– Там номэр пать умэр.
Имелся в виду больной с пятой койки.
– Совсем?
– Да, совсэм. Я упаковал.
– Ну, а на хрена тогда будишь.
– Сказат надо.
К счастью, на койке номер пять лежал безнадежный онкологический больной, и попытки его реанимации в случае смерти предусматривались только на бумаге.
Если человек трясется от страха, лежа на операционном столе, слова о том, что все закончится хорошо, не будет боли и осложнений, бесполезны. Тогда стараешься поговорить с ним о чем-нибудь постороннем. Иногда это помогает, если не успокаивает, то хотя бы отвлекает. Хорошо действуют разговоры о ком-нибудь из общих знакомых. А найти их не сложно, если работаешь в районной больнице. Хотя бы одного-двух интересных людей вспомнишь в каждом окрестном поселке, в селе общие знакомые найдутся всегда. Быстрее налаживается контакт, иногда человек и не замечает, как уснул и проспал час-другой и, проснувшись, продолжает прерванный наркозом разговор.
Читаю обложку истории болезни, фамилия, адрес регистрации:
– Что-то вы не очень похожи на коренных обитателей вашего поселка.
– Да мы там недавно. Вы правы, маргиналов там хватает.
– И что у вас там нового? Как поживает наша Верочка? Все по-прежнему с топором в сумке ходит?
– Эта сумасшедшая? Да все так же, только теперь уже с двумя.
– Интересно, растут люди…
– Да, только теперь она стала какашками с балкона кидаться. Мы с ней в соседнем доме живем, боюсь во двор заходить.
Как-то случайно зашел на работе разговор о гениальных личностях. Вспомнилась одна история, которая случилась в Питере в 80-х годах. Во времена, когда психиатрия была не только отраслью медицины, но и средством воспитания и исправления неугодных нашему советскому обществу. Жаль, подзабыл подробности, но смысл истории в следующем.
Итак, жил в городе один гений. В дальнейшем выяснилось, что он убежал из дурдома и скрывался. Но на хлеб зарабатывать надо. И вот, сколотив команду единомышленников, он занялся промыслом. Будучи прекрасно знаком со всей структурой психиатрической помощи, стал заниматься проверками лечебных учреждений. Обставлялось все примерно так: главному врачу больницы (диспансера, интерната и прочих форпостов борьбы за психическое здоровье) звонили якобы из комитета по здравоохранению, или как он тогда назывался – горздрав. Якобы от покровительствующего им чиновника. По секрету сообщалось о предстоящей неожиданной ревизии. Ревизии серьезной, чуть ли не с министерства, последствия которой грозят оргвыводы. Типа того, готовьтесь. Звонки всегда подтверждались, комиссия приходила. После таких предупреждений мандата у ревизоров особенно никто не спрашивал. Как человек опытный, главный ревизор сразу находил грубейшие нарушения в работе лечебных заведений. От лечебного процесса до хозяйственной деятельности. Особенно много недостатков находилось в работе пищеблока. Удавалось задобрить только щедрым приемом и выплатой отступных как в денежной, так и в натуральной форме. Пищеблок расплачивался продуктами. Напоследок для команды проверяющих устраивался банкет.
Гений особо не зарывался, что позволяло ему несколько лет заниматься своим промыслом, пока один из врачей случайно не узнал в ревизоре своего бывшего пациента. По другой версии, команда перепилась на банкете и была разоблачена. Дело не стали предавать огласке. Это понятно, идиотами выглядеть никто не хотел. Ни главврачи, ни чиновники горздрава. Не известна дальнейшая судьба этого гения. Говорят, ранее он был признан невменяемым, потому и лечился в дурдоме. Посадить в тюрьму его не могли. Так что, вероятно, сейчас на свободе и наверняка в наше время востребован. Если, конечно, жив и полон идей.
В курилке рассказывает уролог:
Приходит на днях к нему на прием женщина. Оказалось – дочка одного из пациентов. Вся в слезах, жалуется:
– Что вы сделали с моим папой?
Вспомнили, да, был такой дедок, долго у нас лечился. По идее, должен был умереть, рак простаты, уросепсис. Чудо, но после операции дед не только выжил, но и стал поправляться. Помнится, еще задавал вопросы на тему потенции, но мы как-то не обращали на них внимания. У старичков такое бывает, появляется не вполне здоровый интерес.
– А что, ничего не сделали, вылечили. А какие у вас могут быть претензии? Он же сейчас дома?
– Так уже не дома. Какие претензии? А такие претензии, пришел он домой, и знаете, доктор, что он нам заявил? Сказал, так, слушайте:
– Доктор мне новый член сделал. И теперь я вам всем его покажу!
Мы думали – ну совсем с ума дед сошел после болезни, а он, он, скотина, на молодой бабе собрался жениться, жить к ней ушел. Теперь же все имущество ей отпишет. Нам-то что теперь делать, доктор?
Записал один из диалогов, самому есть над чем подумать.
На даче соседская девочка часто заходит поиграть с собакой. Я не возражаю, собака тоже. Серьезная девочка, лет десяти. Смотрю, читает Островского. «Грозу».
– Слушай, а тебе не рано? Ты все понимаешь? Хочешь, лучше дам Чехова про Каштанку?
– Может, и рано, просто мы в драмкружке решили осенью поставить «Грозу», ну а смотреть будут взрослые. Они понимают. И вы приходите.
– Знаешь, я вообще-то театр как бы не очень-то люблю. В драматический хожу редко, не помню, когда и был в последний раз.
– А вы приходите, мы весной «Гамлета» ставили, родителям понравилось.
– Еще бы не понравилось. Только неблагодарное это дело, «Гамлета» ставить. Никто лучше Смоктуновского никогда шизоидного психопата не сыграет, а у нас «Гамлета» только так и принято изображать.
– Почему? А расскажите, как вы себе представляете «Гамлета»? Он хороший или плохой? Если хороший, почему такой жестокий?
Пришлось рассказать.
– Понимаешь, у меня взляд несколько деформирован, и тебе покажется странным. Мне Гамлет представляется как раздолбай, скорее всего, не очень молодой, недалекий и наверняка пьющий, которого даже родная мамаша недолюбливала, а уж это надо заслужить. Раздолбай, учился в Англии, пока за него папа деньги платил, его в университете держали, папа помер, денег нет, гуляй. Выгнали с университета. Если не ошибаюсь, его друзья-собутыльники все-таки закончили, получили диплом. У нас таких сейчас много, учатся на платных отделениях, сами не знают, чему и зачем. На мой взгляд, эта теория и объясняет все его поведение. Начиная с появления призрака. Я так очень многих знаю, кого призраки, кого голоса всякие преследуют, куда-то зовут, говорят что делать. Смотри, нигде больше у Шекспира никакой мистики, ну, может быть, только в «Леди Макбет», везде чистый реализм, а тут какая-то тень конкретно руководит всеми действиями Гамлета. Чтоб призраки появились – пить надо лет так с десяти плотно, запоями. Наверняка не денатурат пил. Почему жестокий? Алкоголик равнодушен и жесток к окружающим, но главное в том, что в своих проблемах он будет обвинять всех окружающих, кого угодно, только не себя. Согласись, типичный случай. А теперь представь. Сын-алкоголик в приличной семье – трагедия для семьи. Сын-алкоголик в королевской семье – трагедия всего королевства. Стал бы Гамлет королем Дании. Вот тогда бы было действительно не все в порядке в Датском королевстве. А останься в живых его папаша, такое наверняка бы случилось. Вот и пришлось умным людям папашу замочить, а потом и Гамлета, правда, со второй попытки. Первый раз вывернулся. Главное, чтобы на трон не попал. А то алкаш во главе государства ни к чему хорошему не приведет. Мы такое проходили совсем недавно. Так, может, брат короля и есть положительный персонаж? Ты спрашиваешь, почему не молодой? Помнишь сцену на кладбище? Бедный Йорик! Так у Йорика скелет уже рассыпался, Гамлет с его черепом играл. Лет 20 для этого должно пройти. Ну и что что написано, будто он пованивал? Почва в Дании сырая, море рядом, трупы разлагаются медленно. В детстве Гамлет с ним играл, так, ну пусть лет в 10. Прибавь 20, получается не менее тридцати ему было.
– А его мать ведь еще раз вышла замуж, значит, нестарая была?
– Ну и что, лет в 50 вполне еще можно неплохо выглядеть. Не помню, братьев, сестер у Гамлета, кажется, нет? Значит, больше не рожала, могла неплохо сохраниться.
– Интересно. Только мне сразу не разобраться, я у учителя нашего потом спрошу.
– Думаю, ты одобрения не встретишь.
– А можно мне вам про Островского несколько вопросов задать?
– Знаешь, я «Грозу» читал в школе, на уроках литературы. Там нас навсегда отучили читать. И, кроме как про луч света в темном царстве, ничего не помню. Если хочешь, давай я в выходные прочту, а потом мы с тобой поговорим.
– Ой, а мы на следующей неделе уезжаем в Египет. Мама меня с собой берет.
– Надолго?
– Недели на три.
– А вы что, вдвоем с мамой? Папа смотрю, стройку затеял, кажется, баню.
– Нет, папа остается. Мама едет с тем, кого она любит.
Сильно. Вот, думаю, где шекспировские страсти. А я тут про Гамлета свои теории излагаю.
Вечером пришла мамаша-соседка. Чем-то ее насторожили наши разговоры. Говорила, что ее девочка большая фантазерка, просила о ее фантазиях особо не распространяться. Особенно в разговорах с папой.
На четвертый день товарищ смог ответить на вопрос:
– Ты кто, мужик? Тебя как зовут?
– Я – Борис.
– А отчество у тебя есть?
– Борисович.
– Значит – Борис Борисович?
– А чего тут странного? У меня и дед Борис, и прадед. Я и сына Борисом назвал.
– А чего, других имен нет? Вы что, клонируетесь?
– Доктор, ну ты даешь, сам подумай, человек родился, так разве у тебя будет время новое имя придумывать?
– Логично. А адрес свой скажешь?
– Ну пока точно не назову. Кстати, не могли бы вы мне предоставить такую возможность – опохмелиться? Буду весьма признателен.
– Адрес вспомнишь – обсудим.