гуляют по тому же пирсу с фотоаппаратами.
При нашем заведении, при интернатуре, была библиотечка, где из художественной литературы, естественно, преобладали книжки с морской тематикой. Но корабли, нарисованные на их обложках, были времен Нахимова и Цусимы. Тогда, долго не думая, взял журнал «Зарубежное военное обозрение», положил его стекло, снизу поставил настольную лампу и, не задумываясь, перерисовал по контуру, во всех деталях, новый американский фрегат. Флаг только раскрасил в наши цвета. Потом повесил газету на стену, вклеил напечатанные статейки. Газета была замечена руководством, отправлена на конкурс куда-то в штаб. Сколько она там висела, не знаю, но никто из морских офицеров так и не обратил внимания, что вместо нашего крейсера нарисован вражеский фрегат. Поначалу пришлось немного поволноваться, а вдруг заметят? Расчет был сделан на непосредственное руководство, на преподавателей, которые если и видели боевые корабли, то как и я, на пирсе.
Руководил интернатурой вообще человек, который казалось военную форму подполковника медицинской службы надел случайно. Маленький такой подвижный офицерик, ростом не более 160 сантиметров, по прозвищу Шкалик. Его главной страстью и любимым занятием было все опечатывать. Уходя с работы, навешивал печати на всем, что открывалось: на дверях, шкафчиках, аптечках, навесит печати на капоте и брезентовом тенте служебного «уазика». Спросишь, а на брезенте-то зачем? Ну как же, отвечает, спиздят! Матросня тут бегает, им брезент нужен. Логика была непонятна, брезент легко могли сорвать вместе с печатями. По утрам приходилось просыпаться от криков водителя этого самого «уазика», смывавшего с кузова пластилин:
– Ну и мудак, нет, вы посмотрите, что за мудак, опять эта блядь все опечатала!
Взяв как-то вечером его печать и купив коробку пластилина, мы доделали незаконченное, опечатав все, что он не успевал. Телевизор, служебный телефон. Телефон был интересный, по нему можно было спокойно звонить из Балтийска в Питер, только надо было знать названия нужных АТС, а при соединении с последней, питерской, назвать городской номер. Кто-то, наверное случайно, назвал АТС словами из справочника по глазным болезням: глаукома, катаракта. Навесили печати на цветы на клумбе, которую лелеял и поливал лично подполковник, чтоб матросы не сорвали для своих подруг, на кормушке для птиц. Шкалик не рассердился, даже похвалил инициативу. Правда, снова пришлось идти в канцтовары за пластилином.
Решил он как-то проверить огнетушители во вверенном подразделении. Стал открывать краны. Иной аппарат шипел, но струи не давал. Шкалик сорвал краны со всех огнетушителей, разложил их на травке и стал ждать, что будет. Кое-что было. Один огнетушитель, подумав, нагрелся на солнышке и дал две струи. Первая смыла свежую краску с фасада трехэтажного дома, который только что закончили красить солдатики из стройбата. Ребята торопились, видимо, была дембельская работа. Не успели мы послушать до конца речь их командира, старшего сержанта, насладиться, так сказать, красотой русской речи, как огнетушитель выдал вторую струю и затих. Вторая с ног до головы облила самого Шкалика. Черный военно-морской китель стал спереди белым, а с ботинок кусками отвалилась краска. Беда, как идти домой? Подходящей по росту одежду не найти, подполковничек согласен был одеть матросскую робу, но в соседней части не нашлось ни одного матроса-коротышки. Не бежать же домой в тельняшке по пят и военно-морских трусах? Не солидно, Балтийск город маленький, но длинный, пока бежишь – увидят все. А темнеет летом в Балтийске поздно.
Как он был нам благодарен, когда мы нашли выход. А выход простой. Развесив его форму на веревке, облили струей из исправного огнетушителя равномерно всю. А ботинки покрасили серебрянкой. Вся форма стала равномерно-белой, и он пошел домой маршируя, как адмирал на параде. Не хватало только кортика на поясе. За это он подписал без вопросов все характеристики, отчеты и прочие бумаги. Пригласил на свою дачу, поесть клубники. Дача была странной, кусочек сухой земли на Балтийской косе, огороженный спиралями из колючей проволоки, для зашиты от посягательств. Рядом была ВЧ морской пехоты, ныне отдельная бригада. Но для пехотинцев забор из колючки был не проблемой, и ребята там служили сильные, но голодные. И к нашему приезду из всего урожая морпехи для смеха оставили один висящий на веточке кривенький огурец. Остальное все съели. Видимо, было не опечатано.
Утренний обход. Начмед кричит на дежурного хирурга:
– Почему тянули с операцией, чего ждали?
Хирург:
– Мы думали…
– Вы хоть понимаете, что сейчас сказали? Такого словосочетания «хирурги думали» в русском языке не существует. Эти понятия несовместимы!
30 июля – День дружбы. Интересная у людей способность, как всего лишь один человек способен испоганить ко всем чертям твое дежурство, и ты, зная, что с утра предстоит еще работать часов до пяти, вынужден половину ночи проторчать в операционной. Одно дело – когда в этом есть необходимость, совсем другое – когда ты эту работу спокойно мог сделать и раньше, днем. А если еще работать весь следующий день, то очень хотелось бы перед этим поспать хотя бы часа два-три.
Два друга смогли. Мужики работают в больнице газовщиками, слышно на весь двор, как по утрам гремят, таскают кислородные баллоны. Баллоны тяжелые, мужики спортом пренебрегают, предпочитая иной способ проведения досуга. В итоге оба нажили здоровенные паховые грыжи. У одного справа, у другого слева. Это еще больше объединяет друзей. Им уже лет семь предлагается их прооперировать, спокойно, в плановом порядке. Наконец, оба дают честное слово, что весной непременно придут, но только вдвоем. Как только закончится сезон зимней рыбалки, а летней еще не наступит. А тут уж все зависит от погоды, какая будет весна, когда растает лед. Так что со сроками обещают определиться позже, и нет сомнений, что не соберутся и на этот раз. И тут у одного грыжа с утра ущемляется, и оперировать надо срочно. Но как он оставит друга, как тот один пойдет оперироваться весной? Предлагаем заодно сделать и второму, черт с тобой, ложитесь оба. Друзья с утра ложатся в больницу, как сотрудникам им на двоих предлагается двухместная палата. Давай, говорят первому, готовься к операции, брей яйца, а друга возьмем позже. Но друзья настроились на весну, а сейчас еще лето, полно домашних дел. Как так, после операции ни дров не нарубить, ни огород перекопать. И отказываются оба, решают подождать, а вдруг ущемление пройдет. Но не вправляется ущемленная грыжа, болит. Болит все сильней и сильней. Друзья втихаря принимают народное обезболивающее, благо палата отдельная. В результате только к ночи анестезируются так, что отказаться уже не могут. Человек, который с ущемлением, уже не может подписать бумажку с отказом от операции. Приходится в два часа тащить его организм в операционную, а организм еще пытается отбиваться, кричит, привязанный ремнями к столу:
– Не надо мне твоего наркоза! Пусть хирург новокаин уколет! Если что, я потерплю.
– Да нет, не потерпишь. А если тебя за яйца придется дергать?
– Ну и что тут такого?
– Да ничего, только необычные ощущения, даже если ты привык, что тебя за них дергают. Будут дергать изнутри.
– Ну хватит, все! Что за хрень ты мне в рожу суешь?
– Это кислород, дыши глубже.
– Да какой тут у тебя кислород?
– Сам знаешь какой. Чего заправил, тем и дыши.
Ну и, естественно, все закончилось резекцией ущемленной кишки, операция шла не 20–30 минут, а часа два. Действие наркоза у алкоголизированного организма непредсказуемо, только под утро удается разбудить его мозг и услышать первые внятные слова:
– Да пошел ты на х…, за… – и только после этого спокойно отправить в палату, где снова привязать, уже к кровати.
2 августа — день ВДВ. В углу палаты желтеет организм старшего прапорщика ВДВ в отставке. Цирроз печени, терминальная стадия. Случай некурабельный, остается только ждать и надеяться на чудо. Но что для отставного прапорщика билирубин за 1000? Насморк, простуда. Лежит давно, второй месяц. Ест, пьет, улыбается и вполголоса поет украинские песни. Даже не пытается разорвать веревки. Идеальный пациент. В истории болезни, среди справок и выписок из госпиталя, попался интересный документ: «Служебная характеристика на дежурного по батальону связи старшего прапорщика…» Не удержусь, частично запишу на память. Общая часть не интересна: зарекомендовал себя, характеризуется, успевает, аттестован на «отлично», подготовлен в строевом отношении и пр.
Далее идет личное: тяготы и лишения военной службы переносит стойко. Морально устойчив. По характеру уравновешен, в общении с сослуживцами вежлив, тактичен. Государственную тайну хранить умеет. Принимает активное участие в общественной жизни батальона. Обладает творческими способностями, участвует в художественной самодеятельности. Пользуется уважением коллектива.
Вывод: прошу направить на военно-врачебную комиссию на предмет увольнения в запас.
Черт, да с такой характеристикой надо представлять к Герою, а не отправлять в запас. Нужно навечно зачислить в списки части. А как же способность хранить военную тайну? Стойкость к тяготам и лишениям? Мне так он никакой тайны не выдал, только засмеялся и запел грустное. А если и знает тайну, то скоро унесет ее с собой навсегда.
Оторвал сразу несколько листков календаря, оказалось, вчера был такой праздник интересный праздник, как мог пропустить? Это тебе не день взятия Бастилии. 13 сентября – День парикмахера. Надо было отметить, пусть сам уже больше 20 лет не был у парикмахера. С тех пор как купил машинку для стрижки. Но некоторым образом причастен. Не подсчитать, сколько черепов лично побрил наголо перед их трепанацией. Имею опыт, в конкурсах на скоростное бритье головы, конечно, не участвовал (а такие проводились между санитарами в институте нейрохирургии, говорят, установленный рекорд бритья наголо – 47 секунд), но из двух минут выходил уверенно, чисто и без порезов. И даже, а это еще было в советские времена, за модельную стрижку под яйцо заработал десятку. В те годы деньги за стрижку безумные, модельная мужская стрижка в самом дорогом салоне стоила 3,20. Любители наголо стригли в парикмахерской за 10 копеек. Остальная страна стриглась за 35.