– Беса, оставь в покое кувшин, слушай сюда! Один из этих ублюдков – отец будущего ребенка, а значит – твой родственник. Предлагаю выкрасть его и женить на твоей тетке.
– Верно! – Беса на радостях наполнил стакан вином, заставил меня выпить и съесть грибов на закуску. – Рожать в пятьдесят не всякая сможет. А тетка уже на девятом месяце. Погоди-ка, а как мы узнаем папашу, их ведь было трое в зеленой «восьмерке»!
– Да пофиг, мы заставим сыграть всех в русскую рулетку. Кто останется жив, тот и отец.
– Здорово придумал! Дай-ка я тебя расцелую!
– Эй, отвали, не надо меня слюнявить!
– Я же чисто по-братски.
– Ладно, слушай сюда, бестолочь: мы наденем женские платья, сбреем щетину, накрасимся помадой поярче, будем как приманки – понимаешь мою мысль?
– Хорошая идея, но нельзя ли провернуть это дельце как-то по-мужски? Мы ведь горцы, а не какие-нибудь пидоры!
– Беса, давай-ка без этого гребаного пафоса, и потом среди горцев тоже попадаются пидоры…
Внезапно меня скрутило, я бросился в туалет, прихватив с собой автомат. И по дороге в сортир неясные подозрения сплелись в одну жесткую, как ремень из крокодильей кожи, мысль: Беса отравил меня! Он хочет взять себе мое оружие – свое он заложил, когда мы лечились от триппера. Хитро придумал, гад, никому и в голову не придет, что это убийство, все будут думать, что я отравился. Беса прекрасно знал, что я не ем грибов, тем более закатанных в банку какой-то грязной бабой с рынка. Сам он даже не прикоснулся к этим «мухоморам», которые называл с ухмылкой шампиньонами, зато заставил меня жрать. Для верности подсыпал в мой стакан с вином битого стекла, я-то, дурак, не сразу догадался, почему он бьет об свою башку бутылки. Пожалуй, на этот раз мне не отвертеться от смерти, а Беса возьмет мой автомат и один пойдет на выгодное дело. Одна только зеленая «восьмерка» стоит больше тысячи баксов, чуваки внутри, надо полагать, тоже не с пустыми карманами сидят, чай, баблом набиты, плюс стволы заморские. Ну ничего, я сделаю так, что оружие не будет стрелять, и Беса сам попадет в ловушку. Я уселся поудобнее на толчке, разобрал оружие, вынул боек, положил в карман, затем снова собрал его, вернулся в комнату и хотел сзади заехать Бесе по башке прикладом, но промазал, упал, и меня вырвало на мамин любимый палас.
В палату вошел врач в забрызганном кровью халате и спросил меня, как самочувствие. Получше, спасибо, тошнота прошла, не рвет и в туалет не так часто тянет. Ну вот и хорошо, улыбнулся заклинатель змей, сейчас велю медсестре поставить тебе капельницу. Слушай, док, я из-за грибов попал сюда или как? Скорей это было алкогольное отравление ну и сопутствующие войне стрессы…
В дверях появился увешанный оружием Беса, поздоровался за руку с врачом.
– Подожди меня, пожалуйста, тут, я завершу обход, – сказал бодро доктор, подкатил к старику, выслушал жалобы, обещал и ему поставить капельницу, кивнул нам: дескать, я скоро вернусь, и вылетел из палаты.
Беса устроился у меня в ногах и стал рассказывать про то, как вчера он с Анной пошел в Мамисантубан. Они выбрали участок за полем поближе к бензоколонке, он спрятался за орехом и в бинокль смотрел на трассу, а приманка Анна в сексуальных шортиках долбала тяпкой землю. Мародер Филин, тот самый, что застукал свою жену с любовником и застрелил обоих, заметил Анну. Он клюнул, подплыл к огороду, хотел перемахнуть через забор, но зацепился одеждой за края сетки и застрял. Тогда же на дороге появилась зеленая «восьмерка». Все произошло быстро: машина съехала с трассы и остановилась у забора, на котором вместо чучела болтался человек. Беса решил, что пора брать насильников в плен, но Филин оказался проворнее и стал палить из пистолета в зеленую «восьмерку». Из машины тоже стали жарить, и мародер задергался на заборе. Когда Беса выбежал из засады, все, кроме Анны, были мертвы. У нее, конечно, был шок, ну да ничего, пройдет, сама как-никак напросилась.
Беса положил на мою кровать трофеи: новый короткоствольный автомат и пистолет мародера Филина.
Мне представилось, как Беса выскакивает из засады, берет на мушку машину и кричит: руки вверх! Но ему невдомек, что автомат без бойка, зато у чувака в зеленой «восьмерке» со стволом все в порядке, и он начинает палить. Беса падает мертвый, а трое обросших мужчин вылезают из автомобиля и хватают Анну.
– Беса, прости меня!
– За что тебя прощать? Все нормально, у тебя был понос, ты немного похудел, но скоро поправишься!
– Нет, я не про это, ты ведь знаешь, что у меня мания преследования, мне нельзя пить!
Беса подвинул ко мне трофеи, вынул из кармана лимонку и сунул мне в руку, как ребенку погремушку:
– Возьми, мне это уже не нужно.
– Ты решил свинтить отсюда? – я положил гранату на матрас рядом с трофеями и накрыл арсенал одеялом.
– Меня пригласили в Москву на выставку, постараюсь остаться там.
Мы немного помолчали, потом я все-таки не выдержал и спросил:
– Как же Анна согласилась пойти с тобой на такое дело?
– Ты был в больнице, мне хотелось поделиться еще с кем-то, я и зашел к ней. Она налила мне виски, угостила пирогом. Я рассказал ей про план, который ты придумал. И ей захотелось со мной на дело.
– Беса, только честно: ты ее трахнул?
– Ты спятил: она же моя троюродная сестра!
– Брось, она тебе седьмая вода на киселе, – я горько усмехнулся. – На Анне были такие шорты, что на нее клюнул даже мародер Филин, а у него, говорят, не стоял, потому-то жена и пошла налево.
– Еще раз скажешь про Анну такое, и я зубы тебе выбью!
Беса подскочил и, похоже, собрался дать мне в морду. Я выдернул из-под простыни автомат, навел на него и крикнул:
– Отвали, пока я не выбил из твоей башки мозги!
Губы Бесы скривились:
– Сначала проверь, на месте ли боек, – он дернул к выходу, в дверях его уже поджидал врач, и пол заскрипел под их шагами в коридоре. Я еще немного полежал в кровати, потом подбежал к окну, посмотрел вниз и увидел перед корпусом больницы зеленую без лобового стекла «восьмерку». Внутри смеялись, и тут до моего слуха донесся голос Анны: ну пожалуйста, не надо так шутить, я сейчас поднимусь к нему. Я весь затрясся от радости, и плевать мне было на то, что Беса показал из окошка машины фак.
Как это бывает
Памяти Ацамаза Маргиева
…он крепко спит; и, словно
Дитя больное, улыбается безмолвно
Аца Маргиев получил новенькую СВД и решил попробовать себя в роли снайпера. Он пришел в наш район и попросил меня, клевого пулеметчика, поработать с ним на пару. Аца был большой – два метра, могучий, внушал уважение, потому я принял его предложение и пошел с ним искать позицию. И по дороге вспомнил, как о нем отзывался Беса: очень крутой чувак, точно тебе говорю, я с ним был в деле и видел, что он творил, мать его! В детском садике было слишком неуютно, и вражеские позиции были плохо видны. В городском парке за насыпью перед аттракционами лежать на траве тоже было стремно, к тому же я боялся клещей, и потому неожиданно открыл огонь по лесу Чито, в котором зарылись враги, и ответным огнем они выдавили нас из парка. Тогда мы поперлись в здание суда, но там воняло разлагающимися трупами, и мы, держась за носы, выбежали на улицу и решили обследовать дом перед храмом правосудия. Там на втором этаже мы нашли большую, еще не тронутую мародерами трехкомнатную квартиру и обрадовались десятилитровой бутыли араки на кухне. Еще мы нашли банки с компотом, ящики с домашними консервами, набитые в женский чулок грецкие орехи и твердые, как покрышки, чурчхелы. Пока Аца искал в квартире окно с видом на лес Чито, я успел надраться араки и, захмелев, побрел в спальню с большой кроватью, задернул шторы и решил поспать. Но мой новый напарник растолкал меня, вручил бинокль и сказал: мы не спать сюда пришли, а работать. Я вытаращился на Ацу, хотел послать, но он был слишком большой и мог отвинтить мне башку, и я решил надуть его. Я поставил на стол пулемет, затем подтащил к окну кресло, сел в него, отдернул штору, закинул на широкий подоконник ноги в драных кроссовках, приставил к слипающимся глазам бинокль и сделал вид, будто наблюдаю за ТЭКом – высотой, занятой врагами.
– Если заметишь кого-то, сразу же зови меня, – сказал Аца. – Сам не стреляй.
– Само собой, – пробормотал я. Он еще немного постоял у меня над душой, потом убрался в свою комнату работать, и сон мой пропал. Часа два я таращился на ТЭК, никого там не увидел и решил вернуться на кухню. Мне было скучно, и я пожалел, что так легкомысленно поддался на предложение Ацы работать с ним, и выпил столько араки, что до спальни не добрел, а свалился возле бутыли. Я затосковал по своему старому другу Бесе, который запил и вторую неделю отказывался воевать. С ним-то не соскучишься, и он так интересно умел рассказывать про свою московскую жизнь и про Юлю…
Вечером Аца тоже устал и, к великой моей радости, попросил сделать ему коктейль из абрикосового компота и араки, в общем, жизнь потихоньку стала налаживаться.
На третий день я отключился пьяный в кресле и проснулся от выстрелов. Я поплелся в комнату Ацы, узнать в чем дело, и тот сообщил, что грохнул вражеского солдата, но я ему не поверил. Слишком просто он сказал об этом, я даже запрезирал его, потому что для меня убийство – дело тяжкое и почти невыполнимое. Конечно, я видел трупы и сам палил из пулемета по вражеским позициям, но сомневаюсь, что убил кого-то, потому что в меня также стреляли, но я-то выбирал позицию с таким расчетом, чтоб остаться в живых, и люди по ту сторону не глупее меня. Но бывает, что человек вдруг начинает стрелять, а потом объявляет, дескать, положил кучу врагов, но ты понимаешь, что это всего лишь треп, и больше ничего. И вообще человек, который убивал на самом деле, редко говорит об этом, он все больше молчит, если у него еще не поехала крыша.