ереп, а труп сбросили в Волхов. И тут случилось чудо. Река вынесла труп прямо на берег к Старой Ладоге. В это поверить можно. Волхов течет на север, от Новгорода к Ладоге. Если б случилось наоборот и какому-нибудь новгородскому подвижнику удалось бы с проломленной в Старой Ладоге головой, обратно приплыть по Волхову домой в Новгород, вот это было бы настоящим чудом. Да и сам поселок стоит на повороте реки, да так хитро, что течение выносит на берег, прямо к стенам крепости. Мимо нее проплыть сложно. Русские мастера горазды были на подобные выдумки, когда свои крепости строили.
И тут-то народ окончательно поверил в святость своего односельчанина. Покаялся. Похоронили в церкви с почетом. А потом как начали чудеса над могилой твориться, так тут уж все сомнения исчезли окончательно. Сказывают, что особливо исцеляются расслабленные и бесноватые (наверное, кошки тоже). Может, и правы были предки, веря в святость юродствующих.
Ничего не меняется на Святой Руси…
Анестезиолог – хирургу:
– Ты чего опоздал?
Хирург:
– Ходил на похороны дедушки.
– А что, вас теперь заставляют ходить на похороны своих пациентов?
С удивлением узнал, что, оказывается, нынешний президент Сирии, которого, уже давно собираются подвесить за яйца, но он пока успешно отбивается от этой перспективы, по профессии офтальмолог. Интересно, что не будь он сыном президента республики, возможно, мы бы с ним учились на одном курсе. Сирийцев у нас в то время училось очень много, а поступили мы с ним и окончили институт в одни и те же годы. Но папа не рискнул отправить сына за границу, и Асад закончил Дамасский университет, получив там профессию «врач-офтальмолог». Профессия более чем почетная в арабском мире. Не то что какой-нибудь хирург или анестезиолог. Настоящий араб скорее согласится умереть, чем потерять зрение. Видимо будущий президент учился плохо. Как-то не очень зорко он приглядывал за своим народом, не разглядел смуту в самом зародыше. Ну а когда выяснилось, что премьер-министр – его однокурсник, вообще специалист-гинеколог, то все сразу встало на свои места. Стало понятно, что там происходит и каким местом скоро Сирия и накроется. Живо представилась эмблема правящего тандема: зоркий глаз, смотрящий… ну понятно куда. Кстати, самое подходящее для гинеколога занятие, что-то давить в зародыше. А этот не смог.
Так подтверждается моя старая теория о том, что врачам заниматься политикой ни к чему. Почти все, кто достиг каких-то успехов на политическом поприще, заканчивали плохо. Во все времена и на всех континентах. От Марата до Сальвадора Альенде. Исключением был, пожалуй, лишь Франсуа Дювалье по прозвищу Папа-доктор, диктатор Гаити, который спокойно умер своей смертью. Хотя, может быть, и не своей, умер не старым. Но тут был случай особый, папа-доктор был оригинален, жестокости чрезмерной, даже для врача. Да, еще Клемансо, премьер-министр Франции, но он президентом так и не стал. Кстати, вопреки распространенному мнению термин «Железный занавес» в обиход ввел совсем не Уинстон Черчилль в своей Фултоновской речи, он лишь повторил то, что было придумано задолго до него, в 1919 году, когда премьер-министр Франции Жорж Клемансо произнес слова: «Мы желаем поставить вокруг большевизма железный занавес, который помешает ему разрушить цивилизованную Европу». Клемансо вообще был известен своими афоризмами, актуальными и ныне: «Женщины живут дольше мужчин, особенно вдовы».
Остальные известные мне доктора-политики были убиты или умерли при странных обстоятельствах. Например, Антонио Агостиньо Нетто, первый президент независимой Анголы, умер в Москве в 1979 г. Всего в 57 лет от рака печени после операции под названием «Диагностическая лапаротомия», операцией несложной, как писали, «сделанной для того, чтобы установить прижизненный диагноз». С детства помню старый анекдот: «Приехал Нетто, уехал брутто». Забавно, что от этой же болезни нестарым помер и доктор Сунь Ят сен, китайский революционер, основатель партии Гоминьдан в Китае. Про Че-Гевару и вообще вспоминать не хочется, да и политикой он можно сказать не занимался, выборных должностей не занимал. А был простым террористом. Лучше бы так и оставался дерматологом, продолжая ездить по лепрозориям, изучая проказу. Могло случиться, что достиг бы успехов на этом поприще и какая-нибудь форма лепры получила бы название: «Проказа Че-Гевары».
Тех, кто еще жив, ничего хорошего впереди не ждет. Доктор Радован Караджич под трибуналом. По специальности врач-психиатр, специалист по неврозам и депрессиям. Еще вдобавок и поэт, лауреат Международной литературной премии им. Шолохова, за 1994 год. Не знаю, жив ли еще Айман аль-Завахири, заместитель и преемник бен Ладена, а также его личный врач. Тот, который после смерти Усамы объявлен «террористом № 1».
Надо как-то эту теорию донести до наших местных активистов-единороссов из больничной администрации. Подкрепляя мысль наглядными примерами. Типа, повесить в ординаторской репродукцию картины Давида «Смерть Марата». Друг народа Марат тоже начинал как врач и как врач помогал своему другу и коллеге, профессору анатомии Гильотену, в доведении до совершенства столь необходимого во времена революции известного приспособления.
Приятное исключение – президент Туркмении. Хоть и стоматолог, но тоже врач. Дай бог ему долгих лет жизни. В Туркмении его любят и говорят, есть за что. Все знакомые туркмены на меня смотрят с уважением, когда при случае, могу на память почти правильно произнести имя и фамилию их президента: Гурбангулы Бердымухамедов. На их родине не все на такое способны. Только отчество (Мяликкулиевич) выучить пока не могу, да и не стараюсь.
С пожилым доктором выражаем скорбь по поводу кончины Людмилы Зыкиной.
– Слышали? Сегодня Зыкина умерла…
– Читал. Что ж, достойный ответ на смерть Майкла Джексона.
– Да, не посрамили Русь.
Страну захлестнул очередной массовый психоз под названием «Великие имена России». Начали с названий аэропортов. Это проще, до сей поры наши аэропорты не назывались именами великих людей. Да и после переименования не будут, если аэропорт международный, то его код никак от этого не изменится. Как пишется аэропорт Пулково PLV, так и останется, назови его хоть именем Пушкина, хоть Петра Великого. И лучше от этого он не станет. Если добраться до него и улетать удобно, то доведись вам там кого-нибудь встречать, вы узнаете, что такое ад. Вам повезет, если удастся оставить машину на стоянке метров за 300 от входа. Только однажды мне удалось это сделать с третьей попытки. В остальных случаях приходилось стоять на обочине Пулковского шоссе километра за три, с включенной аварийкой, остановка там запрещена. И ждать, когда прилетевшие пройдут паспортный контроль и тебе позвонят. Тогда можно подъехать и, остановившись на пару минут у выхода, подобрать их на автобусной остановке. Дольше там стоять нельзя. Но хуже всего, если ты встречаешь человека не знакомого или просто человек не ожидает, что ты его встретишь. Стой на улице и жди. Можешь, конечно, пройти внутрь, в тепло, но будь готов к досмотру, проход внутрь через металлоискатель. Вытаскиваешь из карманов мелочь, ключи, телефон, снимаешь ремень и часы. Но рамка все равно звенит. Объясняешь, что в голени стоит штифт после перелома, все никак не соберусь вытащить. Не проблема, давай справку, пропустим. Нет справки – подождите на улице. Но снаружи никакой информации, откуда прибытие, когда. Пока споришь с охраной, успеваешь прочесть на табло, что прибытие нужного рейса задерживается на полчаса и почти в одно время прибывают три рейса: из Тель-Авива, Франкфурта и Милана. Ладно, думаю, разберусь на выходе, кто прилетел, своих людей узнаю по лицам. Толпу итальянцев не спутаешь ни с кем, хотя большинство прибывших миланским рейсом были нашими туристами. Но когда прибыли одновременно два рейса, из Франкфурта и Тель-Авива, понял, что погорячился. Прибывшие не отличались абсолютно, ни по лицам, ни по манере разговора:
– «Ну шо, как долетели?» Я к охраннику: «А можно объявить, что такого-то встречают у выхода с терминала?» Охранник любезен, конечно, можно, проходите сюда, через рамку… Хотел написать на бумажке фамилию встречаемого, но вот беда, авторучка осталась в машине. Машина метров за 300.
Но в России великих людей больше, чем аэропортов, поэтому движение надо продолжить. Проще начать с вокзалов и железнодорожных станций. Затем можно дойти и до остановок общественного транспорта. Можно дать имена школам и детским садикам. Магазинам и баням. Главное, чтобы при этом осталось старое название во избежании путаницы. Переименовывать субъект хлопотно, требуется изменение в Конституции. Мелкие населенные пункты тоже не просто, нужен какой-то местный референдум, решение на уровне субъекта, обращение к федеральным властям. Кому захочется заводить всю эту процедуру по просьбе жителей какой-нибудь деревни Дрисливик или Подсосонье? Переименовывать улицы в городах? Сплошная путаница. Кажется, в Петербурге уже почти всем улицам вернули старые названия, убрав имена коммунистов и прочих революционных деятелей. Только-только стали привыкать к новым. Далеко за примером ходить не надо, часто слышишь, как у метро Удельная, очередная тетенька с ребенком спрашивает прохожих:
– А где улица Енотаевская?
Большинство отвечает честно:
– Не знаю. Другие пускаются в рассуждения:
– Кажется, надо пройти… там спросите…
Понятно, тетенька долго будет ходить по лужам вокруг метро, спрашивая. Обычно, услышав вопрос, не удерживаюсь.
– Направо, – говорю, вон она. – Если вам нужно в кафе «Север», то чуть дальше.
– Точно «Север», а откуда вы знаете?
А куда еще ребенка можно отвести на Енотаевской? Не в распивочную же, и не в ресторан комплексных обедов, надпись на котором отпугивает посетителей: «Мы кормим всех, кроме Барака Обамы».