Мы пристегиваемся и выезжаем на Проспект, но почти сразу же уходим с главной артерии влево и по извилистым улочкам спускаемся вниз, к набережной. Воздушный шар сопровождает нас, ярко-красным пятном маяча вдали. Лина замечает его и завороженно наблюдает за неспешным полетом всю дорогу, пока мы не останавливаемся у ворот лодочной станции.
– Пикник? Здесь? – оглядывается она. – Кажется, ты снова затеял что-то ненормальное.
– Подожди минутку, хорошо?
Я выхожу из машины и спешу к пропускному пункту, а постучавшись в окошко, договариваюсь с охранником, чтобы он поднял шлагбаум для нас. Но по пути обратно успеваю усомниться в выборе места для пикника.
– Ты была здесь когда-нибудь? – вновь усевшись за руль, спрашиваю я.
– Если ты потащишь меня в лодку, я за себя не ручаюсь.
В ее ответе я улавливаю нервное напряжение.
– Я не собираюсь делать этого, не беспокойся.
– А что тогда?
Мы проезжаем мимо служебных помещений, лодочного причала и останавливаемся в десяти шагах от деревянного мостка, с которого обычно кто-нибудь рыбачит. Но сейчас там никого. Правда, справа от него под ветвями раскидистой ивы расположилась семейная пара. Они не обращают на нас никакого внимания, лишь изредка поглядывают на детей, играющих в бадминтон на газоне.
– На заднем сиденье пицца и фреш. Как насчет незатейливого перекуса на природе? Но, конечно же, после фотосета. – Я киваю на «парня», которого она все еще держит в руках.
– После твоей выходки в кафе незатейливый перекус на природе звучит слишком подозрительно.
– Да ладно! Я серьезен как никогда. Мы приехали сюда исключительно ради фотосъемки, – смеюсь я. А потом игриво веду бровью. – Но если тебя вдруг потянет на приключения…
Я оборачиваюсь назад, подхватываю пакет и выуживаю из него гламурно-розовые пистолеты.
– Пиу-пиу! – нажимаю на спусковой крючок.
Лина инстинктивно пригибается, собираясь вскрикнуть, но когда из «дула» вылетает стайка крошечных пузырей, срывается на хохот.
– Ты сумасшедший! – выдыхает она и ловит ладонью заблудившийся пузырик. – Ладно, пошли! – Затем толкает меня в плечо и первая выходит из машины. – Но если твое дельце провалится…
– Скажи, я провалил хотя бы одно дельце?
Лина не отвечает. Я не вижу ее лица, но почему-то уверен, что она улыбается. Подхватываю заранее приготовленные пакеты и следую за ней к самой кромке воды.
– А что за напряженные отношения между тобой и лодками? – решаю полюбопытствовать. – Надеюсь, это не секрет?
– Не секрет. Я и лодка – несопоставимые понятия. Дело в том, что мы друг друга ненавидим.
– Оу! Звучит впечатляюще. А как ты поняла, что твои чувства взаимны?
Лина забавно морщит нос.
– Когда я начинаю топить ее, она стремится утопить меня в ответ. И у нее это получается гораздо лучше. И быстрее!
– Вот как! – Я достаю плед из чехла и нарочно трясу им, делая вид, что не могу справиться сам. – Когда-нибудь я познакомлю тебя с хорошей лодкой.
Лина щурится, глядя, как воздушный шар медленно стремится к солнцу, соизволившему выглянуть из-за облаков. А потом поворачивается и берется за свободный конец пледа.
– Прости, но у меня нет никакого желания знакомиться с твоими лодками. К тому же с одной из них я уже знакома.
Мне хватает мгновения, чтобы сообразить, о чем она. А точнее, о ком. И я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться. Хочу ответить ей что-нибудь не менее остроумное, но меня отвлекает телефонный звонок.
Это Шуша. Что ей нужно? Она же знает, что я не в городе…
Решаю не отвечать на входящий. Пока готовлю «поляну» для пикника, отложив в сторону айфон, замечаю, что Лина вдруг стала какой-то тихой и задумчивой.
– Все нормально? – спрашиваю ее.
Мне не хочется, чтобы она замыкалась или, того хуже, чувствовала себя не в своей тарелке.
– Да, все хорошо, – помедлив, отзывается она. – Я просто никогда не была здесь. Мне казалось, на закрытую территорию можно попасть, только если ты берешь напрокат лодку.
– Мы не обязаны брать напрокат лодку, но можем заплатить за нее, чтобы посидеть тут в относительной тишине. На набережной много шума и суеты, а ты, как я заметил, не особенно-то любишь людей.
– Я не люблю людей? Откуда такие выводы? – хмыкает Лина и садится на краешек пледа. А потом, столкнувшись со мной взглядом, приходит в замешательство. – Хотя, пожалуй, ты прав. Я порядком от них устала. И да, определенный контингент меня особенно раздражает.
– Осмелюсь предположить, что ты говоришь о тех, кто ездит на Черных Убийцах с выданными в преисподней правами?
Лина смущенно улыбается.
– Да. То есть нет. Твой «Рендж Ровер» тут ни при чем.
– Отлично! Значит, машина отпадает, – смеюсь я и усаживаюсь рядом. Но не так близко, чтобы Лина не ощущала дискомфорта. – Тогда что? Что тебя раздражает во мне еще? Помимо очков, эгоцентризма, рубашек, предпочтений и моего близкого окружения, идеальности, неотразимости и всего того, что ты себе надумала.
– Я себе надумала? – слегка подавшись вперед, переспрашивает она. Но не злится, не пышет ненавистью, не стремится меня пихнуть или ударить. Сейчас она тиха и покладиста, а ее виноватая улыбка бесконечно прекрасна. И я отмечаю, что Лина милая при любом настроении.
Но у меня снова звонит айфон. Я вынужден отвлечься, чтобы бесцеремонно сбросить Шушин звонок – мне не нравится, что Ольга так навязчива.
После чего я беру бутылку с соком и бокалы, которые нужно сначала распаковать, а разделавшись с упаковкой, подаю один Лине. Но Лина будто не замечает.
С минуту я наблюдаю, как она водит пальцем по блестящей поверхности «пиджака» кактуса. Ее движения несколько заторможены и едва осмысленны. Она делает это машинально, размышляя о чем-то своем, и ее губы слегка подрагивают.
Кажется, внутри Лины что-то происходит.
– Ты считаешь, это плохо – испытывать подобные чувства к людям?
Ее вопрос меня несколько озадачивает, и я решаю обернуть его в шутку:
– Фух! То есть я не один, кто попал в твой черный список? – веду бровью я. И, убедившись, что Лина крепко держит бокал, наливаю в него ананасовый фреш. – А если серьезно, то нет, не считаю. Наверняка у тебя есть весомые причины.
– А если причин нет?
– Все равно. В каждом из нас сидят свои тараканы.
– И какие же тараканы у тебя?
Я улыбаюсь.
– Настырные и плодовитые. Если они задумали выползти из своего убежища и заполонить все, то их никто не остановит.
Я открываю коробку с пиццей и двигаю ее ближе к Лине.
– Так значит, это все тараканы… – мягко ехидничает она.
– Конечно. Дело только в них. И если вдруг тебя будет что-то не устраивать, обращайся напрямую к самому главному и договаривайся с ним сама. Но учти: очки и рубашки он одобряет.
Лина смеется.
Я засматриваюсь на то, как ее губы смыкаются и размыкаются, как она прячет под ресницами смущенный взгляд; как тоненький лучик света, прорвавшийся сквозь густую листву дикой яблони, в тени которой мы устроились, прыгает по ее веснушкам. Я не могу отвести от нее глаз, отчетливо осознавая, что Лина мне нравится. Нравится своей непосредственностью, природным очарованием и даже скверным характером. Хотя, признаться, не такой-то он уж и скверный. Просто Лина не стремится нравиться всем подряд.
Она ставит кашпо с кактусом на плед, недалеко от контейнера с фруктами, и какое-то время мы проводим в молчании, пока от пиццы не остается лишь несколько кусочков.
Лина тянется к салфеткам, и я нехотя отворачиваюсь к воде – смотреть, как она станет приводить себя в порядок после вожделенного перекуса, совсем уж неприлично. Но Лина без лишних колебаний справляется с этим в два счета и достает из сумочки телефон.
– Где твои пистолеты? – спрашивает она, кивая на пакеты. – Давай ты будешь пускать пузыри, а я сфотографирую счастливчика-парня?
– Отличная идея, – соглашаюсь я.
Сначала кактус позирует нам на пледе. Потом перемещается на газон. Несколько удачных кадров с мыльными пузырями на заднем и переднем планах особенно восхищают Лину.
Наблюдаю, как она воодушевленно экспериментирует с ракурсом, и радуюсь, что сумел раскрепостить ее и доставить хоть и маленькое, но удовольствие. Я вижу, как ей нравится преображение «парня».
На мгновение я отвлекаюсь: воздушный шар, который, казалось, был запредельно далеко, вырос в размерах и приблизился к нам настолько, что теперь можно разглядеть его корзину и головы людей, находящихся внутри.
Я откидываюсь на спину, аккуратно подхватываю кактус и вытягиваю руку вперед, зажмурив при этом левый глаз. «Парень в галстуке» оказывается так высоко в небе, что едва не закрывает собой воздушный шар.
– По-моему, получится впечатляющая фотография!
– О да! – вполне себе искренне восклицает Лина и подсаживается ближе, чтобы сделать еще несколько снимков.
– Что ты напишешь в посте об этом дне? Что о нем расскажет «парень»? Он же должен поделиться с подписчиками своими впечатлениями от деловой встречи и пикника.
Лина едва заметно пожимает плечами, и я улыбаюсь – вверх тормашками она не менее красива, чем в привычном ви́дении. Сейчас я лежу, запрокинув голову, и меня не волнуют ни кактус, ни воздушный шар, ни пистолеты, которые издалека заметил озорной карапуз и в этот момент уводит их у нас из-под носа. Я изучаю каждую черточку лица Лины, считаю родинки и веснушки, рассматриваю радужку глаз – синюю-синюю, словно океанская даль.
– Мне казалось, что глаза у тебя серые, – отчего-то смеюсь я.
– Бывают и серыми. Их цвет меняется от погоды и настроения.
– Удивительно, – тихонько восхищаюсь я. А потом спрашиваю: – И какое у тебя сегодня настроение?
Лина смущается и отворачивается.
– Хорошее.
Она утыкается в телефон и, скользя пальцами по экрану, по всей видимости, публикует один из последних снимков в «Инстаграм», а я переворачиваюсь на живот, вернув кактус на землю.
– Сделаем селфи? Ты, твой парень и… я? – предлагаю как бы между делом.