда-то не подевались. А когда они куда-то подевались, исчез и тот, который любил поговаривать «Я бы этого никому не советовал!» и всех вызывать на единоборство.

Как стало страшно! Анечки-Невелички остались совсем одни! Не зная, что делать, они всплескивали руками и горько причитали:

Горе нам, горе нам,

Не поверили мы вам,

Милые дружочки,

Кошки и щеночки!

Малые мы деточки,

Глупые мы девочки,

Беспонятливые клушки,

Помогите нам, лягушки!

Прыг-скок! За порог!

Эта выйди вон!

С последними словами грустной считалки Анечка-Невеличка указала на одну из бесчисленных Анечек. Та указала в свою очередь на неё, а все остальные стали указывать друг на дружку. Но так как все в конце концов указали на Анечку-Невеличку, она прыгнула — прыг-скок! — за порог, — и все Анечки вмиг куда-то подевались, а сама Анечка-Невеличка оказалась на красивой галерее рядом с Соломенным Губертом, который просто за бока хватался от смеха.

Над чем же он смеялся? Над чем он так смеялся?

Смеялся Соломенный Губерт над Мартышкой, которая сидела в большом кресле и что-то вышивала. Мартышка глядела то на иголку, то на нитку, не зная, вдеть ли ей нитку в иголку или иголку в нитку, пока наконец не разобралась и не вдела нитку в иголку. Стоило ей, однако, сделать стежок, как нитка выскочила из ушка, и Мартышка снова стала соображать, вдеть ли ей нитку в иголку или иголку в нитку.

Она так была увлечена, что не заметила Соломенного Губерта, хотя тот просто за бока хватался от смеха. Не заметила она и Анечку, когда Анечка появилась на галерее.

Между тем Соломенный Губерт встал перед Мартышкой, положил себе на голову пятак, приподнял его, будто шляпу, глубоко поклонился и сказал:

— Спокойной ночи!

Сказал он так потому, что Мартышка начала было подрёмывать над своим рукодельем.

Услыхав, что над ней смеются, она вытаращила глаза, скорчила рожу и замахнулась на Соломенного Губерта кулачком, в котором блеснула иголка.

Тот отступил на шаг, снова поклонился и сказал:

— Простите, что до сих пор не представился! Я — Соломенный Губерт.

Мартышка грозно осклабилась и погрозила лапкой, словно желая прогнать Соломенного Губерта с галереи. Он, однако, не обиделся, взял за руку Анечку-Невеличку и учтиво продолжал:

— А это, с вашего позволения, Анечка-Невеличка! Мартышка надменно прищурилась и взглянула на Анечку, после чего и ей пригрозила лапкой.

— Вы, Мартышка, полагаете, что можете безнаказанно нам угрожать? — заявил Соломенный Губерт. — Что ж, тогда я немедленно вызываю вас на единоборство.

От удивления Мартышка разинула рот и выронила вышивание. Соломенный Губерт ловко схватил его и развернул. А развернув, даже присвистнул, как присвистывали Маленькие Негритята.

— Угадайте, что она вышивала!

— Флажок! Это видно! — сказала Анечка-Невеличка.

— А на флажке что?

— Цветочки?

— Какие там цветочки!

— Сердечки?

— Какие там сердечки!

— Обезьянки?

— Какие там обезьянки!

— Тогда сдаюсь! Сами скажите!

— Она вышивала страшную надпись, которая всё объясняет! — сказал Соломенный Губерт и прочитал: "СТРАШИЛЕ К ИМЕНИНАМ"

— Страшиле?

— Ну да, Страшиле! Не верите — можете сами прочесть!

И Анечка прочитала по складам:

— СТРА-ШИ-ЛЕ К И-МЕ-НИ-НАМ!

— Интересно бы взглянуть на этого Страшилу! — сказал Соломенный Губерт не столько Анечке, сколько Мартышке. — Вы должны представить нас ему!

Мартышка только хихикнула и принялась скалить зубы то на Анечку, то на Соломенного Губерта.

— Или вы будете говорить, или на вас найдётся управа! — сказал Соломенный Губерт.

— Какая управа? — в страхе спросила Анечка.

— Есть одно заклинание! — И Соломенный Губерт зловеще произнёс:

— Я колдую-ю-ю! В ус не дую-ю-ю!

Мартышка сразу же перестала скалить зубы и съёжилась.

— Подействовало на вас заклинание? — строго спросил Соломенный Губерт, и Мартышка, свесив голову, кивнула.

Тогда Соломенный Губерт спросил ещё строже:

— А где колесико?

Мартышка сперва растерялась, но потом стала шарить по креслу и неохотно протянула Соломенному Губерту маленькое колесико от часов.

— Я же знал, что здесь должно быть колесо!

— Однако вы не знали, что оно от часов, — сказала Анечка.

— Неважно! Важно, что колесо есть, как ни вертись! — И Соломенный Губерт обратился к Мартышке: — Сейчас вы представите нас Страшиле! Только не пытайтесь удрать! Я бы этого никому не советовал! Ведите же нас! — приказал он.

И Мартышка их повела.

Куда повела? Куда она их повела?

Глава сорок третья, в которой Мартышка ведет Соломенного Губерта и Анечку-Невеличку

МАРТЫШКА ВЕЛА СОЛОМЕННОГО Губерта и Анечку-Невеличку по узкому коридору, в конце которого винтовая лестница поднималась в какую-то круглую башню.

И странная же была эта башня! В стенах её оказалось множество маленьких круглых окошек, и под каждым стояло по сундучку.

Завидев первый, Анечка решила, что это и есть заветная шкатулка, где спрятана Дудка, однако Соломенный Губерт сказал:

— Ладно уж, прочту вам, что в сундучке. И прочёл:

ВОТ ЧТО ЕСТ СТРАШИЛА ЗДЕШНИХ МЕСТ

— Жаль, сундучок заперт! — посетовала Анечка.

— Так и быть, отопру вам его, — сказал Соломенный Губерт и прошептал над сундучком своё заклинание.

Тот щёлкнул, отворился, и из него стало так порошить чем-то, похожим на пыль, что Соломенному Губерту, Анечке и Мартышке все глаза запорошило.

— Ну и ну! Страшила пыль ест! — протирая глаза, сказал Соломенный Губерт. — Он, вероятно, просто недотёпа, если порошком питается! Ведите нас лучше ко второму сундучку! — приказал Соломенный Губерт Мартышке и запел:

У Страшилы

Мало силы —

Он слабее всех Страшил!

Он нас очень насмешил —

Всем глаза запорошил!

На втором сундучке было написано:

МАЛЕНЬКИЕ СТРАШИЛЬНЫЕ АНГЕЛЫ

Из него не порошило — в нём летали лёгкие снежные хлопья и так сверкали, и так блестели, что Анечка приняла было их за маленькие шёлковые платьица. Летающий снег просто заворожил Анечку, и она запела:

Хлопья, хлопья, снежный пух!

 Может, вы из белых мух?

Я глядеть на вас люблю,

Бабу я из вас слеплю.

Реют мухи, небо звёздно,

Зябко на дворе и поздно.

Хлопья, хлопья, прилетайте

И, пожалуйста, не тайте!

Когда Анечка допела, по Мартышкиной щеке покатилась слеза. Мартышка утёрла слезу вышитым флажком и заковыляла к третьему сундучку, на котором виднелась надпись: УРАГАН

Соломенный Губерт, без труда отперев и этот сундучок, сразу же его захлопнул. В сундучке так дуло, выло, свистело и грохотало, что Соломенный Губерт не слышал даже собственного голоса, Мартышка же задрожала и заторопилась дальше.

В конце концов все трое очутились на верхушке башни. Тут Мартышка вскарабкалась к самому высокому окошку, просунула в окошко флажок и привязала его к полосатому шесту. Флажок сразу же зареял и стал трепетать в воздухе, точно язык пламени.

— Ну хорошо! — сказал Соломенный Губерт. — Хоть вы, Мартышка, и повесили флажок, однако Страшилу мы пока не видели. Я не желаю больше видеть ни еду для Страшилы, ни Маленьких Страшильных Ангелов, ни Ураган! Учтите — со мной шутки плохи! Я желаю видеть Страшилу, и всё тут!

Это было сказано таким строгим тоном, что Мартышка завизжала, съёжилась, и шерсть на ней встала дыбом. В тот же момент раздался оглушительный грохот.

Все окошки сразу же распахнулись, все сундучки раскрылись, и началось невообразимое!

— Что вы натворили, что вы опять натворили?! — воскликнула Анечка-Невеличка и тоже съёжилась, потому что вокруг происходило что-то ужасное: выла вьюга, в глаза Анечке летела пыль, в лицо — снег, и всю её хлестало дождём.

Между тем Соломенный Губерт, который хоть и съёжился, но при этом не переставал украдкой наблюдать за происходящим, крикнул: — Страшила летит к нам с башни!

Действительно, с верхушки башни, рокоча и громыхая, что-то летело. Было оно. то словно туча, то словно большая надувная кукла, то словно кусок брезента.

— Бежим! — шепнула Анечка и пустилась наутёк.

— Стойте! — крикнул Соломенный Губерт. — Стойте, Мартышка!

— За что вы меня так? — крикнула на бегу Анечка.

— Я не вам! Я Мартышке! Если она удерёт, как удрали сапожки, мы останемся без проводника!

Но Мартышка была уже довольно далеко, и Соломенный Губерт тоже бросился бежать, однако не от Страшилы, а вдогонку за Мартышкой.

Это был удивительный бег! Впереди неслась Мартышка, за ней мчалась Анечка-Невеличка, а за ними мчал Соломенный Губерт.

Вообще-то Мартышка не бежала, а катилась кубарем, Анечка тоже не бежала, а летела, потому что стоило ей сделать несколько быстрых шагов, как платье её надулось, и она взлетела в воздух. Соломенный Губерт между тем тоже не бежал, а летел, и случилось это вот как.

Он хотел столкнуться со Страшилой лицом к лицу и всё время оглядывался. Однако лица у Страшилы не оказалось. Страшила всё время менялся и колыхался! То он был как туча, то как брезент, то как надувная кукла, но лицо своё не показывал! В конце концов он пронёсся над Соломенным Губертом и быстро стал набирать высоту. Соломенный Губерт однако успел ухватиться за его угол, и Страшила, сорвав Соломенного Губерта с места, потащил его за собой.

Они летели так быстро, что обогнали не только Анечку-Невеличку, но даже Мартышку.

На лету Соломенный Губерт врезался в какие-то двери. Двери распахнулись, и Соломенный Губерт вылетел на замковый двор. Первое, что он увидел, была Карета, безостановочно ездившая ВОКРУГ ДА ОКОЛО.

Страшила с прицепившимся Соломенным Губертом тоже стал летать ВОКРУГ ДА ОКОЛО. Пока они летали, Анечка приземлилась, да так мягко, что даже не поцарапалась. А приземлившись, обнаружила, что держит в руках какую-то шкатулку.

Как же эта шкатулка попала к ней? Наверно, взлетая с лестницы, Анечка хваталась за всё, что попадалось под руку, и таким образом сорвала шкатулку со стены. Иначе и быть не могло!

А раз не могло быть иначе, вероятно, так оно и было!

Анечка внимательно оглядела шкатулку, нашла маленький замочек, быстро отперла его и ужасно обрадовалась.

В шкатулке оказалась Дудка! Не теряя ни секунды, Анечка задудела. Что случилось, когда она задудела? Что же случилось?

Глава сорок четвертая, в которой рассказывается, что случилось, когда Анечка-Невеличка задудела на Дудке

КОГДА АНЕЧКА ЗАДУДЕЛА, КАРЕТА перестала ездить и послушно остановилась. Страшила с прицепившимся Соломенным Губертом перестал летать и начал медленно снижаться. Возле самой земли Соломенный Губерт отпустил Страшилу и мягко приземлился. Вслед приземлился и Страшила, странно распластавшись по двору. И сразу стало ясно, что это не Страшила, а та самая Парусина, на которую упали Анечка-Невеличка и Соломенный Губерт, перемахнув в Седле через Стену.

Седло теперь лежало на Парусине, и Мартышка, которая, услыхав Дудку, замерла на месте, уселась в него.

Откуда ни возьмись, выскочила из дверей Разувайка и встала позади Мартышки. Потом появились обе пары сапожков и встали позади Разувайки. Наконец отворилось какое-то окошко, из которого выпрыгнуло что-то вроде мячика и плюхнулось прямо Анечке на колени.

От неожиданности Анечка зажмурилась, а Соломенный Губерт весело воскликнул:

— Ура! Вам лягушка на колени прыгнула! Сами же причитали в Лабиринте: «Помогите нам, лягушки!» Сейчас она вам поможет!

— Не пугайте меня!

— Да вы сами не пугайтесь! Поглядите на неё, она же не страшная!

Анечка-Невеличка расхрабрилась и поглядела. На коленях у неё действительно сидела красивая зелёная Лягушка и не сводила с Анечки глаз.

— Да ведь это Русалка! — радостно воскликнула Анечка.

— Не Русалка, а Древесная Лягушка!

— Пускай Древесная Лягушка! Всё равно Русалка! Я ведь задудела на Дудке, вот она и появилась!

— В таком случае, может быть, я Русалка? — спросил Соломенный Губерт и принялся смеяться.

— Вы уж наверняка нет! — рассердившись, сказала Анечка.

— Тогда, может быть, Разувайка — Русалка? Она тоже прибежала, когда вы задудели. Или сапожки?

— Древесная Лягушка — Русалка, и больше никто! — сказала Анечка и ласково улыбнулась Лягушке. — Таких красивых глаз, кроме Русалки, ни у кого нет!

— Однако Русалки поют! — сказал Соломенный Губерт. — А Древесная Лягушка — безвестная погремушка! Даже полоумный Попугай в Зоологическом Саду был согласен с этим!

Вдруг Лягушка, к удивлению Соломенного Губерта, приятно запела. Едва она запела, Разувайка подпрыгнула и запрыгала по-лягушачьи. Обе пары сапожков тоже запрыгали, и тоже по-лягушачьи. Мартышка и Седло тоже запрыгали на лягушачий манер. И Соломенный Губерт, хотел он этого или не хотел, запрыгал вместе со всеми. И Анечка-Невеличка с Лягушкой в руках — тоже.

Прыгая по-лягушачьи, все поскакали куда-то.

Анечка-Невеличка оглянулась — вслед за ней скакала Парусина, за Парусиной Карета, причём тоже по-лягушачьи — всеми колёсами сразу.

Дружно и гуськом скакали все по двору Замка и вдруг доскакали не то к морю, не то к пруду, а когда доскакали, случилось ужасное событие!

Разувайка — прыг! — исчезла в воде. Обе пары сапожков и Седло — прыг! — тоже исчезли в воде. Соломенный Губерт — прыг! — тоже исчез в воде. И Анечка исчезла, но прежде успела оглянуться и увидела, как сперва Парусина, а за Парусиной Карета — прыг! — тоже кинулись в воду.

Потом Анечка видела только зелёную воду и слышала только приглушённое Лягушкино пение. Куда же девалась сама Лягушка? Может быть, Анечка всё ещё держала её в руках? Нет, этого не могло быть, потому что руками Анечка-Невеличка шлёпала по воде. Анечку тянуло на дно, и она испугалась было, что не хватит воздуха, как вдруг увидела перед собой маленькое распахнутое окошко и проплыла в него. Окошко сразу захлопнулось, и Анечка вплыла в красивую зелёную комнату. Пока она разглядывала сквозь зелёную воду эту самую комнату, вода начала опускаться, опускаться, опустилась совсем, и Анечка оказалась на сухом полу.

В тот же момент кто-то сказал приятным голосом:

— Затапливайте скорее, Тётя, чтобы всё побыстрее высохло и чтобы стало тепло!

Анечка-Невеличка оглянулась и увидела молодую даму. Ох какая красивая была эта дама и какая странная! Вся-вся зелёная — в зелёном платье, с зелёными волосами и с такими красивыми глазами, что у Анечки от радости забилось сердце, ведь точно такие же глаза были у маленькой Лягушки!

Но кто была Тётя этой красивой дамы, и действительно ли она собиралась затопить печку? Анечка решила это выяснить и украдкой оглянулась.

Возле печки стояла одетая в мохнатое платье некрасивая старая дама. Она так гримасничала, что Анечке сразу же вспомнилась Мартышка за вышиванием. Да-да, некрасивая дама в мохнатом платье была вылитая Мартышка!

— Где это я? — спросила Анечка-Невеличка сама себя.

И красивая зелёная дама ответила ей приятным нежным голосом:

— Вы у меня, дитя моё! У Русалки!

— Я так и думала, что вы — Русалка! — сказала Анечка-Невеличка. — У вас такие прекрасные глаза!

— Я тебе нравлюсь?

— Очень!

— Но я же зелёная!

— Это и красиво! Будь вы белая, было бы не так красиво!

— Что ж, я рада, что нравлюсь тебе! А моя Тётя тебе нравится? У меня очень-очень добрая Тётя!

Анечка не знала, что и ответить. Тётя, весело смеясь, поглядела на неё, но вдруг распахнулись двери и вошёл Соломенный Губерт. Волосы лезли ему в глаза, с них стекала вода, и вообще он был в таком виде, что Анечка даже засмеялась.

Как же удивился Соломенный Губерт, увидев зелёную комнату, Анечку-Невеличку, Русалку и Тётю! Он не мог произнести ни слова — где там! — даже улыбнуться. Поэтому он невежливо насупился, кое-как привёл в порядок свою причёску и стал хмуриться, как бука.

— Мне кажется, что вы не очень воспитаны, — сказала Анечка.

— Что кажется, то сон! — огрызнулся Соломенный Губерт.

— Это не сон. Мы на самом деле в гостях у Русалки.

— Я не в гостях. Меня никто не звал.

— Входи же, входи, малыш! — поспешила сказать Русалка. Услыхав слово «малыш», Соломенный Губерт ещё больше нахмурился.

— Ах какая я рассеянная! Собираюсь предложить тебе сесть, а сесть не на что. Тётя, принесите, пожалуйста, креслице! — продолжала Русалка.

Тётя отворила какую-то дверь, видимо в чулан, пошарила там рукой и отскочила.

— Этот бесстыдник Электрический Скат развалился в кресле! Я дотронулась до него, и меня ударило током! — захныкала она, гримасничая, словно Мартышка, и дуя на палец.

— У Ската, вероятно, перегорели пробки. Надо бы их сменить, иначе мы не сможем включить свет, — сказала Русалка.

Услыхав о пробках, Соломенный Губерт, который начал было передразнивать Тётю, оставил свои намерения и живо заглянул в чулан, но ничего не смог там разглядеть.

Русалка протянула в темноту руку, вспыхнул яркий свет, и Соломенный Губерт увидел в креслице странное существо, с виду похожее на черепаху. Это и был Скат. Соломенный Губерт долго-долго разглядывал Ската и наконец спросил, можно ли его подержать.

— Конечно, — сказала Русалка. — Раз я поменяла пробки, Скат больше не ударит током.

Соломенный Губерт схватил Ската, подержал его немного и положил в нишу, с виду похожую на нишу для электрического счётчика.

Затем он закрыл приделанную к нише дверцу, и Русалка сказала, что он — сообразительный, что он всё подмечает и что из него выйдет толк. Соломенный Губерт был очень польщён, и Анечка-Невеличка обрадовалась, что он больше не хмурится.

Положив Ската на место, Соломенный Губерт принёс из чулана два креслица, а потом сходил ещё за двумя.

Тётя больше не дула на палец и, пока Соломенный Губерт носил креслица, весело приговаривала, что наконец-то у неё появился помощник.

— Ну что ж, теперь всё на своих местах, кроме арфы, — сказала Русалка. Тётя засуетилась, принялась сетовать на свою забывчивость, отворила окошко, сквозь которое недавно вплыла Анечка, и в комнату хлынула струя воды, на которой приплыла Разувайка. Тётя сразу же захлопнула окошко и сказала, что раз печка затоплена, вода скоро высохнет.

— Разве это арфа? Это же Разувайка! — сказал Соломенный Губерт. — Однако на ней можно играть, поэтому я и называю её арфой! Хочешь, сыграй! — приветливо сказала Русалка.

Соломенный Губерт схватил Разувайку и стал играть. Анечка просто диву давалась, где это он так научился играть на Разувайке.

— Вы играете, словно вам море по колено, — сказала она.

— А разве не так? — спросил Соломенный Губерт и, продолжая играть, запел:

Море, не озорничай,

Станешь смирным, словно чай

В чайной ложке!

Стоит печку затопить —

Ты не сможешь затопить

Даже мошки!

Если в комнате тепло,

Не беда, что натекло

Сквозь окошки!

Раз в печи горит полено,

Значит, море по колено,

Как сапожки!

Тётя, услыхав последние слова, бросилась к окну поглядеть, по колено ли вода, а поглядев, сказала с облегчением, что вода снаружи обычной глубины.

— Это хорошо. Значит, гости приплывут без затруднений, — заметила Русалка. «Какие же гости приплывут?» — подумал Соломенный Губерт.

Какие же гости приплыли?

Глава сорок пятая, в которой говорится, кто были гости

АНЕЧКА-НЕВЕЛИЧКА НЕ РЕШАЛАСЬ спросить Русалку, кого они с Тётей ждут в гости. Соломенный Губерт тоже не решался. Впрочем, его не столько интересовали гости, сколько ему хотелось узнать, кто же такой, собственно говоря, Страшила. Вот почему, услыхав о гостях, Соломенный Губерт спросил:

— Надеюсь, они не Страшилы?

Русалка так побледнела, что из зелёной превратилась в белую, а Тётя так принялась гримасничать, что Анечка-Невеличка забеспокоилась, как бы эта милая дама не превратилась опять в Мартышку.

Постепенно к Русалке снова вернулся красивый зелёный цвет, и она, вздохнув, сказала:

— Ты напомнил мне, малыш, об ужасных вещах. Попасть в лапы Страшилы — это, знаешь ли, неприятно.

— Значит, у Страшилы есть лапы? — воскликнул Соломенный Губерт. — Неужто он Змей О Трёх Головах?

— По-моему, даже пострашней, — сказала Русалка.

— Что может быть страшнее?

— Ветер! Ветер страшнее Змея о Трёх Головах!

— Ветер? Да у него и одной-то головы нету!

— Твоя правда, малыш. У Ветра не только головы, у него даже никакого облика нет. Но какой он страшный! Ухитряется проскользнуть в каждую щёлочку и большой мастер притворяться. Иногда прикинется кротким, и хочется с ним поиграть, а он разъярится и всё сметёт! Чего только я не пережила, пока меня не вызволила Дудка. А сколько горя хлебнула моя милая Тётя! Правда, Тётя?

— Ох, не вспоминай! — сказала Тётя и тут же начала вспоминать: — Сама-то я много натерпелась с тех пор, как меня ещё девочкой Водяной уволок под воду и запер в чулане. Кто говорит, что Водяной не уволок меня на дно? То-то и оно-то! Я, помню, купалась, а Водяной хвать меня за ногу, и всё! «Никаких отговорок, будешь мне прислуживать!» — сказал он, и пришлось ему прислуживать. Ох как мне бывало грустно, помнишь Русалка? Но ты этого не можешь помнить. Тебя тогда и на свете не было! Водяной принёс Русалку, когда я была такая же взрослая, как теперь Русалка. До чего же она была хорошенькая! Беленькая, точно облако над водой. Зеленеть ты начала, Русалка, только на третьем году. Кто говорит, что это не так? То-то и оно-то!

Стала я нянчить Русалку, и стало мне повеселей! Нянчу её, бывало, и песенки пою. Помнишь, Русалка, вот эту:

В лесочке глупый пёс

Без мамы-папы рос;

Слонялся он все дни,

Обнюхивая пни,

И заплутал в овсе,

Как псы почти что все;

Глядь — а навстречу пан:

У пана — марципан.

И вот, за полкусочка,

На глупом псе — цепочка.

Шитьё пошло — не рай:

Гав-гав! — и не гуляй.

И, как все модники,

Носи намордники!

Если мне память не изменяет, жили мы с Русалкой в этом вот самом домике и беды не знали. Была Русалка ужас какая непоседливая и очень любопытная. Особенно разбирало её любопытство, когда, поглядев в окошко, она замечала над водой Коромысло. Кто говорит, что Коромыслами не называются зелёные или голубые стрекозки? То-то и оно-то!

Привыкли мы с Русалкой друг к другу, и было нам хорошо, пока Водяного не одурачил Ветер, а люди не посадили в каталажку.

Случилось оно вот как.

Водяной любил мастерить дудки из ивовых прутьев. Срежет прут, сделает дудку и сразу выбросит, потом другую, третью — и ни одна ему не нравилась. Так в конце концов срезал он все прутья на окрестных ивах. Очень это Ветру пришлось не по вкусу! Ветер, видите ли, не мог теперь посвистывать в ивовых прутьях и поклялся отомстить Водяному. И вот однажды, когда, положив рядом с собой пиджачок, мастерил Водяной очередную Дудку, Ветер подкрался и унёс пиджачок во двор богатого крестьянина. Водяной — раз! — и через забор за своим пиджачком.

Залаял пёс, выбежал хозяин, схватил Водяного за полу и велел упрятать в каталажку. Однако Водяной успел бросить Дудку в воду и громко, чтобы я услыхала, крикнул:

Кто придёт, в неё подует, Тот Русалку расколдует!

Я услышала, запомнила, спрятала Дудку в шкатулку и стала всегда носить шкатулку с собой.

Шло время. Русалка становилась миловиднее и непоседливее. Целые дни глядела она на Коромысло, летавшее над водой, и всё уговаривала меня выплыть из домика и полюбоваться Коромыслом вблизи.

Где Коромысло, Там лихо повисло! —

повторяла я Русалке, чтобы припугнуть её. А Русалка нет и нет!

Однажды, когда я меняла пробки Скату, Русалка отворила окошко и без спросу поплыла к поверхности, чтобы полюбоваться Коромыслом. Что мне, бедной, оставалось делать? Поплыла и я за нею, впопыхах надев наизнанку первое, что попалось под руку, — тулупчик. Ещё прихватила я шкатулку с Дудкой да маленький кнутик — постегать Русалку за самовольничанье.

Доплыла Русалка до берега, выскочила из воды, а я вдогонку! Но тут произошло ужасное событие! Налетел Ветер, началась метель, и так похолодало, что вода — вы только представьте себе! — замёрзла, так что мы с Русалкой теперь не могли вернуться в наш уютный домик. От холода и страха Русалка вся съёжилась, потом стала уменьшаться и вдруг превратилась в маленькую Древесную Лягушку! А что такое Древесная Лягушка?

— Безвестная погремушка! — хором сказали Соломенный Губерт с Анечкой-Невеличкой

— То-то и оно-то! Именно безвестная погремушка! Сама-то я, как надела впопыхах тулупчик наизнанку, так и ходила в нём. И тоже ёжилась от холода да морщилась от Ветра, дувшего прямо в лицо, пока не превратилась… Однако об этом после!

Если мне память не изменяет, долго мы потом скитались, пока не добрались до Таинственного Замка, где, кроме Кареты и Разувайки, не было ни души. Русалку-Лягушку я сразу уложила спать, а сама решила пройтись по Замку и осмотреться. Все двери передо мной отворялись сами. Это Ветер — хозяин Замка назло Водяному отворял их и заманивал меня в Зеркальный Лабиринт.

Вошла я в Лабиринт и чуть не умерла от ужаса. Со всех сторон на меня уставились тысячи одинаковых Мартышек. Они повторяли за мной каждое движение, и я вдруг поняла, что все Мартышки — просто моё отражение, потому что в Мартышку превратилась я сама.

А произошло это вот как.

Тулупчик примёрз ко мне, а кнутик, которым я собиралась постегать непослушную Русалку, примёрз к тулупчику и превратился в обезьяний хвост. Оттого же, что я всё время морщилась да ёжилась от вьюги и стужи, лицо моё сделалось точь-в-точь обезьянье!

И стала я Мартышкой… И хотя на душе у меня было скверно, я только и думала, как спасти Русалку. И придумала. Повесила на стену шкатулку с Дудкой и стала ждать того, кто придёт и задудит в неё. Но никто не приходил, и хорошо, что не приходил, потому что Ветер, окажись он дома, сразу бы сбил с ног любого.

Когда пришли вы, я сразу решила, что будет ужасно, если Ветер собьёт вас с ног, и придумала хитрость.

Кто говорит, что я не придумала хитрость? То-то и оно-то! Придумала я вышить Ветру к именинам флажок и, хоть на минутку, выставить Ветер из дому. Он обожает играть флажками, причём, когда заиграется, забывает всё на свете!

Услыхав в Лабиринте ваши голоса, я, хоть давно и не пела, запела. Запела я то, что вы слышали:

В Таинственном Замке Шкатулку найдёшь, Волшебную Дудку В шкатулке возьмёшь, Дудеть в неё будешь — Русалку пробудишь!

Что было дальше, вы знаете сами… На этом Тётя закончила свой рассказ, и Соломенный Губерт спросил:

— Почему же вы злились, когда мы вежливо представились?

— Чтобы испугать вас и чтобы вы хорошенько спрятались. Я боялась, что Ветер заметит вас прежде, чем я повешу флажок.

— Однако Ветер не дал выставить себя из дому, — продолжал Соломенный Губерт.

— Ты же сам его позвал. Счастье ещё, что задудела Дудка, а то бы от страха я убежала из Замка и никогда больше не увидела бы мою дорогую Русалку.

— Когда вы потерялись, вы были маленькая, а теперь вы взрослая красивая дама, — сказала Анечка Русалке.

Та улыбнулась и ответила:

— Я пятнадцать лет была в плену и повзрослела за это время. Пока я была Лягушкой, шли годы, и, превратившись опять в Русалку, я оказалась взрослой!

Тут вдруг Тётя объявила, что плывут гости, и предложила поглядеть на них в окошко. Соломенный Губерт и Анечка-Невеличка поглядели и, увидев Карету, полную гостей, сказали:

— Так ведь это наши милые Рыбушмены! И правда, это были Рыбушмены

Глава сорок шестая, в которой наконец-то выяснится всё про колесико

— ПОДЛОЖИТЕ ДРОВ, ТЁТЯ! — сказала Русалка. — А вы не бойтесь, милые дети!

— А мы не боимся. Ведь Рыбушмены наши старые знакомые, — сказала Анечка- Невеличка.

— Я про другое. Я предупредила, чтобы вы не пугались, когда в комнату хлынет вода. Гостям ведь надо отворить двери настежь.

— Можно, я отворю двери настежь? — предложил Соломенный Губерт.

— Это будет очень мило с твоей стороны, — сказала Русалка.

Вообще-то когда Соломенный Губерт отворил двери, хлынуло не так уж много воды, потому что два Рыбушмена, самые сильные, пока входили остальные, боролись с волнами и не пропустили ни одной.

— Приветствуем вас, Рыбушмены! — воскликнула Тётя, а с ней вместе Русалка, Анечка- Невеличка и Соломенный Губерт.

— Благодарим! Благодарим! — ответили Рыбушмены. Они стряхнули с себя воду и сказали:

— Желаем Русалке здоровья, счастья и хорошего настроения!

— Спасибо вам, дорогие! Узнаёте ли вы меня? Мы ведь столько лет не виделись!

— А мы нет-нет и вспоминали вас и ужасно огорчились, когда узнали, что вы в плену! — сказали Рыбушмены.

— А я думала, вы меня забудете…

— Как можно! — крикнули все, как один человек.

— Ну тогда рассаживайтесь поудобнее, по-турецки, и расскажите, как жили-поживали.

Рыбушмены сели на пол, скрестили под собой ноги и прислонились к стене. Вместе с ними уселся по-турецки и Соломенный Губерт. Тётя, Русалка и Анечка-Невеличка сели в креслица, но не по-турецки.

— Стало быть, отпразднуем две встречи, — сказали Рыбушмены и добавили, поклонившись Анечке: — Мы ведь знакомы

Потом они поклонились и Соломенному Губерту.

— Конечно, знакомы! По нашей просьбе вы держали и удержали волны на Острове! — сказал Соломенный Губерт и добавил: — А как вообще-то дела?

— Да не очень! Переселяться приходится!

— Как? Вы переселяетесь с Острова? — спросила Анечка.

— Приходится! Наступил отлив!

— Значит, туда смогут вернуться Негритята-Лилипутаники? — сказал Соломенный Губерт.

— Кто-кто, а Лилипутаники туда не вернутся!

— Неужто они не добрались до Острова?

— Добрались! Все белые-белые! — сказали Рыбушмены.

— В колонну по два? — спросила Анечка-Невеличка.

— Кто их разберёт, таких мелких!

— Значит, они добрались в виде Муравьёв! — вздохнула Анечка и добавила: — Жаль, что им снова не удалось стать людьми!

— Стали они людьми! Не беспокойтесь! Их в Мастерской опять в людей переделали! — ответили Рыбушмены.

— Вот бы поглядеть! Только я не знаю, где эта Мастерская, — вздохнула Анечка- Невеличка.

— Они уже не в Мастерской! Они, скорей всего, на витрине! — сказали Рыбушмены.

— Их Абаба купил!

Соломенный Губерт даже присвистнул.

— Что ни подвернётся, всё покупает! — со вздохом продолжали Рыбушмены.

— Опасаемся, что нас тоже купит!

— А многих уже успел купить? — спросила Анечка.

— Лилипутаников купил, Кролика купил, Верблюда купил и вообще весь Зоологический Сад купил.

— Не везёт человеку, если его купят! — сказала Анечка.

— Конечно! Все с ним играют, а он — ни с кем и должен дожидаться, когда кто-нибудь соблаговолит с ним поиграть.

— А Кролику и Верблюду тоже не везёт, если их купят? — спросила Анечка-Невеличка.

— Ясное дело, — ответили Рыбушмены.

— Мне бы очень хотелось узнать, как это бывает и как это не везёт, когда тебя купят! — сказала Русалка. — Не может ли кто-нибудь рассказать об этом?

— Я могу рассказать, как не повезёт Самокату, если человек его купит! — воскликнул Соломенный Губерт.

— Пожалуйста! — попросила Русалка.

Соломенный Губерт откашлялся, одёрнул было курточку, но нащупал в кармане что-то твёрдое. Это что-то оказалось колесиком, полученным от Мартышки, и Соломенный Губерт сказал:

— Сперва мне хотелось бы узнать, для чего вот это?

Он вытащил часовое колесико и показал Тёте. Тётя ахнула и сказала:

— Хорошо, что ты не потерял его! От колесика ведь зависит наша судьба! Это колесико от Кареты подходит к часам, на случай если они сломаются.

— А что будет, если они сломаются? — спросил Соломенный Губерт.

— Они остановятся, а вместе с ними остановимся все мы, — сказала Тётя.

— Почему это?

— Потому что в нас тоже остановятся колесики.

— Разве в вас есть колесики? — спросил Соломенный Губерт Анечку-Невеличку.

— Кажется, нету.

— А в вас есть? — спросил Соломенный Губерт Ры-бушменов.

— А как же! — ответили Рыбушмены и напрягли мускулы, чтобы Соломенный Губерт потрогал и убедился, что в них есть колесики.

— Да откуда же они взялись? — спросил Соломенный Губерт.

— Их в Мастерской вставили.

Соломенный Губерт взглянул на Русалку и с грустью подумал, что в ней, вероятно, тоже есть колесики. Русалка опустила глаза, словно бы поняв, о чём Соломенный Губерт думает, и долго и печально глядела в одну точку.

Соломенный Губерт покраснел: он решил, что Русалка стала печальна, угадав его мысли.

— Значит, если часы остановятся, в н а с остановятся колесики? — спросил он громко.

Соломенный Губерт сказал «в нас», чтобы Русалка подумала, что и в нём имеются колесики, и перестала быть печальной. — Я сразу понял, что оно для чего-то необходимо, поэтому берёг его как зеницу ока! — сказал Соломенный Губерт, передавая колесико Тёте.

— Вы бережёте зеницу ока? — удивились Рыбушмены.

— Конечно, чтоб мошки не залетали!

— А как вы это делаете?

— Моргаю, и всё!

— Моргаете? А как это? Соломенный Губерт и Анечка моргнули.

— Вот здорово! — воскликнули Рыбушмены и попытались моргнуть, однако у них ничего не вышло.

Тётя тоже попыталась моргнуть, но у неё тоже не вышло.

Только Русалка не пыталась моргнуть. Она по-прежнему глядела в одну точку и казалась печальной. Соломенный Губерт пожалел поэтому, что вспомнил поговорку про зеницу ока, и, чтобы как-то всех отвлечь, схватил Разувайку и заиграл.

Однако Разувайка на этот раз звучала так грустно, что Соломенный Губерт даже удивился. Услыхав грустную мелодию, Русалка стала ещё пристальней и печальней глядеть в одну точку, а потом запела:

На свете Замок был,

А в нём краса-девица.

Дракон её любил —

И как тут не влюбиться!

На вал она взойдёт

Или в лесу гуляет,

Дракон за ней бредёт

И очи потупляет.

Краса-девица чахла,

 А он грустил, бывало.

Потом она зачахла.

Потом её не стало.

Застенчивый Дракон

Рыдал по ней немало.

Стал невидимкой он.

Потом его не стало.

А Замок стал мрачней

И обветшал совсем;

В нём поселился Змей

И плакал надо всем…

Когда Русалка допела, все уронили по слезе: Тётя, Рыбушмены, Анечка-Невеличка и даже Соломенный Губерт.

Только Русалка не уронила слезу, а наоборот, стала веселей. Пока все ей хлопали, она сказала:

— Я даже не знаю, почему выбрала такую грустную песенку. Вероятно, потому, что на дворе скверная пора. Давайте-ка лучше, чтобы развеяться, послушаем рассказ о Самокате.

И Соломенный Губерт приступил к своему рассказу. Рассказал он вот что

Глава сорок седьмая, в которой Соломенный Губерт рассказывает

Купит человек самокат и заимеет его. Или скажет дома, что у всех самокаты, а у него нету. У кого у всех? У Губерта, что ли? У Губерта нету, а у всех есть. Значит, и у Губерта должен быть. И Губерт становится, как все. Есть у него теперь Самокат.

Есть он теперь у меня!

Появился Самокат вечером. Эх, жаль, что не утром! Вечером ведь, даже если все лампочки зажечь, плохо видно. Счастье, что подвесная лампа есть! Спущу-ка я её прямо до полу и погляжу на Самокат как следует. Ещё и понюхаю его — до чего здорово пахнет! Потом поглажу — шкаф и то не такой гладкий!

Проедусь по кухне и сразу заторможу. Когда никто не видит, въеду в комнату и упаду. И совсем не больно! Потом сяду на пол и колесико покручу. Сижу, кручу колесико, играю в мельницу, а сам жалею, что вечер. Эх, было бы утро! Я бы выбежал на улицу, крикнул бы и помчался под горку!

А не попробовать ли свести Самокат по лестнице? Здорово! Ведёшь его, а он, как гром, грохает. Выбежит дворник, увидит — Самокат гремит, захочет что-то сказать, а потом ничего не скажет. Только дверью хлопнет. А я вернусь домой и опять стану под лампой разглядывать Самокат.

Ужинать неохота. Сижу, а сам поверх тарелки на Самокат гляжу.

И мне вдруг кажется, что он сейчас поедет! Я выскакиваю из-за стола и кладу его на пол. Потом начинаю бояться, что об него споткнутся, и прислоняю к стене. Еда стынет, а я не ем. Говорю — не голодный, а сам опять к Самокату.

А что, если написать на нём «Губерт»? Ну нет! Я даже карандашом до него не дотронусь, а то перестанет быть новым. Я лучше напишу «Губерт» пальцем. Этого не будет видно, и Самокат останется новым. Нет, лучше и пальцем не буду, я ведь не вытер рук после еды, и Самокат станет липким. Пойду вытру. Потом с мылом вымою, чтоб Самокат не стал липким, а его вытру полотенцем, пусть блестит.

Зачем так рано спать? Ночь такая длинная! А вдруг завтра дождь? Тогда с Самокатом и не выйдешь! Иду спать, а самому неохота. Человек ведь никогда не знает, что будет завтра, а завтра снегу может навалить. Поэтому я даже распеваю:

Если снег не выпадет, Мне удача выпадет!

Но откуда взяться снегу, если на дворе лето? И завтра будет лето, так что покатаемся!

Раздеваюсь и ложусь. Самокат кладу на стол, чтобы с кровати было видно. Издали кажется, что у него колесиков нету. Тут приходят и гасят лампочку. Тогда я гляжу на него при свете уличного фонаря, и мне мерещится, что Самокат шевельнулся! Сперва чуть-чуть влево, а потом чутъ-чутъ вправо! А вдруг он уедет ночью? Не уедет! Ключ повёрнут на два оборота, да ещё на щеколду заперто!

А если ночью заберутся воры и украдут его? Тогда я закричу «Помогите!» и весь дом на ноги подниму!

Уснуть не могу. Жарко, и я ворочаюсь с боку на бок. Сталкиваю одеяло и ноги высовываю. Потом приказываю левой ноге скрыться. Какой от неё толк! Всё ведь делает правая! Поставлю завтра левую на Самокат, чтоб не мешала, оттолкнусь правой и поеду! Спускаю ноги с постели и жду не дождусь завтрашнего дня. Потом комкаю подушку, чтобы удобней было, но, как ни вертись, всё равно неудобно. Да ещё и жарко. Почему сейчас не день, раз всё равно жарко?

Выскакиваю из постели и трогаю Самокат. Он-то холодный! Потом ложусь и засыпаю… И вот уже утро!

Я веду Самокат по лестнице, а он громыхает. Дворник выглядывает, но не сердится. Сейчас день, и каждый может громыхать, как хочет! Возле дома пробую проехаться и сразу падаю. Подумаешь, руку поцарапал! Главное — Самокату ничего! Попробую теперь по тротуару. Поехали! Левую ногу поставил на Самокат, правой отталкиваюсь, даже равновесие удерживаю, только не долго. Вот здорово! Правой отталкиваюсь, а левой еду. Чуть под мотоцикл не приехал. Самокат бы тогда в куски разлетелся!..

Еду по парку. Мальчишки орут: «У Губерта Самокат!» Я их не замечаю и катать никого не соглашаюсь. Зато потом всех катаю, и никто не падает. Я тоже больше не падаю.

Когда Самокат в первый раз поцарапывается, я так огорчаюсь, что смотреть на него не хочется. Больше нету у меня нового Самоката. Теперь он поцарапанный.

Ребята говорят, что ничего страшного, у всех, мол, поцарапанные. Ну и что? У всех самокаты старые, а старая вещь человека не радует. Пусть поцарапывается. А у меня был новый Самокат, и он меня очень радовал. Даже больше, чем катание. Я же ещё как следует не покатался, а всё потому, что радовался Самокату.

Но тут меня начинает радовать и катание, а о Самокате я уже не забочусь. Иногда только сотру пыль и потрогаю, какой он гладкий.

Как недолго радует вещь человека! Только-только была новой и уже не новая! После обеда я даже не вспоминаю про то, что у меня новый Самокат, столько уже поездил на нём! Раз — туда! Три — сюда! Только когда приходят мальчишки, которых с утра не было в парке, мне он опять на минутку кажется новым, и я даже никак не могу найти на нём царапину!

Потом до самой темноты катаюсь.

Вечер опять провожу с Самокатом. Он теперь не пахнет так хорошо, как вчера. Он теперь пылью отдаёт. У меня даже в горле пересыхает. Незачем теперь нюхать! Кладу его на стол, но особенно уж не любуюсь. И сразу засыпаю.

На следующее утро первое, про что думаю, — не разучился ли я кататься. Самокат по лестнице уже не веду осторожно. Чего бы человек достиг, если бы всё время осторожничал? Пусть Самокат поцарапывается, только бы мне хорошо каталось. А катается мне так, словно бы он у меня с прошлого года.

Теперь я запросто оставляю его на тропинке, а сам иду играть с ребятами. Когда возвращаюсь — Самокат на месте. Никому и в голову не приходит взять его или поцарапать. Я катаюсь и вообще за него не беспокоюсь. Самое большое, когда остаюсь один, приговариваю:

В торте главное — цукат.

В спорте — быстрый Самокат!

От восхода до заката

Не слезайте с Самоката!

За умеренную плату

Каждому — по Самокату!

Чем ходить вперёд-назад,

Заводите Самокат!

Увлекайся Самокатом —

Станешь важным адвокатом!

Будешь мчать на Самокате

К старой барыне на вате!

Эти стихи называются «Самокат во всех падежах!». Они были написаны на витрине. Я их выучил, когда у всех уже были самокаты, а у меня нет.

Теперь он есть, но я толком не знаю, где он. Он ведь давно стал старым и надоел мне. Однажды, когда я играл и бегал по комнате ВОКРУГ ДА ОКОЛО, я об него больно ударился. Пришлось проучить невежу полотенцем, а чтобы не мешался, выставить в переднюю. В передней темно. Самокат стоял в темноте, и я целых три дня о нём не вспоминал. На четвёртый я опять на нём поездил, а потом Самокат два дня стоял в ванной. Теперь, когда веду его по лестнице, я думаю не о том, что веду его, а о том, кого встречу в парке.

В один прекрасный день Самокат убрали на чердак. На чердаке темно, сквозняк и мыши. Мыши противные, и я брезгую ими.

Прежде чем взять Самокат, я его теперь протираю — такой он пыльный и так его мыши облазили. Беру его с чердака редко. Играю с ним почти безо всякого удовольствия. Хоть пускай даже вымокнет! Мне всё равно. Вымокнет — высохнет. Обдерётся — ободранный будет!

Вот как было с моим новым Самокатом! Вот как не повезёт Самокату, если человек его купит!

Глава сорок восьмая и третья от конца

РАССКАЗЫВАЛ СОЛОМЕННЫЙ ГУБЕРТ гладко и без запинки.

— Ну и гладко вы рассказываете! Я бы так не смогла — сразу бы застеснялась, — сказала Анечка.

— Кто-кто, а я не из тех, кто стесняется! Мне море по колено! — ответил Соломенный Губерт.

Тётя в испуге побежала к окошку, глянула в него, а потом всплеснула руками и сказала — И правда, вода по колено. И снег пошёл. Это ужасно! Вот почему ты так грустно пела, Русалка!

Русалка печально улыбнулась. Соломенный Губерт украдкой взглянул на неё, и ему показалось, что Русалка немного состарилась.

Рыбушмены испуганно вытаращили глаза и словно бы от холода задрожали.

— Нехорошо, что пошёл снег, — сказала Тётя.

— Почему? — спросил Соломенный Губерт.

— Мы опять станем на год старше…

— А разве это плохо?

— Очень! Мы же выйдем из моды! Очень я, Русалка, боюсь, что из моды выйду!

— Я этого не боюсь… — совсем грустно ответила Русалка.

Анечку её голос огорчил, а Соломенный Губерт — тот даже и не решался взглянуть на Русалку.

— Что это значит «выйти из моды»? — спросила Анечка, чтобы хоть что-то спросить, а Тётя ответила:

— Это значит перестать нравиться. Как в один прекрасный день перестаёт нравиться Самокат, так перестаёт нравиться всё! А что, если и вы из моды выйдете? — обратилась Тётя к притихшим Рыбушменам.

Те сразу загалдели и хором ответили:

— Ну и выйдем! Подумаешь, дело какое! Значит, нас не купит Абаба. Мы только рады будем!

Русалка, улыбнувшись, сказала Рыбушменам, что ей нравится их решимость, но судьба есть судьба, а Тётя прибавила:

— Было так и есть пока! Рыбушмены сразу же дружно запели:

Жизнь по-прежнему легка:

Было так и есть пока!

Нужен всем свой тихий угол.

Наш, к примеру, в Царстве Кукол.

У других он — за витриной,

Третьим лучше под периной.

В море хочется четвёртым,

Пятый бредит мотоспортом.

Два шестых с седьмым поют —

Спать восьмому не дают.

Встал не с той ноги девятый,

А десятый — конопатый!

Жизнь по-прежнему легка,

 Было так и есть пока!

Когда Рыбушмены допели свою бравую песню, Анечка повернулась к окошку и воскликнула:

— Глядите, на стекле Волшебные Растения!

Тётя заохала, что ударил мороз, Рыбушмены застучали зубами, и только Русалка словно бы не слышала Анечкиных слов.

— Нет ли там, случайно, Зеватки Снежнонежной? — спросил Соломенный Губерт и подбежал к окошку.

Зеватка Снежнонежная там была.

Был ещё и Сапожник Холодный Дикорастущий и Кружевножка Лентобантичная и множество всяких других растений, однако теперь все они выглядели как-то безжизненно. Зеватка Снежнонежная не зевала. Сапожник Холодный Дикорастущий гвоздиков не заколачивал. Кружевножка Лентобантичная не скручивалась и не раскручивалась.

Соломенный Губерт ни с того ни с сего стал вдруг соскребать один из лепестков Зеватки Снежнонежной, пока на стекле не получился маленький прозрачный глазок.

Тётя глянула в него и ужаснулась:

— Ах, беда, беда! Всё заволокло! Соломенный Губерт тоже поглядел и подтвердил:

— Правильно! Всю воду заволокло Парусиной, на которую мы упали, когда перескочили Стену Последнего Приключения.

— Я видела, как Парусина прыгала в воду! А Седло на ней? — спросила Анечка.

— На ней! И не пустое! На нём двое сидят! — сказал, нахмурившись, Соломенный Губерт.

— Кто же это, раз вы так нахмурились? — спросила Анечка и поглядела в глазок. — Один похож на человека, у которого Рачьи Клешни! А другой… — сказала она совсем тихо. — А другой на господина Антонио… Я, правда, не совсем уверена…

— Зато я уверен!

— Что это господин Антонио?

— Нет, что это купец Абаба!

— А что у него в руках?

— А вы как думаете?

— Я думаю — флажок! — сказала Анечка-Невеличка.

— А я не думаю, я вижу это собственными глазами!

— Кажется, на флажке что-то написано!

— Вот именно! Но флажок свёрнут, и виден только кончик надписи. Ну-ка прочитайте! Анечка-Невеличка прочитала по складам:

— «Н» и «А» — «НА» и «М» — «НАМ».

— Знаете ли вы, что это? Это надпись «СТРАШИЛЕ К ИМЕНИНАМ!» — сказал Соломенный Губерт.

— Тихо! Тётя услышит! — зашептала Анечка и вздрогнула. — А не думаете ли вы, что купец Абаба родственник Страшиле?

— Я думаю, что купец Абаба и Страшила — одно и то же лицо! Страшила — Ветер, а у Ветра ведь много лиц, вот он и был то купцом Абабой, то господином Антонио…

— То чёрным Козлом…

— И, если помните, усатым палачом, который проезжал на велосипеде по Заколдованной Площади! — тихо сказал Соломенный Губерт.

Но тут произошло такое, что Анечка просто онемела и перестала слушать Соломенного Губерта.

Парусина всколыхнулась и поползла вверх. Человек, У которого были Рачьи Клешни, подпрыгнул в Седле вместе с господином Антонио, и оба стали подниматься вместе с Парусиной…

— Глядите! Всё поехало куда-то! — прошептала Анечка. — И вроде бы посветлее стало…

— Это оттого, что Парусина поднялась.

— Обрадуйте Тётю! Ой, мы так долго стоим у окошка, что просто невежливо, мы ведь в гостях! — сказала Анечка.

Соломенный Губерт обернулся, чтобы сообщить всем приятную новость, но то, что он увидел, очень испугало его.

Да и как было не испугаться!

В комнате всё словно бы оцепенело. Рыбушмены мелко дрожали и стучали зубами. Русалка сидела, уставясь в одну точку, и едва шевелила губами. Тётя стояла, странно заломив руки.

Анечка-Невеличка подбежала к Русалке:

— Не сердитесь, Русалка, за то, что мы долго глядели в окошко, не сердитесь и поговорите с нами!

Русалка, казалось, не слышала Анечку. Она продолжала шевелить губами, словно бы тихонько шепча что-то.

— Русалка хочет нам что-то сказать! — догадался Соломенный Губерт. — Приложите ухо к её губам!

Анечка так и сделала.

— Ой! — сказала она. — Русалка поёт какую-то песню! И Анечка стала повторять вслед за Русалкой:

Мороз к утру

Весь мир скуёт.

И я умру,

И всё умрёт.

Опять терять

Мне дом родной

И спать опять,

Как ледяной.

Не жить, не петь.

И слёз не лить,

И куклой впредь

Навеки быть.

Утратить речь!

Судьба слепа!

И молвить веч

но па-па-па…

веч но…

веч но… в

еч но па-па-па…

па-па-па

Русалка умолкла. Анечка сквозь слёзы не могла даже слова вымолвить. Она повторила ещё несколько раз вместе с Русалкой:

веч но… веч но

причём всё время всхлипывала, потому что ей казалось, что Русалка тоже всхлипывает. Русалка шепнула напоследок:

. па-па…

Анечка-Невеличка, помахав ей рукой, тоже шепнула:

. па-па

потом отвернулась от Русалки, от Тёти, от Рыбушменов, даже от Соломенного Губерта и горько заплакала.

Соломенный Губерт грустно глядел в пол, и когда Анечка-Невеличка успокоилась, сказал:

— Эх, неудача! Про колесико забыли! Видите, часы остановились. А раз остановились часы, у всех остановились колесики!

— И у Русалки?

— У всех, вам говорят! Погодите-ка! Кажется, Тётя протягивает руки к часам. И у неё, похоже, что-то в руке. Ну да! Колесико! Она, видно, хотела заменить неисправное, но не успела, и часы остановились.

Соломенный Губерт взобрался на кресло и дотронулся до Тётиной руки. Колесико выпало, и Анечка его поймала.

— Вот оно! Ура! Неужели мы сможем всех оживить? — воскликнула она.

— Конечно! Если заменим колесико и починим часы.

Сказав это, Соломенный Губерт стал копаться в механизме, но в часах ведь много колесиков, и поди разберись, какое неисправное!

Для храбрости Соломенный Губерт запел:

Я великий часовщик!

Починю что хочешь вмиг!

Капну масла каплю я

В гусарика с саблею

Или кивер откручу,

Кувыркаться научу.

Киверочек на затылке,

А в головушке — опилки.

Крутим-вертим киверок,

Чтобы сделать кувырок.

Неудача! Ой-ой-ой!

Открутили с головой!

Наконец Соломенному Губерту удалось вставить запасное колесико. В часах сразу что-то загрохотало, и Анечка-Невеличка зачем-то подпрыгнула, причём довольно высоко. Соломенный Губерт тоже зачем-то подпрыгнул и тоже довольно высоко.

— Вы нарочно или нечаянно подпрыгнули? — спросила Анечка.

— Я вообще не думал подпрыгивать. Меня что-то дёрнуло, вот я и подпрыгнул, — сказал Соломенный Губерт и внезапно закачался, точно паяц на ниточках.

— И меня тоже что-то дёрнуло! — сказала Анечка и внезапно тоже закачалась, точно паяц на ниточках. — А часы не идут. Только тарахтят. И Рыбушмены не ожили. Тётя тоже не ожила, и Русалка тоже, — продолжала она.

— Колесико я заменил! Больше ничего нельзя было сделать! — сказал Соломенный Губерт.

Едва он это сказал, как отворились какие-то двери, и появился Человек С Клешнями.

— Дайте-ка руку! — приказал он Соломенному Губерту и звякнул Клешнёй.

Соломенный Губерт почувствовал, что руку его словно бы сжали клещами. Не успела Анечка моргнуть, как он вылетел за дверь.

Поскольку Анечка всё ещё качалась, точно паяц на ниточках, она, чтобы удержать равновесие, протянула Человеку С Клешнями руку и тоже почувствовала, что руку словно бы сжали клещами, и тоже вылетела за дверь.

Тем не менее она ухитрилась оглянуться и увидеть, как из дверей выбежали обе пары сапожков и помчались вслед за ней. В этот момент Клешня отпустила Анечкину руку, и Анечка, словно после сильного головокружения, заморгала и протёрла глаза, чтобы выяснить, куда она попала и с нею ли Соломенный Губерт.

Как же она удивилась, когда протёрла глаза! Она удивилась так, что не могла вымолвить ни слова.

Где она оказалась? Где же она оказалась?

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ