Не сдержав порыва нежности, я улыбаюсь ему в ответ и позволяю себе первой дотронуться до его руки.
– Спасибо! Это свидание навсегда останется в памяти, как самое незабываемое… У кактусов.
Мы снова смеемся и, кажется, оба признаем, что плевать хотели на кактусы! Нет, история опунции и маммилярии, несомненно, милая и не менее романтичная, чем то, что происходит сейчас со мной. Но по большому счету мне нет никакого дела до парочки суккулентов, которая лежит у меня на коленях.
Я смотрю на кактусы в симпатичной «одежде» и решаю поскорее от них избавиться. Не навсегда, конечно. Всего лишь ставлю их на приборную панель, как можно ближе к лобовому стеклу.
Алексей садится за руль. С его лица не сходит улыбка, которая заставляет мое сердце сжиматься во сто крат сильнее, чем если бы я оказалась в кресле космонавта и испытала бы перегрузки. И пусть я понятия не имею, какие перегрузки испытывает космонавт, я знаю, каким одним емким словом описать то, что чувствую к Алексею.
– Как насчет снимка на память? Посмотри, какие они счастливые, – приподнимает он бровь, намекая на кактусы.
Их счастье и рядом не встанет с моим!
– Если ты настаиваешь.
Я достаю из сумочки телефон и навожу камеру на…
– Ну и кого ты собралась фотографировать? – смеется он. Забирает у меня телефон, переводит в режим фронтальной съемки, вытягивает руку и прижимается плечом к моему плечу. – Ты забыла, как делается селфи?
Но я не забыла. Я помню наше первое совместное селфи. И от теплого прикосновения тут же забываю обо всем остальном.
– Улыбочку! – командует Алексей, но не смотрит в камеру. Я вижу его на экране телефона и смущаюсь оттого, как он смотрит на меня. – По-моему, вышло отлично. А теперь на мой!
– Но зачем? Разве этого не достаточно?
– Не-а, – серьезно возражает он. – К тому же я хочу обновить заставку.
«Убрать свою прежнюю пассию, заменив ее мной?» – скоропалительно соображаю я, но тут же ругаю себя за ужасную привычку, от которой твердо решила избавиться.
Алексей берет айфон, снимает с него блокировку, и я вижу заставку, которую он решил заменить, – фото с нашего пикника, наше первое совместное селфи. Неужели оно так много значит для него? А я так и не осмелилась сделать то же самое, хотя не единожды собиралась.
– Повторим улыбочку? – спрашивает он, и его лицо оказывается так близко к моему лицу, что я перестаю дышать. Меня так и тянет прижаться к нему щекой, но я прикладываю все усилия, чтобы не поддаться своим бестактным желаниям.
Мне нужно смотреть в камеру! В камеру! И только в камеру!
Но расстояние между нами сокращается.
Как в тумане…
Это не я! Точно не я! Он сам ко мне прикасается. И целует. Легко. Нежно. И так неожиданно, что мой разум отправляется в кругосветное путешествие вслед за пони. Щека пылает под его горячими губами, сердце гулко бабахает в груди. Окончательно потеряв контроль над ситуацией, я разворачиваюсь к нему.
Он море, он океан. Неисправимый романтик, мечтающий о парусах, бурях и мачтах. Он свобода, он свежий ветер. Он…
На мгновение я отрываюсь от его губ, чтобы понять, не сказка ли это, не сон, не моя разбушевавшаяся фантазия. Но не смею посмотреть ему в глаза. Мне достаточно ощущать этот запах, такой ненавязчивый, как морской бриз, и притягательный, что хочется вдыхать и вдыхать его! Но он настолько неуловим, что, чтобы насытиться им сполна, следует снова выключить мысли и позволить себе раствориться в нем.
И я выключаю.
И растворяюсь.
И мне кажется, что в этом мире больше никого нет. Да и разве нужен кто-то еще, когда пространство сузилось до нас двоих?
– Ты уверена, что селфи делается именно так? – едва отстранившись, спрашивает Алексей, дразня меня своей божественной улыбкой, покусывая нижнюю губу так чувственно, так соблазнительно, что я не в силах выстоять.
– Уверена, – вполголоса произношу я и снова целую его. Но на этот раз коротко.
– Так вот почему ты не фотографируешься на первом свидании? – смеется он.
И мне нравится его шутка.
Да! Именно поэтому!
А еще мне нравится, с какой нежностью он накручивает на палец прядку моих волос.
– Превратись обратно в статую! – по привычке отмахиваюсь я и тоже смеюсь. – Или лучше поехали! Твои друзья, вероятно, уже на месте, а мы застряли здесь…
– Ты голодна? – проявляет заботу он, и я бесконечно счастлива, что Алексей не статуя, а обходительный джентри.
– Если честно, то очень!
– Тогда, конечно, поехали.
Он возвращает на подставку айфон, который все это время бестолково держал в ладони, удобно усаживается на сиденье, и мы трогаемся, попутно пристегиваясь. Город распахивает для нас ярко освещенные вечерние улицы, в которых неоновыми огнями мерцают не только вывески магазинов, бигборды, декоративные растяжки над автомагистралями, но еще и что-то такое нематериальное. Это нельзя описать словами или объяснить жестами. Оно светит только для нас двоих.
– Скажи, как давно ты увлекаешься автомобилями? – решаю заполнить паузу, нависшую над нами. Молчать вдвоем не менее приятно, чем разговаривать, но мне хочется узнать об увлечениях Алексея все.
– Если ты спрашиваешь о количестве машин, которое у меня было, то знай: я – однолюб. И это касается всего.
– Серьезно? – смеюсь я.
– Абсолютно.
– Ты врешь!
Он улыбается, отвлекаясь от дороги на меня.
– Я врал тебе когда-нибудь?
– Нет. Ни разу, – слегка смущаюсь я. Но не могу не добавить: – Но «однолюб» и твои рубашки – понятия несовместимые.
– О да! – хохотнув, Алексей снова сосредотачивается на размеренном потоке движения. А потом приподнимает бровь и нарочито серьезным тоном сообщает: – Так что… тебе придется делить меня с моими многочисленными рубашками. Свыкайся!
Хорошо, хоть не с Катеринами!
Я делаю вид, что пропускаю мимо ушей его предупреждение – чтобы, не дай бог, мои розовые пони с визгом не ворвались обратно в родной дом и не заполонили все вокруг своими кружевными чепчиками, балетными пачками, роликами, транспарантами с бредовыми лозунгами, взрывной карамелью и сахарными мармеладками.
– Вообще-то я не об этом, – представив прежний кавардак у себя внутри, сдавленно хихикаю. – Как давно ты занимаешься реставрацией автомобилей? Я видела «Волгу». Она невозможно красивая!
– Тебе правда нравится?
– Как она может не нравиться?
– Не знаю. Некоторые считают подобные машины хламом, рухлядью и старьем, а увлечение ими – безвкусицей, бесполезной тратой времени. Да и вкладываться в это занятие – сомнительное дело.
– Ты говоришь о ком-то конкретном? – решаюсь спросить я. – Ты говоришь о своем отце?
Алексей некоторое время медлит. Но, возможно, вина тому – нерегулируемый пешеходный переход. Потому что, когда мы вновь трогаемся, он без обиняков отвечает:
– Да. У меня тоже не все гладко с отцом. Но, конечно, ситуация не такая критичная, как у тебя. – Он тянется к моей руке и с чуткостью пожимает ее. И я сжимаю его пальцы в ответ, желая передать ему самое важное: что я на его стороне. – Я просто хочу, чтобы отец услышал меня и попытался понять: я – не он. И это нормально. Я все равно его сын, а он – мой отец.
– Но он не слышит?
– И не понимает. Не понимает, на что я «растрачиваю свою молодость». – Алексей отрывает руку от руля и делает пальцами кавычки. – Ему нужно, чтобы я безвылазно вращался в высоких кругах, заводил знакомства на перспективу, достойно проводил время, подпитывая его статус новыми достижениями, а не позорил своей сомнительной деятельностью.
– О какой сомнительной деятельности речь? О реставрации автомобилей?
– Да.
– А разве это дело не достойно уважения?
– Видимо, нет.
– И ты не хочешь доказать ему обратное?
– Нет.
Я внутренне вспыхиваю от несправедливости.
– Но почему?
– Потому что если я и должен кому-то что-то доказывать, то лишь себе.
Мы сворачиваем к «Итальянскому дворику» и паркуемся в первом ряду. Я отстегиваю ремень безопасности, но не спешу выходить. Разворачиваюсь к Алексею и снова накрываю своей ладонью его ладонь, которая все еще лежит на рычаге коробки передач.
– Леш, – срывается с моих губ со всей нежностью, на которую я только способна. – Мне кажется, ты уже доказал.
Глава 30
Когда я вспоминаю вчерашний вечер, его нюансы и повороты, все мои мысли сводятся к одному – к фразе Лины, которую она произнесла перед тем, как мы вошли в «Итальянский дворик». Эта фраза прозвучала так, как не прозвучали бы и тысячи слов – глупых, ненужных слов, не имеющих силы. Она встала особняком, легла в ноги фундаментом, крепкой надежной опорой, и я окончательно понял, что Лина мне не просто нравится – нам с ней по пути. И я хочу, чтобы этот путь был бесконечно длинным.
Я натягиваю на голову одеяло, потому что лежать и улыбаться в потолок мне самому смешно. Не понимаю, что со мной происходит. Давно не чувствовал в себе такой подъем сил: проснуться раньше будильника после того, как лег спать далеко за полночь… Надеюсь, Лариса не потеряла ко мне доверие из-за того, что я привез ее дочь домой на час позже, чем договаривались? Мне бы не хотелось упасть в ее глазах. И не потому, что я горю желанием всем подряд нравиться, нет. Все дело в Ангеле – большая ответственность быть с ней рядом, заботиться о ней, держать за руку, ощущать стук ее сердца в унисон со своим.
Но одеяло не помогает. Даже под ним я расплываюсь в улыбке, прокручивая в памяти тот сумасшедший поцелуй, которым Лина сбила меня с толку, накрыв своей необузданной нежностью.
Смеюсь в голос. А она та еще штучка!
Кстати, у Кати с Даником феерии было не меньше. Когда мы уезжали из ресторана, они все еще кормили друг друга пироженкой. Забавные! И мне приятно, что Лина это тоже отметила.
Из воспоминаний меня вырывает видеозвонок.
На ходу натягиваю футболку и шорты и спешу ответить Борису Аркадьевичу. Ведь если он звонит в столь ранний час субботним утром – дело срочное и не требует отлагательств.