Последнюю фразу он произносит так легко, что мне становится стыдно за свою резкость. Алексей просто шутит, без всякого тайного смысла. Это я ищу в словах подвох.
Я избегаю встречаться с ним взглядом и ощущаю, что его глаза играют со мной в догонялки. Он действительно не врет, поэтому смотрит открыто и ждет от меня взаимности.
– Сказал, что будет через семь минут, – мама откладывает телефон и улыбается нам обоим. – Позволите мне уйти на обед? Не хочу в этом участвовать.
– Да, конечно. Приятного аппетита! – любезничает Алексей. А потом кивает на дверь, обращаясь ко мне: – Может, я тоже пойду? Как считаешь, я выполнил свою миссию?
– Что-о? Нет!
Меня охватывает беспричинная паника. Я не хочу оставаться один на один с этим сумасшедшим! Я должна буду что-то говорить, объяснять, улыбаться, а может быть, обтекая грязью, выслушивать упреки и оскорбления. И никакой поддержки рядом! Я даже кидаюсь вперед, наверное, чтобы не допустить побега Алексея. Но он и не собирается уходить.
– Приятно осознавать, что я тебе нужен.
– Нужен? Ха! – Я хочу вести себя более естественно, но вместо этого делаю какие-то дурацкие движения: машу руками, резко поворачиваюсь то в одну, то в другую сторону, перекладываю с места на место попавшиеся на глаза предметы. – Ты слишком высокого мнения о себе! С чего ты взял, что…
– Тогда я пошел?
– Нет!
Он снова смеется. Но смотрит уже не на меня, а на свое запястье.
О нет! Я успела ухватиться за него.
– Ты и впрямь так волнуешься?
Видимо, не просто ухватиться, а ухватиться очень крепко.
Я разжимаю пальцы и выдыхаю, признавая его победу:
– Да.
– Тогда я, конечно же, останусь.
Алексей проходит за стойку и становится на мамино место. Со всех сторон рассматривает «эксклюзивную» сенполию и, аккуратно разгладив, наклеивает на нее стикер, который я распечатала пару минут назад. Он делает вид, что увлечен этим процессом, быть может, чтобы больше меня не смущать. Или ему действительно нравится новое неизведанное занятие, ведь раньше он наверняка ничем подобным не занимался.
Я отхожу к ящикам с фиалками и принимаюсь расставлять их на свободной полке стеллажа, но краем глаза посматриваю на него. Мне до безумия любопытно, что он будет делать дальше, возомнив себя продавцом цветочной лавочки. Хотя «возомнив» в таком контексте звучит как-то странно.
Дверные колокольчики возвещают о посетителе, но мне даже поворачиваться не обязательно – я слышу противный голос, который врезался в мой мозг и еще долго будет там дребезжать, и понимаю, кто к нам пожаловал.
– Я пришел, – с порога сообщает Мистер Тараканьи Усишки. – Я готов принимать извинения.
Возвращаю на место очередную сенполиию и спешу направить все свое внимание на привередливого клиента, который сейчас горделиво улыбается. Но улыбается он не мне, а Алексею – как будто уверен, что тот здесь главный. И Алексею это явно льстит.
Я делаю несколько шагов навстречу.
– Да, да, конечно! – Размашистым жестом приглашаю недотепу пройти вглубь торгового зала. – Простите нас за досадное недоразумение с просроченным товаром, – намеренно выделяю голосом это вульгарное выражение, – и примите совершенно искренние извинения.
Правда, искренностью мои слова даже не пахнут. Не знаю, способен ли он различать сарказм, но я и не подумаю перед ним расстилаться.
– Вот такое изысканное растение вам подойдет?
Я подхожу к двухметровой пальме, слегка оттягиваю одну из ее ветвей и смотрю на Рыжие Усишки сквозь перистые листья.
Он в некотором ступоре. Кстати, я тоже. Мне кажется, сейчас его маленькие глазенки выскочат из орбит, а усы зашевелятся от шока или негодования.
Я отступаю назад, будто вместо слов из его рта на меня могут вылиться зловонные помои, и в качестве защиты выбираю длинную-предлинную болтовню:
– Мы перед вами так виноваты, так виноваты, – тараторю я, вымучивая улыбку, – что бросили все дела и поехали в одну частную элитную оранжерею, в которой можно приобрести редчайшие растения и только по клубной карте закрытой ассоциации флористов. Вы слышали про закрытую ассоциацию флористов? Нет? Как же так! А мы, между прочим, потратили несколько часов, чтобы подобрать для вас то самое растение, которое сполна компенсировало бы утрату…
Я не знаю, что еще говорить. По-моему, пальма – не самый лучший вариант компенсации. И ищу поддержку в Алексее – в конце концов, это его легенда! Оборачиваюсь и вижу… как Алексей, прикрывшись ладонью, тихонько смеется. Ему смешно! Ему весело! Мне приходится врать, а он и рад насмехаться! Как же я могла повестись на все это? Он специально провернул дельце с пальмой и приволок ее сюда, чтобы поржать в свое удовольствие, насладиться моим фиаско. Я поняла! Жаль только, что слишком поздно.
– Позвольте, – подает голос клиент, пока я, поджав губу и борясь с яростью, сверлю взглядом этого хитроумного супчика. – Я, конечно, премного вам благодарен, но…
– Да! – грубо перебиваю я. – Вы можете высказать все, что думаете. Можете оставить отзыв в книге жалоб. Можете заявить в полицию, департамент международных соглашений или куда там вы еще собирались, если вам не нравится то, что мы вам предлагаем!
Мне надоело притворяться! Надоело терпеть унижения! Пусть катится отсюда подальше и больше не таращит на меня свои поросячьи глазенки. Хорошо, что в магазине кроме нас троих больше никого нет и я могу не стыдиться за свою импульсивность.
– Нет, нет. Мне все нравится… – широко улыбается мужчина и трогает листья пальмы. – Но… как же я доставлю его к ногам Тамарочки?
– А это не для Тамарочки. Для вашей дамы сердца у нас отдельный подарок. – Я вырываю из рук Алексея сенполию «Голубой туман» и протягиваю ее счастливому обладателю сразу двух эксклюзивных растений. – Эта шикарная фиалка еще не расцвела в полную силу, стоит только немного подождать, и она одарит вашу Тамарочку пышным каскадом соцветий. Но боже упаси залить ее! Чрезмерно! Слишком часто! Поливать ее прямо на листья, а не из поддона!
Стучу пальцем по низу кашпо, привлекая внимание клиента к важному нюансу (быть может, он не знает, что такое поддон?) и замечаю, как его глаза еще больше округляются. Вот дьявол! Он заметил стикер с ценой.
– Не смотрите на него! Эти цифры ничего не значат! – Я пытаюсь содрать наклейку, ковыряю ее ногтем, но, как назло, ничего не выходит. – Даже не думайте, что цветок может столько стоить!
– Да, да, конечно, – кивает он, переводя ошалелый взгляд с меня на Алексея. Но у меня нет никакого желания поворачиваться в сторону этого супчика. К тому же наклейка наконец-то поддается, и я со злостью отрываю приличный кусок. Хотя нули от цены остаются на месте. Ну и фиг с ними!
– И напоследок! Фото довольного покупателя для «Инстаграма». Вы станете лицом нашей цветочной лавочки? – Я достаю из нагрудного кармана телефон, выбираю нужную иконку и подхожу вплотную к Мистеру Тараканьи Усишки. Бесцеремонно навожу на него камеру и приказываю: – Покажите, как вы счастливы!
Мужчина, обнимая сенполию, суетливо улыбается. Я подталкиваю его ближе к пальме и делаю несколько снимков.
– Может, вы дадите нам интервью? – Но режим видеосъемки не включаю, просто публикую готовое фото с подходящим хэштегом. А когда растерянный клиент раскрывает рот, не даю ему сказать и слова. – Спасибо, этого вполне достаточно. Вы уже звезда! – Подталкиваю его в спину, чтобы проваливал. – Свое счастливое лицо сможете увидеть в нашем профиле, вы же в курсе, как нас найти в «Инстаграме»? Знаю, в курсе, вы следите за всеми новостями, активничаете в комментариях.
– Я не… А… – Он мотает головой, оказавшись у выхода, но я помогаю ему и здесь. Мне не трудно поработать швейцаром.
– Всего вам доброго!
Я закрываю за ним дверь и, стиснув зубы, улыбаюсь и машу. Неустанно машу, пока он не скрывается из поля зрения. А потом разворачиваюсь и обрушиваю весь свой гнев на истинного раздражителя:
– Ну и как, доволен? Вволю поразвлекся? «Частная оранжерея, эксклюзивное растение»… Очень смешно! А теперь забирай свою пальму и уматывай! Не видишь, концерт окончен!
Я подбегаю к нему и дергаю за рукав, чтобы он наконец-то отлип от стойки. Чтобы проваливал куда подальше! Чтобы духу его здесь не было! Но этому супчику хоть бы хны – он все еще смеется.
– Ты глухой? Тупой? – рычу я и не могу успокоиться.
Так хочется, чтобы материя, из которой сшита его идеальная рубашка, треснула, как салфетка, и расползлась под моими пальцами. Сейчас я готова его самого порвать на мелкие кусочки! Поэтому толкаю, бью кулаком в плечо, тормошу, пытаясь сдвинуть с места, буксую, почти скулю… и понимаю, что все это бесполезно. И выдыхаюсь.
– Ты самый-самый ужасный человек в мире! – заключаю я и от бессилия валюсь грудью на многочисленные папки с документами. – Хуже тебя нет никого, – зарывшись лицом в бумаги, продолжаю бурчать я.
Мне уже плевать, смеется он или улыбается. Я чувствую себя значительно лучше, и это самое главное, но остановиться слишком трудно.
– Ты исчадье ада. Ты избалованный папенькин сынок. Ты… ты…
Я медленно отрываюсь от стойки и взглядом натыкаюсь на его паспорт: он лежит сбоку от канцелярских принадлежностей. Алексей до сих пор не забрал его.
– Почему? – вслух произношу я и поднимаю глаза.
– Ты такая забавная, – улыбается он. Улыбается мягко, без насмешки, будто пропустил мимо ушей всю тираду, которую я на него вывалила. Улыбается так тепло и трогательно, что я готова забыться в ту же секунду.
Бо-оже, какой же он красивый!
Я пихаю его локтем.
– Ты подхалим!
Но Алексей все еще не слышит меня. Он поднимает руку, словно собирается прикоснуться к моим волосам, погладить по щеке или даже… Оу!
Мое сердце ухает куда-то вниз. Я слышу, как оно гулко стучит в глубине меня, быть может, в животе или на уровне колен, и теряюсь в пространстве. Но ненадолго. Ведь он всего лишь поправляет свою прическу. Эгоцентричный супчик!