– И оплатить его, конечно же, – уточняет Лина с сарказмом.
Черт! Как же мне нравятся ее подколки.
Я мотаю головой, не в силах больше сдерживаться, и, смеясь, переглядываюсь с Ларисой.
– Лина! Ты можешь быть хоть чуточку вежливее? – одергивает ее мама.
Лина ставит лейку на подоконник и, не отреагировав на замечание, решительно устремляется к выходу.
Я выскакиваю следом за ней.
– Ты слышала, что сказала твоя мама?
– Намекаешь на то, что я невежа? – в своей коронной манере фыркает она.
– Намекаю на то, что у тебя классная мама.
Лина останавливается и складывает руки на груди.
– Ты снова подлизываешься к моей маме?
– Так, на минуточку… – Я делаю шаг вперед и оказываюсь с колючкой лицом к лицу. – Сейчас я даже не вижу твою маму.
Зато я вижу серо-голубые глаза этой милой девчонки, которая возомнила себя кактусом. Они выдают хрупкость своей хозяйки, выдают саму хозяйку с потрохами. Лина рада снова оказаться рядом со мной.
– Плевать! Ты постоянно это делаешь, – не сдается она.
– По-твоему, я должен хамить всем напропалую?
– По-моему, лучше выражать свои искренние чувства, чем лицемерить.
Я смеюсь:
– Хочешь сказать, ты всегда искренна в своем отношении к другим?
– Да! – слишком быстро и слишком резко отвечает она, срывается с места и стрелой мчит к моей машине.
Я прячу лицо в ладони и ухмыляюсь, а потом смотрю Лине вслед. Может, она и впрямь откровенна? Она совершенно не думает производить впечатление на кого бы то ни было: идет, широко размахивая руками, перепрыгивает через лужу, внезапно подворачивает ногу, ойкает и по-свойски приваливается к капоту Черной Убийцы. Кажется, именно так Лина нарекла мой «Рендж Ровер»?
Я подхожу к ней.
– Ладно, не злись. Клеймо эгоцентричного супчика меня вполне устраивает. Ты как? Как твоя нога?
Лина продолжает дергать ею, будто ей не больно и она всего лишь желает стряхнуть налипшую грязь, но я замечаю, как морщится ее вздернутый носик.
– Все в порядке, – недовольно отвечает она, но уровень ее взрывоопасности заметно снижается.
Не могу отделаться от улыбки, хотя понимаю, что улыбаться сейчас совершенно не к месту – как и в прошлый раз, когда я размазал по асфальту растения. Ни одна девушка никогда раньше не вызывала во мне такую реакцию – беспричинное восхищение. Нет, я мог заглядываться на прелести фигуры, быть под гипнозом чувственного взгляда, ощущать пробежавшую между нами искру, жадно хотеть их, в конце концов! Но чтобы вот так впадать в блаженное отупение – никогда.
Запоздало спохватившись, я предлагаю Лине локоть, чтобы она оперлась на него.
Лина смотрит на меня с недоверием.
– Я же сказала: все в порядке!
Слегка прихрамывая, она садится на пассажирское сиденье, мягко хлопает дверцей и высовывается в окно.
– Вот дьявол! Ты всегда такой…
Я уже собираюсь обойти машину и занять свое место, как вдруг останавливаюсь.
– Какой? – перебиваю Лину и с интересом смотрю на нее.
Она забавно ухмыляется, кладет подбородок на сложенные вдоль опущенного стекла руки и прищуривает один глаз.
– Весь такой «ми-ми-ми».
Мне нравятся ее небанальные сравнения, все эти причудливые словечки и обороты.
– Приятно осознавать, что в твоих глазах я «ми-ми-ми», – смеюсь я.
– Зря радуешься. Это отнюдь не круто.
– Разве?
– «Разве», – дразнится она. А когда я сажусь в машину, наконец-то искренне мне улыбается. – Быть «ми-ми-ми» – это слишком.
– Да-а-а? – еще больше удивляюсь я. – Так же слишком, как быть занудой и самовлюбленным эгоистом?
– Даже хуже!
– Даже хуже? Хуже того сумасшедшего с рыжими усишками?
– Эй, это мое выражение! – смеется она. Смеется так легко и свободно, будто не злилась на меня никогда. – Ты запоминаешь каждое мое слово?
Я киваю и пристегиваюсь, давая понять, что ей следует сделать то же самое.
– Ты секретный агент? Шпион?
– Нет.
– Тогда расскажи мне о себе, – Лина произносит это с нарочито безразличной интонацией, вытягивает ремень безопасности и копошится с ним слишком долго.
Я наклоняюсь, чтобы помочь ей.
– Меня зовут Алексей, мне двадцать, и я…
Она отдергивает руку. Но не резко, а как-то заторможенно. На секунду мне даже кажется, что сейчас с ее губ сорвется это непроизвольное «Оуч!» – растерянно, на выдохе, стихийным порывом. Быть может, ее пугают чужие прикосновения, мои прикосновения, наши прикосновения…
Но нет, она без загонов бьет меня по колену.
– Двадцать один!
– Хм… – Я улыбаюсь, и мы трогаемся. – Вообще-то пока еще двадцать.
– Но через месяц будет двадцать один. Это не считается! Твой возраст я знаю, давай дальше!
Сейчас я сконцентрирован на дороге и не могу взглянуть на нее – выезд с парковки на проезжую часть чрезвычайно коварный, мне нельзя терять бдительность.
– Откуда? Ты интересовалась мной, признавайся! – спрашиваю, мечтая увидеть ее глаза. В духе Лины начать юлить и открещиваться шуточками, но есть кое-что, что никогда не соврет мне.
– Я видела твой паспорт.
Я смеюсь. Похоже, я ошибался насчет ее неискренности.
– Точно! Ты же хотела заявить на меня в полицию.
– Что-о? – Лина снова бьет меня кулаком по колену, и мне нестерпимо хочется поймать ее за руку, чтобы ощутить тот жар, с которым она это произносит: – Не выдумывай!
– Нет? – Я позволяю себе бросить на нее короткий взгляд.
– Нет!
Черт! Она такая милая в проявлении своих чувств. Ее легко разозлить, рассмешить, вогнать в краску, за полчаса проведенного вместе времени увидеть весь спектр ее ярких эмоций.
Хохотнув, я вновь переключаюсь на встречное движение.
– Хорошо. Так что ты желаешь знать обо мне?
– Уже ничего.
– Уже ничего?
– Да! – злится она, ерзая на сиденье. – И хватит отвечать мне моими же фразами! Ты такой бесячий!
Я прыскаю, не сумев сдержаться.
– Бесячий?
– Я сказала: хватит!
– Хорошо. Извини. – Прикусывая губу, я сворачиваю вправо, чтобы уйти на Кольцо и добраться до Северного по Окружной без пробок. Но это слишком сложно – перестать смеяться.
– И как только твои друзья тебя терпят? – Лина фыркает, но делает это с долей теплоты. Хотя, конечно, тотчас же спешит прикрыть ее ругательствами. – Иногда мне кажется, что ты само исчадие ада!
А еще я чувствую, как Лина, улыбаясь, смотрит на меня. Она уже не злится.
– Исчадие ада или все-таки «ми-ми-ми»? – рискую спросить, подловив ее на несоответствии. И оборачиваюсь, чтобы в стотысячный раз взглянуть на нее.
– Одно другому не мешает, – смеется Лина, и на ее щеках я замечаю умопомрачительные ямочки.
Мы выезжаем на полупустую трассу, вдоль которой тянутся редкие зеленые посадки, дачные домики, автозаправки и всевозможные дилерские центры. Пригородный одичалый ветер врывается в салон и гуляет между нами, не зная, к кому приласкаться, но вскоре устраивается у Лины на плечах и время от времени позволяет себе играть отдельными завитками ее локонов. Он тоже разгадал, что она ангел.
– Итак, вернемся к рассказу обо мне, – состряпываю безупречное непробиваемое лицо и кладу обе руки на руль, слегка наклоняясь всем корпусом вперед. Может, я и вправду эгоист, раз стремлюсь лишний раз поговорить о себе? – Какие аспекты моей жизни тебе интересны?
Лина откидывается на подголовник.
– Не знаю.
Кажется, она собирается сказать что-то еще, но я ее опережаю:
– «Не знаю» означает все? Или ничего?
– Все или ничего, – повторяет она и тихонько смеется. – Слушай, ты не оставляешь мне выбора.
Я смотрю на нее и теряюсь в словах. Я бы хотел рассказать ей обо всем, что у меня сейчас происходит, но боюсь завалить ее ненужной информацией.
– Я не прошу тебя выбирать.
– Тогда начинай сначала.
И все-таки «все». Я торжествую! И начинаю сначала:
– Родился и вырос здесь, в этом городе. Рос в семье единственным ребенком, но всегда хотел быть старшим братом: мечтал водить за руку младшего, показывать ему секретные места нашего двора, учить плавать, не давать в обиду, вместе завтракать, вместе рисовать граффити.
– Ты рисовал граффити?
– Хах, было дело. Однажды даже убегал от полиции, тогда еще милиции.
– Ты был отпетым хулиганом?
Я усмехаюсь. И на секунду выпадаю из реальности в прошлое – в детство, которое уже никогда не вернуть. Вспоминаю мать, как она украдкой плакала ночами, потеряв неродившегося ребенка. А я все слышал, каждый ее тихий всхлип считал, и сердце наизнанку выворачивалось.
– Когда понял, что старшим братом мне никогда не стать, мечтал обзавестись четвероногим другом. Пару раз был в собачьих приютах, знал всех бродяг в округе, подкармливал их колбасой, но втайне фанател от корги. Эти коротышки с умными глазами казались мне идеальными напарниками в любом деле. Но и эта мечта так и осталась мечтой.
– Почему?
– Потому что раньше жил с родителями, а теперь почти не бываю дома.
– У родителей аллергия?
– Вроде того…
– Так, погоди! А теперь ты живешь отдельно? – в ее вопросе я слышу нечто сродни изумлению.
– Да. А что тебя удивляет?
– Хочешь сказать, что сам готовишь, стираешь и наглаживаешь эти свои идеальные рубашки? – Лина недоверчиво морщится.
– Нет, конечно, – смеюсь я.
– А, точно! Это же делает домработница.
Не знаю, что она себе навоображала, но я не отказался бы от подобных благ и привилегий. Если бы они мне были положены.
– Нет, мой штат гораздо больше, – продолжаю смеяться. – К примеру, уборкой квартиры занимается клининговая компания, стиркой – стиральная машина, готовкой – повара общепита, а вот гладить рубашки я в состоянии и сам.
Лина склоняет голову влево и смотрит на меня снисходительно.
– Ты же врешь! Про рубашки.
Я улыбаюсь, зацепившись взглядом за ее бровки-домики.
– Отчасти да. Потому что стараюсь покупать такие рубашки, которые не нужно без конца наглаживать.