— Придвиньтесь, прошу вас… — сказал он.
— Придвинуться к чему?
Он не ответил на вопрос, увлеченный работой.
— Давно я не видел таких фантастических дам… нет… таких, как вы, никогда… Только сегодня… Дивный сегодня день, вы не находите?
Катерина невольно обратила взор к тусклому дню за окном — там моросил мерзкий мелкий дождик — трудно было придумать погоду противней. Но Котарбинский был увлечен даже сегодняшним днем.
«„Врубель для бедных“, — вспомнила определение Катя. — Но в жизни он скорее уж Врубель наоборот…»
Вильгельм Александрович и Михаил Александрович… Оба поляки по крови. Оба выбрали путь живописца, вопреки воле родителей… Оба приехали в Киев расписывать собор по приглашению профессора Прахова. У обоих была несчастная первая любовь… Но Врубель увидел в ней бездну. А для Котарбинского даже печаль стала светлым вдохновением. Оба сошлись с женой профессора Эмилией… Но для первого она стала той самой неразделенной любовью — его собственным ангелом ада, а для второго — ангелом-покровителем, лучшим другом. Вильгельм умер в старости у нее на руках…
Дивный пример, как одни и те же люди и вещи могут стать горем одного и счастьем другого. Как в горе может прятаться страшное счастье. А в счастье — горе. Именно способность проваливаться духом в бездонные миры породила гений Врубеля. Творчество ж Котарбинского оказалось таким же поверхностным или, скорее, парящим — легким, как его нрав.
За исключением разве что одного полотна — Черного Ангела с лицом прекрасного чудища, с глазами, полными темной бездны… Той самой бездны, которой были наполнены взгляды всех персонажей Врубеля.
— Маша, что ты делаешь?! — вскричала Чуб, едва не выпустив из рук принесенный с кухни поднос с ритуальной едой: сытой, кутьей и благоухающими пирожками.
С трудом умостившись на узком пространстве, упершись ногами в мраморный портал камина, Маша сидела на каминной полке и напряженно смотрела на дверь через лошадиный хомут.
— Ты че, хочешь увидеть привидение? — раскусила ее Даша Чуб.
— Ты сказала, что кошки на кого-то шипели… — оправдалась Ковалева. — И ступа вдруг лопнула. Здесь кто-то есть. Кто-то уже пришел к нам…
— Белая Дама. А ты кого ждешь? Его? Врубеля?
— Не обязательно…
— Ладно трындеть! — поставив поднос, Чуб подошла к Маше и помогла той спуститься на пол. — Хочешь увидеть его, так и скажи. Мира ща-с нет. И ты тоже, — обратилась она к Акнир, появившейся в дверях с круглым трехногим металлическим горшочком в руках. — Неужели так трудно сказать, что ты хочешь увидеть маму?
— Хочу, — суховато подтвердила Акнир.
Помощница Главы Киевских ведьм поставила горшок с тремя ножками в виде когтистых лап в камин на огонь. Красноватая, похожая на борщ жидкость в горшке забурлила. Из кухни в комнату уже доносились другие невероятные запахи — готовить Вася была мастерица. Оставалось надеяться, что часть яств, предназначенных мертвым, достанется также живым.
— Ну и чего было врать? «Я не жду ее, не жду», — передразнила Даша.
— Хочу. Но не жду, — вновь подтвердила Акнир. — Души умерших никогда не приходят просто так. Либо Душечкам плохо на том свете и они не могут найти покоя. Либо хотят предупредить, что плохое случится с тобой. И, понятно, я надеюсь, что маме там очень неплохо, а мне будет неплохо жить тут. Но как дочь, конечно, хочу снова увидеть…
Дочь Киевицы воровато и быстро оглядела круглую комнату Башни, словно спрашивая: «Мама, может, ты все-таки здесь?», — и резко мотнула головой.
— А я надеялась, что Врубель придет не ко мне. А к сыну… — созналась Маша. — Ведь там, в Прошлом, его единственный сын Савушка умер. Мне кажется, он должен узнать, что все же не остался бездетным. Что у него есть наследник… Должен почувствовать и прийти. Иначе я должна сама пойти в Прошлое и сказать… Я не имею права скрывать! А если скажу — должна показать ему сына. А если покажу — должна сказать Мише, что у него есть настоящий отец, и это — не Мир. А если я скажу так, Мир может обидеться, ведь он называет Мишу «мой сын». А если не скажу…
— Мамочки, Маша, какая же ты заморочливая! — возопила Чуб. — Скажи прямо, ты хочешь увидеть Врубеля?
— Нет… Да… Я не знаю. Я хочу, чтобы всем было хорошо! — абсолютно честно сказала та.
— Возможно, Мишин отец и придет, — подогрела ее надежду дочь Киевицы. — Незаконченные дела — одна из самых распространенных причин, по которой Душечки не находят успокоения. Вторая, как я уже говорила, — желание предупредить об опасности… Видите, пар, — показала она на кипящий трехногий горшок. — Если он вдруг станет красным… — Акнир замолчала.
В Башне образовалось привидение Мира Красавицкого с серой потертой книгой в руках.
— Боюсь, мне пришлось позаимствовать ее из Парламентской библиотеки, — сказал он. — За полчаса они вряд ли заметят пропажу. Издана в 1958 году, с тех пор не переиздавалась. Воспоминания сына Эмилии Праховой — единственная книга, в которой есть хоть какая-то полная информация о Котарбинском. Как ни странно, о нем почти ничего неизвестно. Все знают его мистические сюжеты и почти не знают его самого. Я так и не смог узнать ничего о его браке. Хотя история странная… Тут написано, что он женился на некой кузине, в которую был влюблен всю свою жизнь, привез ее в Киев. Но никто не видел ее лица: она всюду ходила под вуалью. Друзья шутили, мол, эта кузина, наверное, такая страшная, что ее пугаются лошади…
— Жена моя, красавица, по улицам шатается, извозчики ругаются, что лошади пугаются?.. — вопросительно выговорила Маша разудалый куплет.
— Да. Эту песню пел один из братьев Сведомских, — кивнул Мир. — Он подшучивал над коллегой.
— А еще он сказал, что его жена — Черный Дух! — надбавила Маша.
— Этого в книге нет. Ты где-то еще нашла информацию? — обрадовался Красавицкий.
— Я сама это слышала! Сегодня во Владимирском… Я была в Прошлом, — пояснила Маша Чуб и Акнир. — Он назвал ее Черным Духом. Незримым. Он просто не знал, как еще объяснить, почему она прячет лицо от людей… Он шутил.
— Только нам не до шуток, — сказала Акнир. — Все сходится!
— Тут сказано, — Мир показал на книгу, — что однажды загадочная жена Котарбинского просто исчезла. Всю оставшуюся жизнь он прожил в Киеве один. Все решили, что их брак не задался и супруга вернулась в Польшу. Но я не смог отыскать никаких сведений о ней. Ни где она жила, ни когда умерла…
— До или после их свадьбы, — многозначительно завершила Акнир.
— Прятаться под вуалью можно и по вполне реальной причине, — сказала Маша. — Например, ее лицо было изуродовано оспой…
— Или у нее просто не было лица! — огласила дочь Киевицы.
— А Котарбинский знал в лицо Духа Бездны! — окрыленно прибавила Чуб.
— И, возможно, был даже женат на нем… — Акнир казалась возбужденной. — Василиса рассказала не все… Некроманты способны управлять душами мертвых. Но не только чужими. Они могут управлять и своей собственной душой после смерти. Потому мертвый некромант — опасней живого. Он уже абсолютно не подчиняется нам. И способен подчинить себе любого слепого — любого человека… Причинить ему вред. Убить его. Забрать его тело. Это значит…
— А это что-нибудь значит? — прервал ее Мир, указывая на горящий камин.
Пар над котелком стал черным, затем — красным. Пару секунд Акнир молчала, затем проговорила:
— Вот вам и первое предупреждение. Кто-то из наших близких сегодня умрет.
Маша побледнела и бросилась к кровати спящего сына.
— Из близких… Из родственников? — испуганно навела справки Чуб.
— Не обязательно, — сказала юная ведьма. — Близкие в нашем понимании — те, кого мы принимаем близко к сердцу. О ком вы трое думали сейчас, в данный момент? Точнее, полмомента тому… — взыскательно вопросила она.
— Я — о Маше, — сказал Мир.
— А я — о Мише, — призналась Маша. — Об обоих. Отце и сыне. И о Мире, конечно…
— А я — об этой Ирине, — сказала Чуб. — У нее ж через неделю свадьба была… должна была быть. У нее был жених. Он тоже собирался жениться на Духе Бездны, как и Котарбинский…
— То есть ты думала о ее женихе? — быстро уточнила Акнир.
— В общем-то да…
— И я — тоже! — радостно вскрикнула ведьма.
— Тогда поспешите, — возникшая на пороге Василиса Андреевна держала в руках маленький столик с множеством сверкающих тарелок и кубков. — Помните, что я говорила?.. Первой некромант получила душу отца. И если допустить, что больше всего она ценит души любящих, ее второй жертвой станет мать, а третьей — жених. Или наоборот. В зависимости от того, кто любил ее больше.
— Так давайте тупо очертим их кругом Киевиц и не будем париться, — Даша посмотрела на пар-предсказатель — вышел хороший каламбур.
— Но не забывайте, у вас мало времени, — пришпорила их Глава Киевских ведьм.
— Скоро Киев накроет туман… А к вам слетятся гости.
— Примерно так? — Мир Красавицкий уже сидел за компьютером, изучая одну из многочисленных интернет-галерей с работами Котарбинского.
На экране пред ним стоял снимок черно-белой дореволюционной открытки. Из забытого, заросшего цветами могильного холмика вылетал чей-то грустный крылатый дух. Возможно, как раз для того, чтоб заглянуть к своим на Деды́…
«Интересно, имеют ли бриллианты душу? И если да, какая душа живет в них? Столь же прекрасная, как они сами? Или в каждом бриллианте, словно в окаменевшем бездонном озере, прячется Черт. Или сам Дьявол. Иначе как объяснить странную и непреодолимую страсть людей к небольшим сгусткам углерода. Как объяснить, что ради них век за веком предают, лгут, убивают? Как объяснить, что я не могу не думать о них?.. Как же мне заполучить эти чертовы серьги?!»
Катерина недовольно повертела затекшей шеей и вернулась в прежнюю позу — быть натурщицей оказалось совсем нелегко.
— Чудесно… Прекрасно… — Вильгельм Котарбинский с удовольствием посмотрел на сотворенный набросок. — Признаться, я люблю эти серые дни… В такие дни как никогда понимаешь, что ничего невозможного нет. Все возможно. Все совершенно. И почти все в мире так прекрасно, непознанно… И вокруг нас даже не мир, а миры. Просто одни из них видимы, а иные не видимы. Одни — бесконечно велики, а другие — бесконечно малы. И кто знает, возможно, существует другая планетная система, подобная Солнечной, но размером с мизинец моей левой руки. А в этой малой системе планет тоже есть Земля, на Земле — Киев, в Киеве — Владимирский храм, а в нем сидят, вот в эту минуту, Котарбинский, Сведомский и Васнецов? Мы сидим там сейчас и пишем картины… Ибо все существует в одночасье. Ведь так? — окунул он ее в радостную голубизну своих глаз.