Что мне больше всего импонирует в молодежи, что поражает, так это быстрота и логика мышления иных клинического ординатора. Хочется выяснить глубину познаний, полученных в институте, так сказать, базовый уровень. Задаю простой вопрос:
– Так, сколько камер в сердце у человека?
– Две! Да? Нет – три. Ой, нет, четыре!
– Правильно, молодец. А что является причиной инфаркта?
– Инфаркт? Ну это когда желудочек не качает кровь и она не поступает в предсердие. Так? Нет. Это когда, наоборот, кровь не поступает в желудочек. Не правильно? Ну еще инфаркт возникает, когда у человека нет коронарных артерий.
– Совсем нет?
– Совсем.
– А как же он живет?
– А он и не живет, он умирает.
– Правильно, без коронарных артерий люди умирают, наверное, еще задолго до рождения. А почему?
– Как почему? Кровь не поступает к предсердию, нет, к правому желудочку. Нет, к левому.
– Хорошо, а сколько коронарных артерий у человека?
– Две? Нет. Три? Нет?
– Ну хорошо, пусть будет три. А как происходит кровоснабжение миокарда? Есть, например, такое животное, называется «змея». Вот у змеи вообще нет коронарных артерий, но при этом змеи никогда не болеют инфарктом. Как думаете, почему?
– Почему? Не знаю, надо подумать. А при чем тут змея? К нам разве змеи в больницу поступают? Ой, а я змей боюсь.
– Еще как поступают, иногда придешь на работу, а у нас полный серпентарий. Даже шипят.
– А что такое серпентарий?
– По-русски – гадюшник.
А еще импонирует стремление клинических ординаторов быстрей овладеть практическими навыками. Казалось бы, что нужно уметь анестезиологу? Главное – умение запихивать все, что возможно запихнуть, туда, куда это только возможно. Во все естественные и не очень естественные, отверстия. Научишься запихивать трубку в трахею, все, можешь считать себя классным анестезиологом. Даже не стоит заморачиваться такими вопросами: кому запихивать, когда и зачем.
Ординатор просит:
– А можно я домой возьму набор для катетеризации центральных вен?
– А зачем тебе?
– Я бы хотела дома поучиться…
– Ну надеюсь не на людях? Если хочешь, возьми старый, у которого срок годности закончился. Там где-то в кладовке валяются, спроси у сестер.
На следующий день ординатор спешит показать владение приобретенным навыком:
– А можно я больному подключичку поставлю? Я вчера весь вечер тренировалась.
– На ком?! На муже?
– Нет, на плюшевом мишке.
– Ну и как. Попала ему в вену?
В один из дней не выдерживаю окончательно, состоялся примерно такой диалог с группой моих студентов пятого курс мединститута. Задают вопрос:
– А зачем бабушке удалили селезенку?
– Случайно задели, при операции. Стала кровоточить, вот и удалили.
– А что теперь будет?
– Ничего не будет. В ее возрасте селезенка не нужна. Сможет подписываться как Чехов в молодости: «Человек без селезенки».
– А почему он так подписывался?
– Не знаю. Наверное считал, что так смешно. В его времена о функции селезенки не знали.
Удивление.
– А что, Чехов был врачом?
– Был.
– А кто такой Чехов?
– ……………………….(лексика)
Видимо Чехов не планируется для президентского сборника великих писателей России.
Наркоман просыпается после передозировки. Ночь провел на ИВЛ под релаксантами, возможно, что давно был сознании. Это даже хорошо, было время подумать. Первая просьба:
– Мне срочно надо позвонить другу.
– Из подсказок можем предложить только помощь зала.
– Нет!!!!!!!! – и голым убегает из отделения. Домой. Редкий случай, когда не пытаемся удержать. Лето, не простудится.
Госнаркоконтроль потребовал справки для допуска к работе с наркотиками, от нарколога, от психиатра. Отпросившись пораньше с работы, поехал искать свой районный психдиспансер. Немного удивился тому, что диспансер, расположенный в соседнем со мной доме, в Приморском районе, Приморский район не обслуживает. А обслуживает Выборгский и неизвестно, где находящийся, Калининский. А мой районный диспансер находится совсем в другом районе, почему-то на Петроградской стороне. Нашел его с трудом, поколесив по узким петроградским улочкам. Отстояв солидную очередь в регистратуре, услышал в окошко:
– Мы таких справок не выдаем. Идите к врачу.
Узнав номер кабинета районного психиатра, поднимаюсь на третий этаж. Очередь. По лицам посетителей видно, что без очереди не пропустят. Два часа слушал диалог двух дам, которые обсуждали нюансы действия нейролептиков. Узнал много нового о психофармакологии. Одна из женщин доказывала, что тизерцин без циклодола ей не идет, а циклодол ей не выписывают, потому что от него у нее бывают «видения», о том, что френолон мягче, но от него появляется некое гнетущее равнодушие к близким и его легко передозировать. Наконец, все же прорвался в кабинет к врачу. За столом сидела бабушка лет восьмидесяти. Сразу понятно, что если у бабули и были какие-то проявления особенностей личности, свойственные почти всем психиатрам, то они давно растворились и утонули в глубине маразма. Глядя на меня через очки-линзы, бабушка осведомилась о цели моего визита. Сказал, что мне всего лишь нужна справка о том, что на учете не состою.
– Хорошо, – ответила она, – давайте мне свою розовую бумажку. Я подпишу.
– Какую бумажку?
– Ну вам должны были ее выдать в регистратуре. Сходите, возьмите.
Отправляюсь вниз. Снова очередь. Не имея представления, что это такое, прошу у регистратора розовую бумажку. Та спрашивает:
– А вы у врача были?
– Был.
– А где справка? Идите снова к врачу и принесите справку.
Поднимаюсь на третий этаж. Очередь уже не занимаю, жду в стороне. Как только открывается дверь в кабинет, быстро туда забегаю.
– В регистратуре не дают никакой розовой бумажки. Требуют от вас справки.
– Вы что, первый раз, не знаете правил? Без розовой бумажки я вам справки не выпишу. Идите, потребуйте.
Спускаюсь, иду требовать. Долго объясняю, для чего мне нужна только справка, что я не состою на учете. А болен я или здоров, это не важно. Наконец мне выдают какой-то бланк розового цвета. И отправляют к врачу. Поняв, что сейчас прием закончится, уже без очереди нагло внедряюсь в кабинет. Доктор:
– Садитесь. Что беспокоит?
На шутки сил уже не осталось. Отвечаю честно, что ничего. Говорю, что сплю нормально, голоса давно не беспокоят. Я к ним уже привык.
– А чего же вы пришли?
– Мне справка нужна. Для наркоконтроля. А меня уже третий час гоняют у вас по этажам.
– А вы что, не знаете, где вы живете?
– Да знаю, – говорю я ей, – в сумасшедшем доме живу, можете адрес в паспорте прочитать.
Надо сказать, что живу я в районе Удельной, где самой известной достопримечательностью является психиатрическая больница № 4. Самый большой и самый старый в России и Европе сумасшедший дом имени Скворцова-Степанова. В народе – Скворечник. И мой дом расположен рядом с территорией этой больницы. Адрес отличается только наличием у дома корпуса.
Доктор разглядывает штамп в паспорте сквозь свои увеличительные стекла. Смотрит на меня, смотрит на паспорт, вертит его в руках, потом спрашивает:
– Интересно… А почему у вас паспорт на руках?
Объясняю ей, что давно уже там нахожусь и пользуюсь некоторой свободой. Мне доверяют, разрешают прогулки не только внутри больницы, где психи прогуливаются в специальных загородках под присмотром тренера. Меня иногда выпускают на волю. Доктор:
– Да вы, наверное, меня разыгрываете. Там, кажется, есть жилые дома. Вы должны Надежду Петровну знать. Она там живет.
Признаюсь, что не знаю никакой Надежды Петровны. Рядом с моим еще три жилых дома с таким же номером. Когда-то они преназначались для сотрудников больницы. Тех бывших сотрудников, которые еще там остались, можно смело переселять за ограду больницы.
– Ну может вы и не знаете. Она где-то там в 60-м квартиру получила. Может, уже и умерла. Жаль. Хорошая была женщина.
Подписывает розовый бланк и снова отправляет в регистратуру. Ставить печать.
Фармацевты сделали подарок на Новый год, подарили халат с логотипом фирмы. Хороший халат, прочный. Надпись на кармане селяне принимают за бейджик, обращаясь вежливо:
– Уважаемый Гедеон Рихтерович, не будете ли Вы так любезны…
В новостях по телевизору показывают доставку нашими военными французской гуманитарной помощи в Сирию. Лекарства, инструменты. На тему гуманитарной помощи почему-то сразу вспоминаю середину 90-х, вспоминаю двух наших бомжей, которые копались в мусорном баке рядом с Военно-медицинской академией. Часто на остановке у ВМА приходилось стоять, ждать автобус и смотреть на эту картину. Тогда нашим военным тоже пришла гуманитарная помощь из Франции. Французы прислали лекарств, прислали в основном те, у которых кончался срок годности. В массе для военных медиков в большом количестве не нужные, какие-то средства от кашля, от аллергии. Но разобраться во французских препаратах воякам оказалось не под силу. Названия на них были написаны исключительно коммерческие, нам не знакомые, а в аннотациях указывалось только химическое название, длиной в две-три строчки, без международного, и, от чего служило средство, понять было трудно. И от греха незнакомые лекарства выбросили в помойку на радость бомжам. Надо сказать, что у французов выпускается много микстур, порой весьма приятных на вкус. Хотя у них в аптеках, кроме косметики, без рецепта ты купишь всего три вещи: аспирин, презерватив и тест на беременность. Сочетание понятное, пей аспирин от головной боли, если подведет презерватив и тест окажется положительным. Так вот, бомжей интересовали исключительно жидкие лекарственные формы. Один брал пузырек, нюхал, пробовал языком на вкус. Если органолептика устраивала, разворачивалась аннотация, а она там подробная, на несколько листов. На французском языке. Вдвоем они читали сложные места вслух, обсуждали, и, если состав устраивал, оба согласно кивали головами, и пузырек опускался в приготовленную торбу. Не устраивал препарат летел обратно в помойку. И почему-то мне кажется, что выбор они делали правильный,