ь. И потом: ему светит армия. Папа сказал, что устал доставать липовые справки. Раз институт закончен, диплом получен, будь любезен, отдай долг Родине. Что делать с этим? В общем, он заготовил массу аргументов. Не пригодился ни один.
Марго молчала. Он внимательно разглядывал ее лицо, пытаясь угадать, когда же начнется истерика. А думал только о том, что она удивительно, просто невероятно красива! В глазах цвета моря, у самой поверхности, притаились солнечные зайчики. Момент – и лицо озарит вспышка света. Глаза ее вспыхнут, засияют, губы дрогнут в улыбке. Полные, чувственные губы, словно бы обведенные по контуру коричневым карандашом, а между носом и верхней губой глубокая ямочка. Ни у кого больше губ таких нет! Что же он делает? Что?!
– Я глубоко огорчен, – взволнованно сказал он. – Je suis desole.
Марго покачала головой: не надо.
По-французски он объяснялся ей в любви.
Почему-то по-русски не хотел или не умел. Такой уж он был человек, Евгений Рощин.
– Почему молчишь? – спросил зло, пытаясь скрыть свои чувства.
Если бы она сейчас заплакала, стала умолять, чтобы не женился на другой, он бы не выдержал. Черт с ним! Пусть будет провинция!
– А что сказать?
– Так что мне делать? – с нажимом спросил он.
– По-моему, ты уже все решил.
– А ты?
– Я буду ждать. Как всегда.
– Умница, – с облегчением сказал Евгений Рощин. – Понимаешь, Рита, этот брак не продлится долго. Я получу диплом, получу работу в Москве, закреплюсь в театре, и… Годика через три разведусь. Потом женюсь на тебе.
– Хорошо.
– Это все, что ты можешь сказать?
– Она красивая?
– Что?!
Он был в шоке: и это все, что ее волнует?! Красива ли его невеста? Ну что за народ женщины!
– Она некрасивая, – сказал успокаивающе. И Марго с удовлетворением кивнула. Рощин поспешно добавил: – Все будет как прежде. Я буду к тебе приходить. Ничего не изменится в наших отношениях.
Он врал. Не собирался он сюда ходить. Зачем рисковать? Но как потом оказалось, сказал чистую правду. Не видеть ее не мог. Эта женщина держала в своих руках его сердце. И не знала, что с ним делать. Просто держала. Не разжимая рук, но и не пытаясь крепко сжать пальцы. Рощин никогда не мог ее понять.
Но она его прекрасно понимала.
Потом была пышная свадьба. Маргарита Лепаш на свадьбу, разумеется, не пришла. Зато ее мама-портниха сшила мадам Рощиной сногсшибательное платье. Евгений знал, что модель была придумана Марго. Талант модельера у нее был. Он виноват, что ничего не получилось. Но жизнь длинная. Как знать?
Мадам Рощина хвалилась, что платье привезли из-за границы. Чуть ли не из самого Парижа! Друг мужа, который опубликовал в соавторстве с ним научную статью в тамошнем журнале. Муж, мол, остался в Москве, соавтор поехал на симпозиум. Вот с этого симпозиума и…
Евгений морщился, слушая весь этот бред. Какой соавтор? Какой симпозиум? Но люди искусства ничего, слушали. Жевали и глотали. Челюсти интенсивно работали. Дочка Народного артиста СССР выходит замуж за сына известного ученого. Почему он, Евгений Рощин, не пошел по папиным стопам? Не корпел днями и ночами над учебниками, как Петька Воловой? Не вгрызался отчаянно в гранит науки? Потому что умный. Жизнь – лотерея. Надо в нее играть. Не быть лошадью, которая вращает ворот, который вращает барабан. А таскать из него лотерейные билетики. Пока не попадется счастливый. Прочие кидать под ноги и, главное, не оглядываться! Петька Вол копыта сотрет, пока добьется успеха, а ему, Женьке Рощину, непременно повезет. Быстро и сразу.
Он смотрел на невесту, пышногрудую девицу, на лице которой выделялись нос картошкой и узкий, слишком уж узкий лоб, и улыбался. Доярка. Дорогое платье идет ей, как корове седло. Три года. Всего лишь три года. Такой срок он себе наметил. Потом он разведется. Это всего лишь отступление. И перед чем? Перед любовью, которая, в сущности, тьфу! Ничто! Есть вещи более важные.
…Этот брак продлился без малого десять лет. Детей у них с Милочкой не было.
Контратака в отступлении
– Ну что? В гараж? – спросил он Серегу. – Поедем на моей.
– Погоди.
Таким Алексей его еще не видел. Темнить и ходить кругами – не Серегин стиль. У них случались размолвки, но говорили они друг другу все. Напрямую, в лоб. А теперь Серега мнется.
– Видишь ли, Леша. Ты теперь получаешься свидетель. По делу об убийстве. Короче, мне нужны твои показания.
– Показания?
– Ну да. Чем занималась фирма, как обстояли дела у Волового, какими были его отношения с сотрудниками.
– Его убийство связано с фехтованием. Это кто-то из шпажистов. Братство Кубка.
– Докажи.
– Интуиция.
– Интуиция у тебя больше не работает. Когда-то ты был гениальным сыщиком…
– Что-о?
– А теперь у тебя под носом твоего же шефа убили.
Они стояли у подъезда. Взгляд Сереги был злым.
– Ты же знаешь, что я ни при чем, – тихо сказал Алексей. – Это была машина Самарина. О нем Воловой мне не рассказывал. И опасности с этой стороны не видел.
– Неизвестно, кто был за рулем. Короче.
Официальные показания.
– Докатились! Между прочим, я тебе верил на слово. И протоколов не составлял.
Барышев побагровел. Должно быть, вспомнил дело Серебрякова. И ту знаменательную поездку в санаторий, под Новый год.
– Короче так: или ты меня привлекаешь к расследованию, или я – свидетель, – жестко сказал Алексей.
– Короче так. Мы едем к Рощину, потом к Самарину. Если убийца он – дело закрыто. От тебя ничего не требуется. Протокола не будет.
– А ты, Барышев, повзрослел, – усмехнулся Алексей.
Когда познакомились, Сереге было двадцать с маленьким хвостиком. «Пацан», – думал о нем тридцатилетний Леша Леонидов.
– А ты постарел.
– Если добавишь «разжирел», я тебя убью.
– Силенок не хватит, – миролюбиво сказал Барышев.
– А я тебя интеллектом. Интуицией. Я тебе говорю: Братство Кубка. Не случайно это случилось двадцать лет спустя. Каламбур? А?
– Хватить шутить. Пошли на стоянку, – хлопнул его по плечу Барышев.
– А жены?
– Вот черт! Хорошо, что вспомнил!
Одновременно они выхватили из карманов мобильные телефоны.
– Сашенька… – сладко пропел Алексей.
– Анюта, – басом сказал Барышев.
– Я вернусь поздно…
– К ужину не жди…
– Ну я же тебе обещал, завтра поедем на дачу.
– Сказал – железно. В зоопарк.
– Что передать? – хором сказали они и переглянулись.
Леонидов убрал мобильник и пожал плечами:
– Не очень-то мы им и нужны.
Запихивая во внутренний карман куртки свой, Серега спросил:
– Леха, чего хорошего в этом зоопарке?
– Семейные ценности.
– А за что мучаются слоны?
– Спроси у слонов.
– Они ж молчат!
– Тогда у попугаев.
– Попугаев мне не жалко. Жалко слонов, – засопел Серега.
– Барышев, достал!
– Ну извини.
Помирились. Минут десять шли до гаража.
Проблему эту Леонидов решил год назад. Раньше приходилось держать машину на платной стоянке и ездить туда на автобусе. Две остановки либо двадцать минут пешком. Год назад в его микрорайоне сдали гаражный комплекс. Новенький, с иголочки. Воловой сотрудников не обижал, платил хорошо. И в кредите не отказал. Получается, что Леонидов кругом ему обязан.
Гаражу Барышев завидовал белой завистью. Серега был мужик основательный, деревенский. Без инструмента под рукой чувствовал себя не в своей тарелке, а переезжая с одной съемной квартиры на другую, до инструмента ли? Понимая это, Алексей дал ему ключи от своего гаража: пользуйся. Ежели картошку надо хранить – храни! Так что, картошка у них с Ба рышевыми была общая. Серега привозил ее с родины, отборную и такую вкусную, что после нее никакая другая не шла. Отпирая гараж, Алексей невольно усмехнулся. Вот ведь! Картошка общая, а проблемы собрались поделить! Сесть по разные стороны стола и положить на него какую-то бумажку.
– Картошка-то еще осталась? – заглянул в гараж Барышев. – Слушай, может, огурчиков соленых прихватим?
Огурцы он тоже привозил от мамы. Возвращаясь из отпуска, «Жигули» забивал под завязку. Потом разгружал у друга в гараже.
– А зачем нам огурцы? – сделал наивное лицо Алексей.
– А мы что, водку пить не будем?
Как будто ничего и не было. Водку-то пьют без протокола!
– Водку пить будем. Ее нельзя не пить, хотя пить ее нельзя, – Алексей вздохнул и прихватил трехлитровую банку, где в прозрачном рассоле плавали ядреные огурцы. Фирменные, барышевские. С пупырышками.
Банку он запихнул в багажник своего «пассата». Вывел машину из гаража и крикнул Сереге:
– Запри!
Тот запер гараж и уселся рядом, на переднее сиденье. Леонидов не удержался, съязвил:
– Как министр! Важный. Быть тебе, Серега, генералом. Как минимум, полковником.
– Я еще даже капитана не получил. Не догнал тебя по званию.
– Так я ж в отставке!
– Это без разницы. Адрес Рощина знаешь?
– Знаю, что в центре.
– У него двухкомнатная квартира в районе Пушкинской.
– Ого!
– Ориентир держи на «Макдоналдс». В курсе, где это? – ехидно спросил Серега.
– В курсе мой бедный желудок. Вот ты: можешь есть все, что хочешь. Хоть жареные гвозди. А для моего организма холестерин губителен.
– И в самом деле стареешь. Ворчишь, как старый дед. На здоровье начал жаловаться.
– Доживешь до моих годов…
Барышев рассмеялся. Алексей покосился с завистью на лучшего друга: зубы, как у лошади! То есть у коня. Боевого. И ржет как конь. Здоровый, черт. Физподготовкой не пренебрегает. Под кроватью у Сереги – штанга. И пудовая гиря. Мышцы каменные, пресс железный. С Барышевым хоть в разведку, хоть в атаку. На врага с голыми руками. Представился тонкий, как хлыст, Рощин со шпагой и Серега с крепко сжатыми кулаками. А если Рощин – убийца? Звонок-то был с его квартиры!
Итак, Рощин живет на Пушкинской. Дорогое удовольствие. Выводы делать рано, но… Сколько получает театральный режиссер? А модный театральный режиссер?