Мы трогаемся.
Отсюда до магазинчика Ларисы минут пятнадцать езды, и я стараюсь не отвлекаться по пустякам. Но Лина к «пустякам» не относится, поэтому я то и дело на нее отвлекаюсь.
Нацепив мои «дебильные» очки, она делает вид, что меня рядом нет, и мурлычет себе под нос слова одной заезженной песенки. Я тысячу раз слышал ее по радио, но понятия не имею, кто ее исполняет. Лина чувствует себя расслабленно, иначе бы не стала петь и настукивать ладошкой мелодию. Настукивать по своей коленке. Она светится счастьем, и я улыбаюсь ей. Мне нравится ей улыбаться. Но она включила игнор.
О’кей, меня нет.
Я не смотрю на нее. Не смот-рю… Представляю, что еду один. Совершенно один. В салоне пахнет ароматизатором, а не чьим-то приятным парфюмом. Нет. Никого нет. Я один, но… Но! Но! Но!
Ее идеально белые кеды. Колени. Рука. И локоть, который время от времени меня задевает. Смешно! Я снова любуюсь ею, не в силах скрыть интереса. И жду. Жду, когда она вспыхнет как спичка, одарит меня своим вниманием и неординарными комплиментами, а потом все-таки улыбнется. Ведь ее улыбка очаровательна. Лина – одно сплошное очарование…
– Почему тебе никто не звонит? – вдруг спрашивает она, и я искренне радуюсь, что Лина наконец-то закончила играть в молчанку.
– А кто мне должен звонить?
Она пожимает плечами.
– Не знаю. Но кто-то должен: друзья, родители, доставка какой-нибудь бредятины.
– Какой-нибудь бредятины? – перепрашиваю я, готовый рассмеяться, и заглядываю ей в лицо. Но доступ к глазам закрыт.
Лина была права насчет очков: хочется выкинуть их куда подальше.
– Ты с самого утра в чужой компании, – заключает она, и я улыбаюсь. Мне кажется, ее компания уже давно не чужая.
– Я предупредил, что у меня срочные дела.
Хотя я, конечно, уже реально задерживаюсь.
Она прищуривается.
– Но кто-то тебе все-таки звонил.
– Да.
– Но ты не ответил.
– Да.
– Попахивает вечерним скандалом, – смешно ухмыляется Лина.
Я понимаю, к чему она клонит, но сейчас мне трудно разобрать: язвит она, сочувствует или злорадствует по поводу того, что я якобы могу огрести проблем.
– Все может быть, – отвечаю неопределенно и намеренно не смотрю на нее.
Лина молчит. Боковым зрением вижу, как она теребит тесемку за запястье.
Она волнуется? Ей не все равно? Что? О чем она думает?
– Ты все еще переживаешь насчет «Инстаграма»?
Лина отвечает слишком быстро:
– Нет. Не особенно.
Ее голос звучит мягко и приглушенно. По всей видимости, это не то, что тревожит ее.
– Ты покажешь мне ваш профиль? – Я протягиваю ей свой айфон.
– Зачем? – Она непонимающе смотрит на гаджет. Но вдруг расслабляется и смеется: – О нет. Не-ет! Тебе его не жалко? Если все это ради моего нелепого возгласа, то ты сошел с ума!
– Что? – Я не могу смотреть на нее без улыбки. Лина мелет какую-то несуразную чепуху, но эта чепуха мне отчего-то нравится. – Я просто хочу взглянуть на ваш профиль, и все.
– Ну да, конечно. – Она складывает руки на груди, как это делала уже несколько раз, и буравит меня взглядом сквозь очки. – Ты хитрый жук. Твои потаенные мысли скрыты под слоем помпезного обаяния, но я читаю тебя насквозь. Ты снова хотел, чтобы я…
– Погоди!
– …произнесла это…
– Стоп! Остановись! – Я смеюсь и сворачиваю на Московскую. – Не хочу слышать все, что ты намерена говорить дальше. Давай отмотаем немного обратно. Так ты считаешь меня обаятельным?
Лина дергается, собираясь меня ударить, но я все еще предлагаю ей взять мой айфон…
– Я такого не говорила! – с жаром открещивается она. – Положи его сюда, – указывает на приборную панель, – я возьму его оттуда.
Я делаю как велено, после чего театрально почесываю нос.
– В твоей речи было что-то такое про помпезность… Не напомнишь?
– Я сказала это ради сравнения!
Сняв очки, она утыкается в мой айфон, а через пару секунд возвращает его обратно, позабыв об осторожности. Но прежде чем забрать его из ее рук, я внимательно смотрю ей в глаза, потому что совсем не собираюсь провоцировать Лину на это ее «оуч». Хотя то, как она его произносит, вызывает соблазн повторить предыдущий трюк.
Но все проходит гладко, телефон у меня.
– И с кем ты меня сравниваешь? Только придумай что-нибудь новенькое, не надо повторяться.
– Тебе это так важно знать?
– Важно, – киваю я. Подписываюсь на профиль их цветочной лавочки и откладываю айфон в сторону.
– С чего бы это?
– Самовлюбленному эгоисту необходимо знать, что о нем думают.
Лина смеется.
– Я же вижу, ему плевать.
И пока я нахожусь с ответом, мы сворачиваем на парковку мини-маркета. Красная «Киа» оказывается по соседству.
Я глушу двигатель, кладу локти на руль и поворачиваюсь к Лине.
– Признайся, у тебя просто нет подходящего сравнения, кроме как «обаятельный».
Кажется, она снова жаждет меня ударить, но ее порыв отнюдь не агрессивный. Скорее похоже на своеобразный коннект через прикосновение, и это говорит о том, что Лина впустила меня на свою территорию еще тогда, когда впервые стукнула.
– У меня есть тысяча сравнений для тебя!
Она отстегивается и выбирается из машины. Но не спешит в магазин: обняв плошку с цветком, терпеливо дожидается, пока я выйду, открою заднюю дверцу, достану ящик…
Сейчас Лина такая покладистая: неторопливая, мягкая, совершенно своя, как будто мы уже лет двадцать делаем что-то вместе. Ее злость остается только в словах. В словах, за которыми она все время прячется.
– Около десяти я уже слышал. Осталось девятьсот девяносто, – смеясь, приближаюсь к ней с первой партией фиалок. – Сколько еще дней нам нужно провести вместе, чтобы ты успела уложиться? Лета тебе хватит?
Она не выдерживает и пихает меня локтем. Я разыгрываю комедию, что вот-вот уроню ящик. Испуг расползается по ее лицу, но тут же сменяется на праведный гнев. Когда Лина сердится по-настоящему, трясется земля и замолкают все птицы, щебетавшие на ветках. Но такой она мне нравится даже больше.
– Ты когда-нибудь бываешь серьезным? – Она открывает дверь, звоном колокольчиков оповестив Ларису о нашем появлении.
– Я всегда серьезен.
Лариса смотрит на нас с интересом, в ее взгляде читается вопрос: «Вы так и не сумели найти общий язык или вам присущ именно такой стиль общения?»
Я ставлю ящик туда, куда мне указывают, и отправляюсь за вторым. А потом за третьим, четвертым и пятым. Лина тем временем колдует над ценником, попутно рассказывая маме, что мы придумали. Я ловлю обрывки их диалога, но и без того понимаю, что Лариса лишь позволяет нам эту маленькую шалость, хотя совершенно не одобряет. Но я, честно говоря, на что-то большее и не рассчитывал.
К магазину подъезжает «Ивеко Дейли» с логотипом оранжереи и яркой надписью, один в один как вышивка на фартуке администратора. Пальму заносят внутрь помещения и предлагают Ларисе расписаться. Не знаю, успела ли Лина рассказать ей и об этом, но Лариса держится и пока не возмущается. Но по выражению ее лица видно, что это просто «пока»…
– Она отлично впишется в тот угол, – будто бы равнодушно сообщает Лина, но, спрятавшись за спиной матери, испепеляющее смотрит на меня и стучит кулаком себе по лбу, как бы намекая, что я идиот.
Я воспринимаю ее жест как знак: настала моя очередь объясняться. Поэтому подхожу ближе к Ларисе и выкладываю все как есть. Мне самому до конца не верится, что эффект неожиданности сработает нам на руку и тот импульсивный дядька немного смягчится. Но я улыбаюсь, и Лариса улыбается мне в ответ. На самом же деле пальма – подарок цветочной лавочке… точнее, персональный подарок Лине. Но если я скажу об этом напрямую, боюсь, Лариса останется не в восторге. Она и так еле согласилась принять от меня вполне справедливую помощь.
Мы переглядываемся и единогласно решаем, что пора позвонить клиенту – чем раньше разделаемся с ним, тем меньше резонанс. А пока Лариса набирает его номер, я ловлю взгляд Лины и возвращаюсь к вопросу, который остался без ответа:
– Ну, так как насчет лета?
Глава 11
Мое лето не предполагает массу впечатлений и развлечений: сначала сессия, потом работа-работа-работа. Даже субботние посиделки с Никой в июле-августе перестанут быть регулярными, если вовсе не сойдут на нет. Ее ждет море, поездка в Москву на несколько недель и еще много всего впечатляющего. А мои планы уместились бы в четыре строки: спать, есть, ухаживать за растениями и угождать покупателям.
Честно говоря, я жутко устала от людей, устала от их недовольства, вечных проблем, которые они хотят переложить на плечи других, от бесконечной суеты и нескончаемого негатива. Залечь в гамак между деревьев какого-нибудь заброшенного сада и с книгой в руках насладиться тишиной – это неосуществимая мечта, примерно такая же, как и посмотреть на город с воздуха. Я бы очень хотела подняться в небо на вертолете и с высоты птичьего полета ощутить величие и красоту города, увидеть границы и очертания, смело выйти за их пределы и оказаться в совершенно ином измерении, где вместо каменных гигантов – реки, леса, поля, холмы, разнотравье. Иные величие и красота.
Я смотрю на Алексея и не понимаю, зачем он это спрашивает. Снова желает подловить меня на чем-то неоднозначном? Но вместо того, чтобы прочитать его тайные мысли, я подмечаю мелкие детали его внешности: идеально ровные зубы, мягкую линию верхней губы, узкие крылья носа, длинные темные ресницы, еле заметную впадинку на лбу, похожую на шрам. Я любуюсь им. Любуюсь, дьявол его подери! И он это понимает. Его взгляд снисходителен, глаза слегка прищурены, и он все еще ждет ответа.
Я хватаюсь за лейку.
– Если ты собираешься донимать меня все лето, то я управлюсь за один день.
Надеюсь, мои слова не звучат двусмысленно?
Двигаю к себе кашпо с калатеей, которое стоит у него под носом на стойке, и обильно поливаю растение.
Алексей смеется.
– Мне следовало бы сказать, что я собираюсь донимать тебя все лето. И все ради девятисот девяноста персональных комплиментов! – Он выгибает бровь и постукивает пальцем по папке с документами, которая лежит у него под рукой. – Но я не могу тебе врать.